Возможно, Виктору IV, следуя примеру своего соперника, имело смысл проигнорировать собор, созывавшийся в Тулузе, однако подобного рода соображение даже не пришло ему в голову. То ли он переоценивал собственное влияние на французского короля, то ли был убежден в неоспоримости принятых в Павии решений, но на собор в Тулузе он направил своим представителем епископа Кремы Гвидо, дав ему наказ как можно решительнее обвинять Александра III перед собравшимися отцами церкви. В свою очередь, Александр, понимая, что на карту поставлена его судьба, на сей раз согласился прислать своих легатов.
Надменно восседая на коне, в окружении императорских штандартов Гвидо вступил в Тулузу, куда для участия в соборе уже прибыло свыше сотни прелатов английской и французской церквей. Это было блестящее собрание, по представительности не уступавшее собору в Павии. Присутствовали даже короли Генрих II и Людовик VII. На глазах у всех они протянули друг другу руку примирения, словно желая показать, сколь полны решимости отстоять свою самостоятельность по отношению к императору.
Первым взял слово легат Виктора. Опираясь на доказательства, полученные на соборе в Павии, он принялся рьяно обвинять Александра и его сторонников. Еще раз были перечислены их прегрешения, а на их головы обрушена анафема в надежде на горячее одобрение со стороны собравшихся. Однако речь Гвидо была встречена холодным молчанием. Предоставили слово легатам Александра. Они возражали спокойно и деловито, не оставив камня на камне от сформулированных в Павии обвинений. Вызвав своих свидетелей, они сумели убедительно доказать, что облачение Александра пурпурной мантией уже началось, когда ворвались вооруженные сторонники Виктора и помешали завершить обряд. Не менее важным представлялось и то, что Александр раньше Виктора и в полном соответствии с каноном был подвергнут священному обряду помазания. Что же касается подписанного в Павии протокола, то он был, по их утверждению, сплошным обманом: лишь немногие из стоявших под ним подписей соответствовали действительности, да и те были поставлены под нажимом императора. В заключение они призвали высокое собрание решить, кто достоин предания анафеме — воистину христианский пастырь Александр III или нечестивец Виктор IV.
И собор признал справедливым, что Александр III, мужественный борец за свободу церкви, по Божьей воле является папой; проклятие ада должно было обрушиться на всякого, кто станет оспаривать это, а тем более сам посягать на папское достоинство. Вновь был исполнен обряд предания анафеме — только на этот раз в отношении Виктора IV; были принесены зажженные свечи, архиепископы, епископы и аббаты, а также короли Людовик VII и Генрих II со своими свитами поднялись, бросили свечи на землю и затоптали их пламя, проклиная императорского папу.
Гвидо с сопровождавшими его лицами покидал Тулузу под защитой императорских штандартов — гораздо скромнее, чем тогда, когда он вступал в город. И все же он не чувствовал себя побежденным. В церкви осталось два папы римских. Александра III признали, помимо Англии, Франции и Сицилии, также Венгрия, Арагон и Кастилия, а спустя год и Святая земля. В сферу влияния Виктора IV попала также Богемия и Дания, но, главное, за ним стояли Империя и сам Фридрих Барбаросса.
Вскоре созванный в Лоди новый церковный собор осудил принятые в Тулузе решения, дабы еще раз продемонстрировать миру несокрушимое единство имперской церкви. Виктор IV в своем пастырском послании объявил, что отныне император обладает правом по собственному усмотрению назначать и смешать епископов и аббатов, и никакой римский легат не может воспрепятствовать ему в этом. Но на деле все оказалось не так просто. Неповиновение обнаружилось там, где его меньше всего ждали. Мало того что епископ Хальберштадтский, однажды уже наказанный императором за строптивость, стал на сторону Александра. После долгих и трудных раздумий архиепископ Эберхард Зальцбургский также признал враждебного Барбароссе папу, увлекши за собой епископства, монастыри и церковные приходы своей епархии.
