— И какой же?

Брюно рассмеялся:

— Нужно захватить их жен, детей и всех домочадцев и спокойненько препроводить их в город, не причиняя зла. Ха! Вот увидели бы, каким галопом эти черти прибежали бы сдаваться! Попробуй повоюй без жратвы и теплой койки на ночь! Не пройдет и недели, как они забросят подальше все свои ружья и заряды, лишь бы вернуть свои семьи, а без оружия они враз станут тихими!

Папаша Брюно вдруг умолк, прислушался и тихо шепнул:

— Слыхали? Вот это уханье? Кого-то выслали нам навстречу…

Они пошли дальше, и Луицци обнаружил, что поле, которое на первый взгляд казалось столь плоским и однообразным, на самом деле пересекалось во всех направлениях мелкими лощинами и овражками, вымытыми дождями, а между ними вся земля заросла дроком не менее пяти-шести футов высотой. И, пройдя через один из таких участков густых зарослей, путники нос к носу столкнулись с предводителем шуанов.

— Куда это вы навострились, друзья мои? — спросил Бертран.

— Мы уже пришли, — ответил старик, — ты-то нам и нужен.

— Раз уж я вам так нужен, то говорите, зачем?

— Вот этот господин все тебе объяснит, ибо это его дело.

— Черт побери! — выругался Бертран. — Ему мало, что его чуть не утопили в болоте, как лягушку? Если бы за него не заступилась сестра Анжелика…

— От ее имени я и пришел к вам, — произнес Луицци.

— Ради офицеришки — не иначе, — мрачно проговорил Бертран.

— Да, ради его спасения.

— И чего это сестричка лезет куда не надо! — вспылил Бертран. — Да и вам, ваша милость, не следовало бы совать сюда свой нос! Тем хуже для вас! Тем хуже и для тебя, Брюно, — не стоило бы тебе вмешиваться! Ты совершил ошибку, показав чужаку дорогу к Старому Мосту; это предательство, и ты прекрасно знаешь, чего оно стоит!

— Этот господин, — невозмутимо возразил папаша Брюно, — пришел сюда по причине, которая никаким боком не касается дела шуанов; его интересует единственно только честь и счастье сестры Анжелики. Объясните ему, сударь, это же ваше дело.

Луицци хотел было уже заговорить, но Бертран оборвал его на полуслове:

— Поскольку вы явились сюда, чтобы увидеть мою берлогу у Старого Моста, то мы сейчас и в самом деле подойдем к ней; и раз уж вы так любопытны, я, так и быть, покажу дорогу, никому из вас неизвестную.

И Бертран немедля зашагал прямо по мелкому овражку, напоминающему обыкновенную канаву, наполовину залитую водой. Луицци заколебался, прежде чем последовать за ним, но папаша Брюно шепотом предупредил его:

— Теперь поздно отступать, сударь. Наверняка его кореша притаились и справа, и слева, а может, и сзади. Так что лучше не дергайтесь, а то они мигом подсолят вам задницу полновесным зарядом.

Луицци ничего не оставалось, кроме как зашлепать по грязной жиже вслед за Бертраном, и через десять минут они оказались в узкой лощине, берега которой соединял когда-то двухарочный мост; вокруг жарко полыхавшего костра, разведенного под единственной полностью уцелевшей аркой, грелись восемь или десять человек.

Едва взглянув на Брюно и его внука, они уставились на Луицци, тихо переговариваясь:

— А, это тот самый шпион.

Такое определение его персоны показалось Луицци плохим предзнаменованием. Однако, не решившись на протест, который непременно выразил бы, если бы не боялся еще худших последствий, он сделал вид, что не расслышал нелестного замечания шуанов.

Меж тем он не без удивления заметил, как малыш Матье жизнерадостно приветствовал одного из повстанцев, державшегося почему-то особняком:

— День добрый, папаша Коротыш! Как там Луи поживает?

— Ничего, потихонечку.

— А-а, и ты здесь, Коротыш? — дружелюбным тоном воскликнул старик Брюно.

— А где ж мне еще быть? — весело откликнулся шуан. — Как там у вас, все хорошо, я надеюсь?

— Нормально, все не так плохо.

Ни подросток, ни старик ничем не выдали своих чувств, разговаривая с чуть не убившим их отца и сына.

