Она надела темно-зеленое платье, но не такое, в котором можно пойти на официальное мероприятие. Оно было более фривольным, чём выбранная мною одежда: коричневые вельветовые штаны, синяя рубашка с пуговицами по всей длине спереди (с расстегнутым воротником) и черный свитер. Мои ботинки и даже брюки оказались покрыты снегом – я ведь шел к Анне пешком. Платье Анны вначале показалось мне черным – может, потому что раньше я видел ее только в черных платьях и вообще только в черном. И лишь когда она вошла в освещенную комнату, я понял, что она оделась не в свой обычный цвет. Это было простое, облегающее фигуру, платье с короткими рукавами и черной лентой на талии. Обувь отсутствовала. Может, у Анны и не было ничего, кроме черной обуви, которую она носила обычно, а, может, ей хотелось показать, что лак на ногтях идеально подходит к платью.

– Я и не знал, что сегодня вечером нужно быть в парадном костюме, – сказал я.

– Ты выглядишь прекрасно, – ответила Анна. – Я просто подумала, что будет неплохо надеть немного зеленого в середине зимы. Кроме того, я хотела, чтобы ты увидел это первым. Я думаю о новом имидже на новый год. Не только платье, а и всем остальном.

– Не нужно меняться ради меня.

– Ты не думаешь, что это облегчит ситуацию?

– Для меня – нет, и, определенно, не для тебя. Просто будь сама собой. Разве ты сама не дала бы тот же совет?

– А откуда ты знаешь, что это не я – такая, как есть? Я промолчал.

– Откуда ты знаешь, что во мне не живет несколько личностей?

– Во многих людях уживается по нескольку личностей, – заявил я.

Она не пыталась ругаться со мной или спорить, но я подумал, что, если так пойдет и дальше, мы вскоре перейдем к этому.

– Ну, в любом случае, один вечер попробуем так. Тебе ведь понравилось, правда?

– Я думаю, что ты в любом наряде выглядишь великолепно, – определено это было глупым ответом, но это на самом деле было так.

***

Анна налила пару высоких стаканов водки, добавив немного клюквенного сока, чтобы немного подкрасить водку, и повела меня в спальню родителей.

– Я хочу тебе кое-что показать, – сказала она.

Мы подошли к большому эркеру, с встроенной скамейкой. Анна сняла со скамейки подушку. Так открывалось зеркало, составлявшее сиденье. Оно оказалось той же формы и размера, что и зеркало над ним, на потолке.

– Посмотрись в него, – предложила Анна.

Я склонился над зеркалом в сиденье, и мое отражение мгновенно умножилось, и продолжало умножаться, только я становился все меньше и меньше.

– Правда, здорово? – спросила Анна.

Это гипнотизировало. Количество отражений зависело от того, под каким углом приблизиться к зеркалу. Двигаясь взад и вперед, можно было растянуть отражение по плоской поверхности, а можно было отправить его в глубокий, бездонный каньон. Это было самое завораживающее зрелище: смотреть почти прямо вниз, мимо более крупных отражений у поверхности. В какой-то точке возникало ощущение, будто стоишь где-то на вершине и глядишь на себя самого в пропасти, а ты сам из пропасти еще и смотришь вверх.

– Создается впечатление, будто у зеркала отвалился низ, – сказал я. – Это напоминает кристально чистый океан, в котором видно дно.

– Только ты никогда не доберешься до дна. Вот такой он глубокий. Мне тоже нравится смотреть под этим углом.

Анна повернулась, чтобы смотреться в зеркало на потолке.

– От этого кружится голова, – сказал я. – Поэтому вы и закрываете зеркало подушкой?

– Да, отцу оно не нравится. Он говорит, что не хочет в доме никаких непонятных и причудливых иллюзий, в особенности – в спальне. Мама считает, что он просто боится высоты, а когда смотрится в это зеркало в сиденье, у него возникает желание прыгнуть.

– Я не думаю, что он получит травму, прыгая с такой высоты, – заметил я.

У меня в сознании тут же возник образ лишенной волос головы мистера Каина, снова и снова повторяющейся в зеркале в уменьшенном виде. Я рассмеялся вслух.

– Это не так смешно.

