***

Начало темнеть. Небо приобрело темно-синий оттенок, стали появляться звезды. Было время полнолуния.

– Давай подождем призраков, – сказала Анна и подвинулась поближе ко мне. Мы сидели, прижавшись друг к другу в темноте и холоде, – и ждали.

– Ты веришь в призраков? – спросил я у нее.

– Мне хотелось бы верить, – ответила Анна. – Мне хотелось бы думать, что после этой жизни нас что-то ждет и нас что-то связывает. Такой мир стал бы более интересным.

– Ты считаешь, что здесь живут призраки и все, что мы читали про Мамлер, – правда?

– Сомневаюсь, – ответила она. – Проблема в том, что множество людей исказило истину, придумав всякие легенды, розыгрыши и просто добавив всякого вранья.

Она рассказала мне про Гудини.

***

– Один из трюков, который он придумал и даже запатентовал, но никогда не исполнял, заключался в замораживании его в куске льда, или, по крайней мере, в том, что представлялось бы льдом зрителям. Он должен был оттуда сбежать – выйти изо льда, совсем его не повредив. Еще у него была Пытка в Водяной Камере. Нечто вроде кабины телефона-автомата наполнялось 250 галлонами воды. Гуди ни запирали внутри, вниз головой, а затем закрывали занавеской, отгораживая от зрителей. Его помощники оставались видны – по крайней мере, один из них держал топор, чтобы при необходимости разбить стеклянную кабину и слить воду. Зрители ждали и ждали. Гудини просил их задержать дыхание вместе с ним.

Можно было слышать, как люди резко выдыхают воздух, не в силах больше сдерживаться. Все равно ничего не происходило. Говорят, что некоторые зрители начинали сильно беспокоиться. Люди кричали помощникам, чтобы освободили Гудини, спасли его от утопления. Потом, как раз когда зрители были уже на грани нервного срыва, когда никто уже просто не мог сдерживать дыхание, Гудини появлялся из-за занавески.

– Вот это трюк! – восхитился я.

– Да, это трюк, – кивнула она. – Гудини мог выбраться из Камеры, когда хотел. Некоторые заявляли, что он обычно сидел за занавеской и читал газету, поджидая подходящего момента, чтобы появиться перед зрителями. Самое удивительное заключается в том, что это представление, на котором ничего не происходит. Зрители просто смотрят на занавеску и пару человек, стоящих рядом. Они приходят в возбуждение, беспокоятся и нервничают оттого, что представляют в своих мыслях. Потом, в конце концов, они испытывают облегчение и удивление. Трюк заключался не в том, как выбраться из Камеры, а в том, как манипулировать толпой. Как выбраться, Гудини придумал задолго до того, как стал выступать перед зрителями. Он знал, как управлять толпой, а заодно понимал, что тем же самым занимаются фальшивые медиумы и экстрасенсы.

Его друг, сэр Артур Конан Дойл легко поддавался на подобные уловки. Он верил самым дешевым трюкам. Дойл лишился сына во время Первой Мировой войны и отчаянно хотел верить в спиритические сеансы и медиумам, – сообщила мне Анна. – Гудини считал подобный вид отчаяния опасным и не хотел, чтобы кто-то использовал горе и желания Конан Дойла. Гудини пытался убедить Дойла, что медиумы на самом деле – это только более умелые фокусники. Он писал сэру Артуру Конан Дойлу письмо за письмом, развенчивая медиумов, в которых тот верил. Гудини рассказывал, как именно они проводят свои трюки. Конан Дойл отказывался верить и сказал Гудини, что проблем в том, что фокусник смотрит на медиумов предубежденно, не сохраняя объективности в подходе к вопросу. Дружба переросла во вражду, и Гудини изменил свое представление, включив развенчивание трюков, используемых медиумами. Самое смешное заключается в том, что они оба хотели верить в то, что существует жизнь после смерти, – продолжала Анна. -Конан Дойл так сильно хотел верить, что принимал любого медиума за истинного, только бы услышать от сына. А Гудини желал пообщаться со своей умершей матерью, и отказывался принимать обманщиков и ложных медиумов. Ему очень хотелось найти истинного.

– Поэтому он и придумал шифр?

