Когда мы наконец добрались до «комфортабельной гостиницы», она оказалась заплесневевшей однокомнатной постройкой с земляным полом, покрытым пометом животных и кишащим насекомыми. Тогда мы решили переночевать в машине, несмотря на угнетающую жару, причем мы не осмелились даже открыть окна из-за африканцев, почти всю ночь окружавших машину и непрестанно о чем-то разговаривавших. Тото добавлял еще больше шума, все время выкрикивая: «Уходите прочь, мой хозяин хочет спать!» Салли и я держались очень тихо, не желая, чтобы обнаружилось, что «хозяином» на самом деле были три женщины, которые чувствовали себя счастливыми уже хотя бы потому, что для своей защиты имели мужской голос Тото.

На рассвете нас разбудило странное хихиканье, которое совершенно не походило на предыдущую болтовню. Выбравшись из машины, мы увидели группу карликов: их тощие ноги подпирали неестественно большие животы, которые у женщин частично прикрывались длинными, свисающими грудями — свидетельство того, что они вскормили многочисленных детей. Перед нами стояли пигмеи.

Лица их покрывали морщины, и, не считая классических фиговых листочков, на них не было никакой одежды. У нас был с собой табак, и мы раздали его пигмеям. Они сразу же предложили нам в обмен два своих крохотных лука, обтянутых для удобства обезьяньей шкурой, и две крохотных стрелы, острие которых было смочено настолько сильным ядом, что за несколько минут он мог бы убить льва. Мы с большой осторожностью приняли эти опасные подарки и, сделав нисколько снимков, расстались весьма дружелюбно. Вспоминая их великодушную щедрость, когда они отдали нам две свои самые ценные вещи, и храбрость, с которой они охотятся, чтобы добыть себе пищу, даже на таких крупных животных, как слоны, я решила, что в конечном счете они очень милые люди. Позднее, когда мне представилась возможность изучать их в течение более длительного времени, это впечатление полностью подтвердилось.

Потом мы переправились по висячему мосту через реку Семлики, где видели много крокодилов, но напрасно искали взором вершины Рувензори — они были скрыты густыми облаками. Еще со времен Птолемея люди пытались раскрыть тайны этих Лунных гор[14] невулканического происхождения. И даже сейчас нам мало что известно об их флоре и фауне.

Взбираясь все выше по склонам, мы пытались хотя бы мельком разглядеть лес, по которому проходил наш путь к местности, поросшей вереском. Обнаружив старую тропу, мы два часа тряслись по ней, пересекая ручьи и объезжая выходы горных пород, пока не достигли маленького плато, на котором стояла глинобитная хижина, окруженная возделанным участком. К нашему великому удивлению, внезапно появился белый человек лет шестидесяти и любезно пригласил нас отобедать. Заинтригованные, мы приняли приглашение. Мы были уверены, что наш хозяин окажется интересным человеком, и очень обрадовались, что так и оказалось на самом деле. Полковник Харкасс построил себе это маленькое пристанище на старости лет и жил здесь со своей африканской прислугой в компании шимпанзе. До отставки он провел тридцать лет в Бельгийском Конго.

Позади дома шумел водопад, в котором вода была настолько чистой, что ее можно было пить не опасаясь. За водопадом далеко уходил, скрываясь в дымке, тропический дождевой лес, а из дома открывался прекрасный вид на парк Альберта, на озеро Эдуард и дальше — на море покрытых лесами холмов. Здесь царила атмосфера уединения, мира и свободы.

За последние девять лет полковник Харкасс построил несколько дорог, сделавших местность более доступной. Но важнее всего то, что благодаря прежде всего его усилиям парк был избавлен от сонной болезни, которая в прошлом уносила ежегодно тысячи жертв.

Недавно он приступил к осуществлению нового проекта, создав фермы для разведения окапи, чтобы защитить этих редких сородичей жирафов, которых охотно приобретали зоопарки и постоянно истребляли браконьеры. Он показал нам фотографии и публикации об экспедициях на шесть вершин Рувензори. Мы восхищались многими образцами неизвестных нам птиц, бабочек, рептилий и мелких млекопитающих, в большинстве своем собранных нашим хозяином. Все это тщательно хранилось и после окончания войны было отправлено в Брюссель для определения видов. После обеда, который заслужил бы похвалу любого гурмана, полковник преподнес каждой из нас по слоновьему хвосту, и вскоре мы простились с нашим радушным хозяином.

