— Ради нашей дружбы я должен оставить добрый след на этой земле, должен что-либо достойное построить. Что ты не пьешь? Пей, все грехи на себя беру. Хе-хе, как ты сказал, миллион первый будешь. А ты мне в добром деле помоги, надо построить канал, в память обо мне.

— А зачем канал? — удивился Молла Несарт.

— Тайна, — великодушен сегодня Повелитель. — Ты свой прибор-астролябию достань, помоги моим инженерам.

— А с миром уйдешь? — пытается в его глаза заглянуть старик Молла.

— Ну, что за вопрос, — недовольно насупился Повелитель. В последующие два-три дня никакие боевые действия не велись. В лагере Тимура царила атмосфера скорого перехода. Под влиянием этого настроения Молла Несарт и прикрепленные к нему специалисты подробно исследовали топографию обширной местности. Ни он, ни, наверное, остальные не знали замысла Повелителя. А он был зловещ. Ведь вокруг Магаса, то здесь, то там, просто фонтанирует из-под земли черная нефть. Используя ее, жители Магаса успешно обороняются.

«Так почему же эту горящую нефть не пустить на тот же Магас? Всего этого добра здесь в избытке», — по-военному мудро решил Тимур.

Имея стотысячную армию и множество рабов, можно было бы и в емкостях доставить черную жидкость. Но, просчитав все, Тимур понял, что это несподручно, займет много времени, а толку будет мало.

«От нефтяного фонтана надо отвести канал до рвов крепости. Нефть легче воды — пусть горит все черным пламенем» — так думает великий стратег.

А когда под самый конец замеров Молла Несарт наконец-то понял замысел Тимура, было уже поздно: он собственными руками вырыл могилу осажденным — Магас приговорен.

Вслед за инженерами и землемерами, стали землекопами тысячи тюркских воинов, пленных и рабов. До наших дней дошло предание под названием «Ров Тамерлана», где сказано, что захватчик вырыл огромный ров в поисках своего сына. И это правда, он заставил вырыть ров в поисках средств мести за сына. И по этому каналу, берущему начало у фонтанирующего источника нефти, до самого Магаса потекла зажженная черная смесь. Все погрузилось во мрак, снег в округе стал черным. Защитники и жители Магаса были обречены. Первым делом загорелись обшитые железом деревянные ворота. И даже сквозь них тюркиты не могли пройти: не только мужчины, но и женщины стояли насмерть.

На вторые сутки огненный жар дошел до глубинных древесных опор, они изнутри загорелись, и среди ночи, когда от мороза деревья в лесу трещали, раздался иной грохот: рухнула каменная стена. Тимуру об этом доложили, и он с нетерпением ожидал рассвета, чтобы начать последний штурм. Но его опередили: из самого Магаса выдвинулся боевой отряд. Силы были неравные, кавказцев побили и потеснили обратно. Был слух, что кое-кто сумел рекой в горы уйти, но таких было мало.

На рассвете в уже обескровленный город хлынули полчища диких варваров.

— За живого раненого Малцага — сто тысяч, за его голову — пятьдесят тысяч, — объявил Повелитель.

Началась резня, убивали поголовно всех. Здесь рыжих и иных нет: все чумазые, в копоти, и без разбору головы летят. Всех мужчин и взрослых женщин перебили. За детей и юношей схватка: очень дорогой и ходовой товар на рынке рабов.

Потом еще два дня грабили. После этого вспомнили об обещании Повелителя: головы отмывали в реке.

— Красивых — ко мне, — наконец закончил эту вакханалию Повелитель. — У остальных, всех — и живых, и мертвых, правые уши отрезать, пересчитать.

Из этих ушей получилась целая гора. По данным одних источников, их было пятьдесят тысяч, по другим — двести тридцать. Это было поголовное истребление населения, гибель цивилизации.

И Повелитель тоже горько плакал, но, конечно, не по погибшим кавказцам, его печаль — прощание с родным сыном Омар-шейхом. Уйгурские мастера закончили процедуру бальзамирования. Пышная траурная процессия должна доставить тело сына Повелителя в Самарканд, где искусные зодчие уже изготовили усыпальницу.

Последний момент, и инкрустированный золотом и алмазами эбонитовый гроб будет закрыт. Все громко плачут. Под конец заупокойная молитва, стоит глубокая тишина, а откуда-то доносится истерический вопль, от которого сам Повелитель встрепенулся. Оказывается, это Молла Несарт кричит, волосы на себе рвет, убивается по погибшим.

