– Раз говоришь, значит, правда. Мозес не врет.

Глава 40

Калла горевала.

Горевала о Сван – о том, чего та лишилась и что узнала о жизни такого, о чем лучше не знать никому. Горевала о Блэйде – его жизнь тоже рушится. Теперь он станет чувствовать, что ему больше не место в доме. Или что у него и вовсе не осталось дома. Горевала о внуках – их мир разбился вдребезги. Горевала о Сэмюэле и Уиллади – им предстоит построить этот мир заново, и непонятно, как построить мир, в котором все просто и естественно.

И горевала о Тое.

Когда Сэмюэль вернулся из города и рассказал ей, как было дело (Калла чувствовала: для него это тяжкая обязанность), она сидела, будто пригвожденная к креслу, сжимала руки и теребила на пальце обручальное кольцо.

– Завтра опять поеду, – пообещал Сэмюэль. – И буду ездить, пока меня не выслушают.

И Калла знала – поедет. И это ничего не изменит. Никто на свете не поверит, что Сэм Лейк убил человека. Тем более если люди стоят перед выбором: Сэм Лейк или Той Мозес. Калла уже не удивлялась, что Той взял вину на себя. Она бы этого и ожидала, если бы могла заглядывать в прошлое и в будущее. И все равно горевала.

В ту ночь она сидела у себя в комнате, разложив на кровати старые фотографии. Снимки детей, когда те были еще маленькими. Четыре сына и дочь. Одного унесла смерть много лет назад, а теперь и второго у нее отнимают. Она спрятала все фотографии, кроме одной – снимка Тоя в день, когда он уходил в армию. Этот снимок она держала в руках, сидя в кресле и моля Бога еще об одном чуде.

Ей хотелось верить, что чудо свершится. Что она проснется утром, а Той дома. Эрли Микс попивает кофе у них на кухне и говорит, что никакого дела возбуждать не станут, потому что Рас Белинджер заслуживал смерти, и неважно, чьих это рук дело.

Но Калла не так наивна. Сегодня им уже было даровано чудо, великое чудо, а она просит еще об одном. Надо думать, великие чудеса – товар штучный, на всех просящих не хватит.

Калла не ошиблась насчет Блэйда. Он ушел на другое утро, когда все еще спали. Сэмюэль и Уиллади тревожились о нем, хотели убедиться, что ничего не случилось, но о том, чтобы Сэмюэлю поехать к Белинджерам, не могло быть и речи, а Уиллади он бы не отпустил, да она и не думала отходить от постели Сван. Нобл и Бэнвилл вызвались пойти на ферму, но Сэмюэль и Уиллади не разрешили.

В итоге к Белинджерам отправилась Калла. Никто в целом мире ей не указ. Подвезти ее она тоже никому не позволила. Позвонила шерифу и узнала, что увидеться с Тоем разрешат лишь во второй половине дня, после того как будет официально предъявлено обвинение, – и пошла пешком, вскоре после завтрака. Закрыла дверь и поковыляла по дороге. Шаг, другой, третий…

Двор Белинджеров был полон машин. Не полицейских – полиция и «скорая» приезжали ночью. Теперь съехались родные Джеральдины и Раса, грубые, неотесанные. Один, на вид ровесник Тоя, преградил Калле путь, заявив: вас сюда не звали.

– Знаю, – кивнула Калла. – Но я долго не задержусь. Спасибо, что пропустили.

Что ему еще оставалось, кроме как уступить дорогу?

Блэйда она увидела еще с порога, сквозь сетчатую дверь. В кресле сидела его мать, с ребенком и упаковкой бумажных салфеток на коленях. Блэйд стоял рядом, как мужчина-защитник. На полу примостились два малыша; тот, что постарше, сосал большой палец и хныкал.

Когда Калла зашла в комнату и Блэйд увидел ее, она могла поклясться, что у него сердце чуть не выпрыгнуло из груди. Джеральдина гневно сверкнула красными от слез глазами. Очевидно, с памятью о муже ей жилось куда приятней, чем с ним самим. Или ее так потрясло то, что случилось с Расом после смерти. То, что сделали собаки. Калле все было известно, Эрли рассказал по телефону. Джеральдина выхватила из упаковки салфетку и громко высморкалась.

– Не приходите сюда, не спрашивайте, чем помочь. Его уже не вернешь.