На закате мы достигли границы Конго с Угандой и обрадовались, когда бельгийский таможенник предложил нам воспользоваться гостеприимством его домика для приезжих. Он предложил нам большой выбор беспошлинных напитков, потом угостил жарким, сдобренным французским вином. За этим изысканным угощением мы приятно провели вечер, который закончился тем, что все мы пели свои любимые песни в сопровождении цитры[15]. На некоторое время мы забыли о войне. Но самый большой сюрприз ожидал нас, когда мы пошли спать. В ванной комнате — о, что это была за комната! — мы обнаружили ряды ведер с горячей водой, а посередине комнаты — цементную ванну площадью около одного квадратного метра. Как бы то ни было, мы были очень благодарны за предоставленную нам такую роскошь, тем более что мы знали, каким дефицитом здесь была вода.

На следующее утро наш любезный хозяин пожелал сам открыть для нас таможенный шлагбаум. Мы помахали ему на прощание подаренными нам слоновьими хвостами и с недоумением заметили, что он отвернулся в сторону. Только позднее мы узнали, что самые большие пошлины налагались на владельцев таких незаконно приобретенных трофеев.

Далее мы ехали через заросли похожих по форме на канделябры молочаев и видели множество растений-суккулентов[16], отдельные экземпляры которых я собрала для специализировавшегося по ним Питера. Пока я выкапывала растения, собралась толпа африканцев. На них была коричневато-желтая одежда из луба. Такая материя очень ноская, ее изготовляют из коры определенного вида дерева, которую отбивают до тех пор, пока она не станет тонкой, как бумага.

Миновав Кампалу, мы пересекли Нил близ водопадов Рипон и приехали в небольшой городок Кисуму, раскинувшийся на том месте, где в доисторические времена было дно озера Виктория, занимавшего тогда около 175 000 квадратных километров. Когда позднее я, подшучивая над Питером, говорила, что это чуть ли не в четыре раза больше Швейцарии, он патриотично отвечал: «Не больше, если ты хорошенько разгладишь Швейцарию».

Последний отрезок нашего пути проходил по нагорьям Кисии и Керичо, где находились крупнейшие чайные плантации Кении. Здесь многие гектары земель были аккуратно засажены чайными кустами. После этого района с пышной растительностью мы выбрались на пожелтевшие равнины, по которым вернулись обратно в Найроби.

Встреча с Джорджем

Кения находилась под угрозой вторжения итальянских войск, оккупировавших Эфиопию. Их наступления ждали в любой момент, и поэтому в стране были созданы, в основном из фермеров, отряды обороны.

Однажды утром, когда я дома рисовала редкий экземпляр белого дельфиниума, который мне принесла Мюриель, открылась дверь, и в комнату в сопровождении эскорта вошла женщина-полицейский. Она предложила мне взять с собой самые необходимые вещи, сообщив, что я буду содержаться под арестом на протяжении всей войны.

Меня и Питера это известие ошеломило. Нам и в голову никогда не приходило, что мое австрийское происхождение может вызвать какие-то подозрения, поскольку всем было известно, как я ненавидела фашизм.

Мы пытались объяснить, что, видимо, произошла ошибка, но все было безрезультатно. В ответ на мою просьбу разрешить мне закончить рисунок, над которым я работала, мне сказали, что я могу взять цветок в монастырь, где я и другие подозреваемые лица будут находиться до создания постоянного лагеря.

Уложив вещи и взяв под мышку Пиппина, я отправилась за женщиной-полицейским в монастырь. Там я увидела женщин многих национальностей, в том числе и нескольких англичанок. Каждая говорила на своем языке. Мое появление с белым дельфиниумом и одной руке и с собакой в другой вызвало некоторое удивление. Меня спросили, как это мне разрешили взять с собой Пиппина. В ответ я сказала, что это мой друг. Затем я устроилась в уголке и продолжала рисовать. Сосредоточившись на изящной голубой тычинке и хрупких кружевных лепестках, я ушла в тот мир, где едва ли кто-нибудь из людей мог меня обидеть.