– Нет. Я просто подумал кое о чем, что показалось мне смешным. А если бы такой была вся комната? Здорово было бы иметь собственную зеркальную комнату.

Анна положила подушку назад на зеркальное сиденье и опустилась на нее. Я отправился к выключателю, выключил свет, потом устроился рядом с Анной. Мы смотрели на улицу, в черноту ночи. На небе появилась большая луна, почти полная. Верхняя ее часть была срезана. Если долго на нее смотреть, начинало казаться, будто она слегка шатается на небе.

– Подверглась лоботомии, – сказала Анна.

Луна светила так ярко, что можно было пойти кататься на санках. – Не в этом платье, – заявила Анна. – Не в новогодний вечер, хотя на луне каждый день новогодний вечер.

– Как так?

– Год на луне длится двадцать четыре часа.

– Представляю реакцию моего отца, – заметил я. – Он едва ли выносит Новый год один раз за 365 дней. Вероятно, он убил бы Тулов на луне.

***

Анна быстро, едва ли не одним движением, освободилась от платья.

– Это платье имеет много преимуществ, – сказала Анна.

Лично я предпочел бы, чтобы она подольше в нем оставалась.

Ее тело оказалось белым и словно светилось в отражающемся свете. У меня дрожали руки. Анна протянула молочно-белую руку и провела ею по моей.

– Я нервничаю, – признался я. Для меня это был первый раз. Для нее – нет.

– Вот возьми, – сказала она и протянула мне маленький пакетик в форме пельменя. Это оказался кондом.

***

Я покинул ее дом ровно в полночь, опасаясь, что мои родители выйдут от Тулов в это же самое время. Если так, то мне придется поторопиться, чтобы быстрее них добраться до дома. Я мгновенно сошел с улицы, чтобы срезать путь через двор Борденов, потом пройти за домом Моррисонов, а затем – по Талус-роуд. Снег был достаточно глубоким, двигаться по нему оказалось трудно, и я запыхался. Мне даже пришлось остановиться, чтобы перевести дыхание. Я думал, что празднует весь город, улицы наполнены машинами и шумом, люди целуются, обнимаются и кричат. Вместо этого стояла полная тишина. На улицах не было машин, большинство домов были погружены во тьму, а в тех, где свет горел, стояла тишина. Может, все празднование сосредоточилось у Тулов, поскольку в том месте, где находился я, ничего не происходило. Затем зазвонил мой телефон. Мгновение я опасался услышать родителей. Но звонила Анна.

– Ты где?

– На Талус-роуд. -Недалеко.

– Я знаю. Нужно ускорить шаг.

– Ты кое-что забрал с собой, – сказала она. Это был почти вопрос.

– Я обо всем позабочусь.

– Спасибо. Похоже, ты запыхался.

– Снег глубокий.

– Может, тебе стоит идти по улице.

– Может. Через несколько минут я увижу свой дом и тогда точно узнаю, будут у меня проблемы или нет.

– Не отключай связь, пока не увидишь.

Я отвел трубку от уха и перешел на бег. Ноги налились свинцом и устали, меня немного пошатывало. Мне следовало уйти пораньше. Мне не следовало столько пить. Я не собирался падать, но из-за выпитого двигался медленно. И я не сомневался, что родители уже дома. Они вполне могли не остаться на встречу Нового года. Это было бы для них типично – отправиться на вечеринку в новогодний вечер и уйти до встречи Нового года. Я вышел на Бурр-роуд и увидел заднюю часть нашего дома и одну боковую стену. Все было погружено во тьму.

– Не думаю, что они дома, – сказал я Анне.

– Хорошо, – ответила она.

– Что ты еще хотела сказать?

– Судя по твоему голосу, у тебя что-то болит. Я слышу твое дыхание и слышу, как скрипит снег.

– У меня ничего не болит. Я сейчас срежу путь через задний двор миссис Оуэне, а потом мне останется до дома всего один квартал.

– Не отключай связь, – велела она.

Я пробежал по заднему двору миссис Оуэне и обратил внимание на мусорные баки за ее гаражом. Я остановился и бросил туда скомканную салфетку. Я вышел на улицу, и мне тут же показалось, что я слышу шум машины. Я бросился бегом по улице и ворвался в погруженный во тьму дом.