20 июня два советских транспорта с красноармейцами подверглись атаке германской авиации в Балтийском море. В возникшей панике некоторые бойцы стали прыгать в море. Корабли не могли остановиться для их спасения, чтобы не стать неподвижной мишенью.

Пошли разговоры. В субботу вечером, 21 июня, за несколько часов до войны, полковник из Политуправления прочел лекцию о международном положении. Ссылаясь на Сообщение ТАСС, он сказал: «О войне и думать нечего!» — Один из курсантов спросил: «А как же эшелон с ранеными?» — Ночью за ним пришли…

22 июня, после завтрака, все Ленинградские военно-морские училища, в парадной форме, с оркестрами, прошли по Невскому, Дворцовой площади, набережной. Маршировали до 12 часов. До выступления Молотова.

Пока маршировали, уличные репродукторы уже передавали как себя вести при бомбежке… По-видимому что-то уже было известно — у многих были радиоприемники, вскоре у населения изъятые. Стоявшие на перекрестках старушки крестили курсантов в спину. Уже знали?

Александр Копанев.

22 июня, в 23 часа, в войска была направлена Директива Народного Комиссариата Обороны и Генерального Штаба: «Перейти в наступление против прорвавшегося на нашу территорию врага, отбросить его за госграницу и вести боевые действия на вражеской территории». Директива предусматривала «уничтожение наступающей группировки противника и к исходу дня 24 июня занятие города Люблина»… — Полное незнание и непонимание обстановки.

22 июня, в четыре часа утра, немцы бомбили Могилев-Подольский. Полк находился в летних лагерях. По тревоге разобрали винтовки, противогазы. Политрук бодро сказал: «Завтра в 8 часов утра будем пить чай в Берлине». Никто не задал никакого вопроса. Лишь один красноармеец усомнился: «Разве до Берлина так близко»?

Худойкул Мукумов.

В сентябре 1939 года в военном билете появилась запись: «Участвовал в походе по освобождению Западной Белоруссии от панского ига (так в документе) с 17.9 по 15.10.39 г. в составе 13 стрелкового полка в должности командира пулеметного взвода». Перед этим месяц ходили вдоль границы, брички закрывали брезентом, под которым при свете карманных фонариков набивали пулеметные ленты.

С немцами встретились дружелюбно. Спросил на идише об Эрнсте Тельмане. — Они и фамилии такой не слышали.

Марк Гольдштейн.

Решение пришло сразу — идти на фронт добровольцами. Товарищ сказал: «Завтра идем в военкомат!». — «Почему завтра? Я заканчиваю диплом. Давай послезавтра!». — «Послезавтра все кончится!».

Лев Свердлов.

В декабре 1939 года, в только что занятом Красной Армией городе Териоки (Зеленогорск), было создано так называемое Правительство Финляндской Демократической Республики во главе с секретарем Коминтерна О. Куусиненом (который, кстати, ниже всех ценил Сталина…). Были назначены и министры. Чтобы ввести общественное мнение в заблуждение, в сообщении ТАСС указывалось, что это радиоперехват с финского. «Радиоперехват» уже ушел на русском в печать и на радио, а «первоисточника» все не было. Оказалось, что единственный переводчик с финского в запое и его никак не могли найти… Впоследствии об этом «правительстве» никто не вспоминал. Но этой пощечины мировое сообщество не выдержало и СССР был исключен из Лиги Наций.

В сорок четвертом пришли в Прибалтику, старшее поколение еще помнило русский язык. Окружили:

— Такая огромная страна! Такая могучая Красная Армия! Как же так?

— Так ведь вероломно и внезапно!

— Как внезапно?! Мы говорили вашим командирам, что в воскресенье здесь БУДУТ немцы!.. — (22 июня 1941 года было воскресенье).

За два дня до войны, 19 июня, полк выдвинулся в район сосредоточения. В тот же день, хотя война еще не началась, всех жен комсостава эвакуировали вглубь страны. 22 июня командир дивизии генерал-майор Солянкин выдвинул полки в район Шауляя, и здесь через несколько дней дивизия вступила в бой. Казалось, с обеих сторон участвуют не десятки — сотни танков. То и дело вспыхивали машины. И наши, и немецкие.