В то же время Луицци, не заметив ни малейшего признака присутствия здесь раненого лейтенанта, ожидал расспросов Бертрана. Последний невозмутимо устроился на огромном валуне, затем, облокотившись на колени, потянулся к огню и наконец как бы небрежно бросил барону:

— Так что же вам угодно, ваша милость?

— Я хотел бы, — проговорил Луицци, — правда, очень боюсь, что вы не дадите мне такой возможности… Я хотел бы повидаться с вашим пленником.

— И что вы ему скажете?

— Это наш с ним секрет.

Бертран удивленно вскинулся на Луицци, пристально его изучая; затем он опять отвернулся к костру, протянув к огню руки, и приказал одному из своих людей:

— Эй! Ну-ка приведи сюда подранка!

Минутой позже появился Анри, и Луицци наконец смог свободно его рассмотреть. Перед ним стоял молодой парень едва ли двадцати пяти лет от роду, богатырского телосложения, с маленькой головой и приплюснутым лбом, должно быть розовощекий, если бы не многодневная щетина и бледность из-за потери крови.

— Вы можете поговорить наедине, — сказал шуан. — Не стесняйтесь, мы вас оставим на время.

— Вы пришли сюда, сударь, — произнес Анри, — чтобы договориться о моем освобождении ?

— Нет, — ответил барон. — Я пришел к вам от лица женщины, узнавшей вас в доме Жака.

— А-а, от Каролины, то бишь сестры Анжелики, за неимением фамилии решившей окреститься во второй раз, — похабно хохотнул Анри. — И что же она от меня хочет?

— Ничего, сударь, — сказал Луицци, покоробленный его тоном, — зато я вправе ждать от вас объяснения.

Офицер с равнодушной ко всему происходящему беспечностью потянулся, заметив:

— Объяснения? Здесь? Место уж очень неподходящее, да и рука у меня на перевязи; а впрочем — какая разница? Если господа бунтовщики соизволят предоставить нам пару достаточно острых палашей, то я — к вашим услугам.

— Уж не считаете ли вы меня настолько дурно воспитанным, — возразил Луицци в привычном ему тоне высокородного дворянина, — чтобы требовать от вас подобного объяснения в таких условиях и в вашем теперешнем состоянии?

— В таком случае — другого вы от меня не дождетесь, — отрезал Анри, поворачиваясь к барону спиной.

Луицци опешил, удивленный резкостью и пошлыми манерами юноши, представлявшегося ему по письмам к Каролине прекрасным грустным воздыхателем. Он не нашелся сразу, что ответить на обидное поведение Анри, и, возможно, так и ушел бы несолоно хлебавши, если бы лейтенант вдруг не обернулся и не произнес оскорбительным тоном:

— Вот что я думаю по этому поводу, сударь: может, вы доставите мне удовольствие, сказав, по какому праву суетесь в мои дела?

— Эти дела не только ваши, но и мои, сударь, — высокомерно ответил Арман. — Мое имя — барон де Луицци, и Каролина — моя сестра. — Анри, казалось, окаменел, а когда Луицци добавил: — Я знаю все, сударь, — лейтенант вдруг разразился бесконечным потоком самых страшных ругательств, нелепо выкрикивая между ними:

— Так что ж! Ну и прекрасно, что вы все знаете! Донесите моему начальству, пусть меня расстреляют перед строем! Какая мне теперь разница? Вон — эти дикари еще со вчерашнего дня грозятся пришить меня. Что ж, тем лучше! Лишь бы все поскорее кончилось!

Решив, что у юноши помутилось в голове от горячки, вызванной ранением, Луицци, польщенный впечатлением, произведенным одним лишь упоминанием своего имени, уже мягче проговорил:

— Слушайте, сударь, я не думаю, что военное начальство очень уж заинтересовано в наказании за подобные вашим ошибки, тем паче что все еще поправимо.

— Черта лысого — поправимо! С моими-то двенадцатью сотнями жалованья в год? — пожал плечами Анри.

Луицци, преисполненный благородных мыслей о предстоящей ему рыцарской миссии, не желал отклоняться от намеченной цели. Он не обратил внимания на некоторую странность такого ответа, отнеся ее на счет все того же горячечного бреда, и пылко продолжил:

— Недостаток денег, сударь, — не препятствие; личное состояние моей сестры, по правде говоря, не так уж велико, но я могу увеличить его до вполне пристойного уровня.