«А если бы и вернули, я бы спровадила обратно». Вот что хотела сказать Калла. Но вместо этого ответила:

– Если вам или вашим детям что-то понадобится, не стесняйтесь, мы все-таки соседи.

И вдруг, странное дело, Джеральдина привлекла к себе Блэйда, будто пытаясь его защитить.

Можно подумать, он нуждался в защите от Каллы Мозес.

– Сына я вам не отдам.

– Блэйд, думаю, и сам понимает, что его место здесь, с вами, – ответила Калла. И перевела взгляд на Блэйда: – А в нашем доме ты всегда желанный гость, Блэйд. Желанный и любимый.

Блэйд отвел глаза. Калла повернулась и ушла. Выходя со двора, она услыхала топот: Блэйд нагонял ее, бежал во всю прыть.

– Простите меня, – шепнул он. К нему вернулась привычка разговаривать шепотом. – За то, что случилось со Сван.

Калла ответила:

– Блэйд, то, что случилось со Сван, не твоя вина. Нельзя плохо думать о себе из-за чужих поступков.

Блэйд молчал, и Калла спросила, грустит ли он из-за смерти отца.

– Нет, – сказал он чуть слышно. – Но должен грустить.

Он развернулся и побежал к дому.

Сван почти все время спала, иногда просыпалась в слезах. Всякий раз, когда она открывала глаза, рядом кто-то был. Мама, отец, братья, бабушка. И кто бы ни сидел у постели, Сван прятала глаза. Наверняка, глядя на нее, все мысленно видят, что с ней случилось, – а об этом еще тяжелее думать, когда она в безопасности.

– Все уже кончилось, – говорила мама.

– Больше никто не причинит тебе зла, – повторял отец.

Но Сван беспокоилась не об этом. Она знала, что Белинджер мертв и что расправился с ним отец – видела распростертое на земле тело, когда Сэмюэль вынес ее из Черной Дыры и бережно усадил в машину. Теперь ей не давала покоя мысль о том, что причиненное ей зло непоправимо.

Братья рядом с ней терялись, не находили слов, спрашивали только: «Как ты?» А Сван неизменно отвечала: «Плохо».

Перед тем как навестить Тоя, бабушка Калла заглянула в комнату Сван, присела к ней на кровать. Взгляд девочки был полон боли.

– Помни, тебя спасло чудо, – сказала Калла.

По лицу Сван ползли слезы.

– Чудо опоздало, – сказала она. – Меня не совсем спасли.

– Неправда, – возразила бабушка. – Даже слушать не хочу. Папа привез тебя домой целую. Нашу девочку, живую и здоровую.

Сван сказала:

– Я не чувствую себя целой.

– Почувствуешь. Обязательно. Непременно.

Когда бабушка ушла, Сван попросила мать позвонить в колокольчик. Уиллади схватила колокольчик со столика у кровати и зазвонила, громко и протяжно. Сван откинулась на подушки, закрыла глаза. От этого звона ей почему-то стало легче.

– Почему Бог мне не сразу помог? – спросила она.

Уиллади билась над тем же вопросом. Она лишь сказала:

– Ты здесь. С нами. И это главное.

Сван судорожно вздохнула, отгоняя прочь мысли о том месте под ивами и о Черной Дыре Белинджера. Там, в лесу, где-то лежат еще два колокольчика и два манка, и она всей душой надеялась, что чудо больше никому не понадобится. Самое страшное на свете – когда тебя может спасти только чудо.

Сэмюэль отвез Каллу в город, на свидание с Тоем, а сам пошел искать Эрли Микса. И повторил свое признание. Эрли выслушал, но уже не так внимательно, как в прошлый раз.

– Опишите ту комнату, – попросил он наконец. – Комнату, где Белинджер держал Сван.

– Там было темно. Я ничего не разглядел. Помню только, что пол земляной.

– Той помнит куда больше подробностей. Он помнит все до мелочей.

Сэмюэль открыл было рот, чтобы возразить, но Эрли только головой покачал: весь округ Колумбия знает, кто из Мозесов виновен в убийстве.

– Много лет назад, – продолжал он, – убийство сошло Тою с рук, потому что он герой войны, а Йем Фергюсон – богатый бездельник, который, вместо того чтобы идти на фронт, отсиживался дома и волочился за чужими женами. Но при том, что Йем Фергюсон и Рас Белинджер оба заслуживали смерти, не дело, чтобы ваш шурин периодически сворачивал кому-нибудь шею. Он подает плохой пример.