– Да. Он пытался связаться с матерью и хотел, чтобы медиум подтвердил, что она вступила в контакт. Гудини желал знать, что она говорит. «Со мной в порядке. Наконец со всеми мучениями покончено», – заявил ему один медиум. Мать Гудини не говорила по-английски, поэтому он знал, что это не так, и придумал шифр для них с женой.

Несколько минут мы сидели молча, давая лесу возможность оправдать свою репутацию. Ничего не происходило. Просто темнело. Луна не вышла, и я видел не более чем на десять футов вокруг. Ближайшие деревья напоминали огромные колонны, а все за ними представляло собой сплошную черную стену.

– Хочешь подождать луну? – спросила Анна.

– Нет, – ответил я. Мне было очень холодно. Анна вручила мне фонарик.

– Ты считаешь, что он нам нужен? – спросил я и отступил от нее на несколько шагов.

Она почти исчезла во тьме, я мог рассмотреть только ее светлые волосы, которые тускло светились во тьме. Она подошла ко мне и взяла за руку.

– Прислушайся, – быстро прошептала Анна и сжала мою руку. Несколько секунд мы стояли в полной тишине.

– Что? – наконец прошептал я.

– Почти слышна песня группы «The Сurе», которую я записала на первый компакт-диск, – сказала она и рассмеялась.

В лесную черноту всмотрись, Поди поближе и вглядись, -И там подругу отыщи, Коль сможешь ты ее найти…*

Анна пропела эти слова вслед за «Тhе Сurе». Я включил фонарик, и мы медленно пошли из Мамлера.

– Теперь мы прокляты, – сказала Анна, когда мы вышли из-под деревьев, а за нашими спинами остались темнота и песня.

– Я к этому готов, – ответил я. – Я чувствую, что уже давно проклят.

– Так нехорошо говорить, – заявила она, быстро подошла ко мне, поцеловала меня, а потом побежала вперед по дороге.

Я бросился за ней, держа луч фонарика у нее на спине, на черной одежде. Она сбежала с дороги в снег, и понеслась по сугробам к реке.

– Давай перейдем по льду, – предложила Анна.

– Я не думаю, что стоит это делать, – ответил я. – Я имею в виду: после того, как на нас было наложено проклятие.

– Ты считаешь, что нам следует подождать полчаса?

– Это вроде как не плавать полчаса после еды? – простонал я.

– Это ты хочешь ждать, – Анна шагнула вперед и ступила на замерзшую реку.

– Давай, по крайней мере, сделаем это днем, – предложил я.

– Все тут ходят, – ответила она и сделала еще несколько шагов.

Я шагнул на лед и провел лучом фонарика по поверхности. Лед был покрыт тонким слоем снега. Я не увидел ни полыньи, ни просверленных рыбаками лунок, ни каких-то трещин, – но это не означало, что их там нет. И нас вполне мог ждать какой-то участок тонкого льда. Анна ушла вперед примерно на двадцать футов. Она повернулась в луче фонарика и посмотрела на меня. Она подняла руку в черной рукавичке к лицу и закрыла глаза от света.

– Давай, – сказала она, увидев, что я все еще остаюсь на берегу. – Пошли.

Я взял корзину для пикника, завел ее на спину, а затем бросил вперед на лед. Я думал проверить таким образом лед между нами, хотя корзина весила во много раз меньше меня. Корзина не заскользила по льду, как я ожидал, а остановилась в нескольких футах от меня. Она застряла в снегу.

– Ты определенно проклят, – сказала Анна.

Она ждала меня, но я сказал ей, чтобы шла вперед. Нам не стоило удваивать вес на небольшом участке льда. Я знал эту реку. Я катался на ней на коньках и переходил ее сотни раз, – но всегда в дневное время. Анна вела себя так, будто была хозяйкой реки. Она уверенно шла по поверхности, словно занималась подобным каждый вечер, я же ступал более осторожно, обследуя каждый фут льда между нами и другим берегом. Сердце судорожно билось у меня в груди при мысли о том, как мы оба провалимся сквозь лед в быструю реку.

Наконец мы добрались до снежного берега, я выбрался на твердую землю и рухнул. Даже хотя я шел медленно и осторожно, я чувствовал себя так, словно пробежал 100 ярдов, сдавая нормативы. Я тяжело дышал и вспотел. Я перевел луч фонарика на Анну, которая встала на колени рядом со мной. Она широко улыбалась, ее лицо словно бы отражало и свет фонарика, и свет звезд, появившихся на темном небе.