— Доставить сюда, — повелел Тимур.

Буквально на руках притащили корчащегося в страданиях Моллу.

— Ты изверг, варвар, ты не человек, ты Тамерлан! — хотел было броситься он на Великого эмира, но старика сбили, и он, жалкий, скрючившись, все еще рыдая, содрогался у ног владыки.

— Кто его выпустил? — спросил Тимур и, даже не расслышав ответ: — Казнить.

Над Моллой блеснул меч.

— Стой, дурень! Я велел казнить тех, кто его охранял, — крикнул Повелитель. — А этого, — он легонько пнул носком сапога Несарта, — привести в порядок, я желаю в шахматы играть.

В подчинении визиря воды, кто отвечает за покой Повелителя, палачи, врачи, всякие знахари и колдуны, дервиши, как духовные наставники, повара, опийных дел мастера и, конечно же, евнухи. Морально Молла Несарт давно подавлен. Надо на короткий срок подавить физически, и для этого подвергают жестокой боли, и не раз. После чего ты готов на все, лишь бы не эти страдания. И в контрасте с этим расслабляющий массаж под сладкую музыку, тут же читаются стихи о блаженной жизни. Опийный дым витает в шатре. Ему преподносят всякие кушанья, а в них подмешан дурман. Все это сопровождается танцами живота от красивых райских гурий.

— Ты не выразил мне соболезнование по поводу смерти сына, — с осуждением заговорил Великий эмир.

— Ты прав, Повелитель, — склонился Молла Несарт. — Даже врагу мы обязаны соболезновать. Прими мое соболезнование. Но ведь погибли десятки тысяч моих соплеменников, а ты тоже молчишь.

— О, о чем ты говоришь?! Почти каждый день я теряю до тысячи верных соратников, а разве ты об этом вспоминал?

— Они, как ты, — захватчики. Пришли сюда грабить и убивать, и нет им ни моего, ни тем более Божьего прощения.

— Ну, в какой высокий ряд себя поставил, — видно, и Повелитель неплохо время провел, хорошее у него настроение. — И раз ты упомянул Бога, то все мы под ним ходим, и что бы ни произошло, предписано Им.

— Не твоим устам о Боге говорить и свои бесчеловечные дела за Его спиной прятать.

— Ну-ну-ну, опять дерзишь. Видно, плохо мой визирь поработал, — Повелитель похлопал Несарта по плечу. — Видел я, как ты с девчонками развлекался. Не ожидал, не ожидал от тебя такой прыти. А ведь Он, — Повелитель ткнул пальцем вверх, — небось, тоже все видел. Какой грех, какой харам?!

— С явной усмешкой оглядывая Моллу, Повелитель несколько отошел и с издевкой в тоне:

— Ладно, прощаю, прощаю, если извинишься за Тамерлана.

— Хм, ты себя уже вровень с Богом ставишь? — не без вызова и ответ Несарта.

— По крайней мере, я сильнее всех, с кем бы ни боролся.

— Отвечу тебе словами Пророка, мир ему и благословение: «Храбр тот, кто одолел себя, а не тот, кто победил другого».

— Жизнь — это борьба, — повысил голос Великий эмир, — по-моему, мой визирь переусердствовал, и ты еще от кайфа не вернулся в жизнь.

— Вот именно, не вернулся, — в тон ему пытается отвечать Молла Несарт. — А давай-ка оба вернемся в бренную жизнь. Давай, я тебе покажу, что ты натворил.

Молла Несарт схватил его руки, потянул к выходу.

— Ты хочешь показать мне жизнь? — спрашивал Повелитель, а сам, словно под сильным внушением, поддался зову старца.

Они вышли из шатра. На плечи Тимура накинули шубу из горностая. Несарт такой чести не удостоился.

— Вели подать сани, реальная картина жизни недалеко, — распоряжается Молла.

День был пасмурный, холодный, ветреный. Накануне выпавший обильный снег не мог скрыть ужас прошедшей битвы. Густой лес, тесно напиравший к долинам рек, выглядел мрачным, неприступным, неживым. Все было сонно, тихо, будто в после-буревой дремоте.

Они ехали недолго, быстро, по наклонной, в те места, где еще, казалось, теплилась жизнь, по крайней мере, там еще клубился дым.