Это не осталось незамеченным при дворе императора. Беспорядки в Хальберштадте Фридрих подавил в зародыше, немедленно устранив строптивого епископа. Архиепископа же Зальцбургского он решил оставить в покое, предоставив ему свободу действий. Эберхард, как и все другие имперские князья, полностью проигнорировал объявленное Александром отлучение императора от церкви и даже заявил протест по поводу освобождения его подданных от принесенной присяги на верность. Все усилия врагов Империи склонить его к измене императору оказались напрасными. Его верность не подлежала сомнению — и это было для Фридриха важнее всего. Он не усматривал в позиции Эберхарда ни малейшего вреда для себя, поскольку она мотивировалась исключительно религиозными соображениями. Более того, он считал даже полезным иметь в самой Империи средоточие единомышленников Александра. Благодаря этому не обрывалась полностью нить, связующая его с противной стороной, и мирное урегулирование конфликта, которое он не хотел исключать полностью, в нужный момент было бы легче осуществить.
Гораздо большую угрозу для Барбароссы по-прежнему представлял Милан, превратившийся в главный оплот всех антиимператорских сил в Италии. Борьба с ним становилась важнейшей задачей, которую теперь предстояло решать.
ТОРЖЕСТВО БАРБАРОССЫ
Военные столкновения с Миланом начались значительно раньше, чем намечал Барбаросса, — уже в марте 1160 года. Сначала миланцы напали на верный императору Лоди, однако безуспешно. Спустя некоторое время Барбаросса с военным отрядом из Лоди разрушил несколько миланских крепостей по реке Адде. В начале июня в распоряжении императора была уже более многочисленная армия из представителей преданных ему городов Ломбардии. Однако вместо того, чтобы вступить в открытое сражение с миланцами, Фридрих предпочел произвести новые опустошения на их территории, уничтожив большую часть урожая. В ответ миланцы предприняли новый поход против Лоди, но и на сей раз не добились успеха. Лишь когда в начале августа они взяли приступом несколько крепостей в области южнее озера Комо, им удалось спровоцировать Барбароссу на сражение. При Каркано он сумел разгромить миланцев, захватив при этом их боевой штандарт, но вскоре противник там же нанес ему ответный удар. Отряд миланцев незаметно занял в тылу у императорского лагеря холм, и когда на воинов Фридриха было совершено нападение одновременно с фронта и тыла, они обратились в бегство. Барбаросса был вынужден бросить палатки, припасы, а главное — пленных.
Миланцы сначала приняли бегство императора за военную хитрость, потому и начали преследование лишь на следующий день. Им удалось не только освободить своих людей, попавших в плен к противнику, но и самим захватить множество рыцарей из Павии, Комо, Лоди и других городов. Еще один отряд, набранный в Кремоне и Лоди, который должен был присоединиться к императору при Каркано, по трагической случайности неожиданно столкнулся с миланцами в самой неблагоприятной для себя ситуации и был разбит. Однако опасаясь, что Барбаросса придет со своей армией к их городу, миланцы не стали развивать успех, а поспешили вернуться домой. Император же, которому тогда явно не сопутствовало военное счастье, двинулся было на Пьяченцу, но ограничился лишь тем, что приказал разрушить мост через реку По. Правда, не повезло и Милану, в котором вспыхнул пожар, уничтоживший треть города и большую часть продовольственных складов.
В конце августа 1160 года Барбаросса собрал в Павии светскую и духовную знать Италии и потребовал от нее клятвенно пообещать, что к апрелю следующего года ему будут предоставлены рыцари, лучники и пращники в количестве, на первых порах достаточном для обороны от миланцев. Для наступления же были необходимы немецкие войска, поэтому император обратился к германским князьям с призывом явиться весной 1161 года со своими отрядами в Италию, чтобы продолжить борьбу за утверждение здесь имперского господства. Постарался и канцлер Райнальд Дассельский, незадолго перед тем проводивший в Эрфурте собрание немецких магнатов и добившийся от них согласия на очередной итальянский поход. Новая армия должна была собраться на следующий год у Павии во второе воскресенье после Пасхи. В том же послании Фридрих постарался опровергнуть зловредные слухи, умышленно раздувавшие истинные масштабы его поражения при Каркано.