Противнику удалось отрезать наши тылы. Дивизия осталась без горючего, подошли к концу и боеприпасы. Танкисты собрались в лесу, на небольшой поляне. Вышел Солянкин:

«Какой я генерал без войск!» — Сунул пистолет в рот… И застрелился!..

Лев Шмеркин.

На второй день войны, 23 июня, германская авиация бомбила мост через Днепр. Один из немецких летчиков приземлился и сдался в плен! Его привезли в лучшую гостиницу Киева на улице Карла Маркса. Слух об этом необычном происшествии мгновенно распространился по городу и возле гостиницы собралось много народа: «Немцы сдаются! Война скоро кончится!». — Летчик вышел на балкон и поднял руку со сжатым кулаком: «Рот фронт!». — Его бурно приветствовали.

За неделю до 22 июня из передач лондонского радио уже знали, что немцы вот-вот нападут на Советский Союз. Тем не менее ежедневно в Германию уходили эшелоны с продовольствием и сырьем. Последний эшелон проследовал через границу вечером 21 июня.

За неделю же в Прибалтику приехали немецкие офицеры, в форме, с погонами, организовали репатриацию местных немцев в Германию.

Айзик Айнбиндер.

Прибыл в часть в ночь на 22 июня и через два часа началась война. Еще успел сбить из зенитного пулемета «раму». Но на этом везение закончилось — окружение, плен, лагерь, тюрьма. Приговоренный к расстрелу бежал из поезда через слуховое окно. Попал к партизанам. С ними вместе воссоединился с Красной Армией. Но «недолго музыка играла». Вызвали в СМЕРШ, ничему не поверили. Отправили в лагерь НКВД. Не поверили и здесь: бросил оружие, перешел на сторону врага. К тому же еврей. И жив. Нашелся порядочный следователь — Соколов: запросил, допросил, поверил. Всех офицеров, кому удалось оправдаться, (в чем?!) отправляли в штурмовой батальон. В эти батальоны направлялись офицеры, вышедшие из окружения, бежавшие и освобожденные из плена наступающими частями Красной Армии. И срок был у всех один — шесть месяцев!

И здесь был командиром пулеметного взвода. Ребята были боевые. Горели желанием отомстить. И было за что!

…Солнышко пригрело, немцы успокоились, полуразделись, задремали. Батальон поднялся в атаку в полной тишине! Без криков «Ура!», без артподготовки! — От неожиданности немцы растерялись. Штрафники ворвались в первые траншеи! Во вторые! В третьи!! Противник бросил подкрепления, бронетехнику. Не помогло. Штрафники дрались, как львы. И это не метафора.

В живых, на ногах, осталось сто тридцать семь человек. Из восьмисот…

Лазарь Белкин.

В окружение попали под Харьковом. (По германским данным было окружено 240 тысяч человек). Вышло из окружения не более 20 тысяч. Повезло. Нащупали небольшой коридор. Проскочили удачно. Впереди группы, с минометной плитой на спине (21 кг.) шел политрук Царан. Навстречу полковник с пистолетом: Стой! Куда! — Стали ему говорить, что за ними уже никого нет. Не слушал. И застрелил политрука!

— Развернуть минометы! Огонь! — Но в это время немцы нажали и полковник побежал вместе со всеми…

Сохранилась маленькая заметка из фронтовой газеты об успешных действиях минометного расчета сержанта Кешеля. И подпись: политрук Царан. Все, что осталось от честного командира.

Владимир Кешель.

Под непрерывным огнем связь все время рвалась. Кинулся восстанавливать. Пехота стала отходить, стали менять позиции и батареи. В этот момент на виллисе подскочил командир 72-й дивизии генерал Лосев. Выскочив из машины с пистолетом в руках, крикнул:

— Стой! Все в цепь! Солдаты, офицеры — всем занять оборону и ни шагу назад! — Командир одной из батарей, капитан Шестаков, обратился к комдиву по имени-отчеству:

— Ведь я же артиллерист! — Генерал в упор выстрелил и убил наповал! А сам вскочил в машину и уехал. Хотя смерть кругом косила без разбора — это было страшно. За что убил боевого офицера…