Она залпом допила свой джин и снова спросила:

— А о Карлосе Кастанеде ты слышал?

— О Кастанеде слышал. Это что-то насчет религии древних индейцев, да? Лет пять назад его книги были просто бешено популярны в этой стране.

— Религия индейцев — ха! Кастанеда ведь не просто жил у мексиканских индейцев. Он каждый день килограммами ел мескалин^[25] и участвовал в ритуалах. Он первым доказал: чтобы быть ближе к миру богов, человеку нужна не религия, а галлюциногенные грибы — и больше ничего!

Дебби затушила сигарету, усмехнулась и сказала, явно кого-то цитируя:

— Конец XX века — это время рождения новой культуры. Вернее, нескольких новых культур. Ученые утверждают, что человек произошел от обезьяны, наевшейся галлюциногенных грибов, и есть люди, которые считают, что сегодня мы стоим на пороге нового эволюционного витка. На пороге совершенно новой жизни. Жизни в стиле «нью-эйдж». Скоро наркотики вытеснят алкоголь полностью. По крайней мере есть много людей, которые искренне в этом уверены. Вполне возможно, что мы последнее поколение людей, пьющих алкоголь.

— Да ладно тебе, «последнее»! — обиделся Мартин. — Я, например, уверен, что ирландцы не поменяют свой алкоголь ни на какие кальяны. И потом, от наркотиков появляется зависимость. А от алкоголя — нет.

— Черта с два от них появляется зависимость! — усмехнулась Дебби. — Зависимость бывает только от опиатов — от морфия, героина или от их производных. Все остальные наркотики абсолютно безвредны. Ты, например, знаешь, что курить коноплю менее вредно, чем табак? Ни легким, ни сердцу она по крайней мере не вредит. Я лично видела китайцев, которые уже лет шестьдесят не выходят из наркотического транса и прекрасно выглядят. Боб Марли курил по двенадцать трубок марихуаны в сутки, и у него даже не сел голос.

— Знаешь что, Дебби, — сказал после минутного молчания Мартин, — если ты не прекратишь свою наркотическую пропаганду, то я поступлю просто. Я возьму и не буду больше покупать тебе сегодня джин. Хотя собирался. Кури свою марихуану и будь здоровенькой, как Боб Марли.

Все рассмеялись. Дурацкая тема была исчерпана.

— Ладно, — сказала Дебби, — на самом деле я, конечно, не думаю, что наркотики лучше, чем алкоголь. В конце концов, я ведь тоже ирландка. Родимый «Гиннесс» не променяю ни на что.

— Здорово, — кивнул Брайан, — как раз самое время выпить.

— Я даже угощу вас сама, — усмехнулась Дебби. — Могу я угостить троих симпатичных парней порцией «Бифитера» или не могу?

Парни сказали, что может и, более того, после своей странной речи Дебби, во избежание возникновения неправильного о ней мнения, просто обязана их угостить. Дебби попыталась не вставая вытащить кошелек из куртки, которая висела на спинке ее стула. Вытаскивать было неудобно, она выронила кошелек, я наклонился, чтобы поднять его, и…

От того, что я увидел, я застыл с отвисшей челюстью, не пытаясь распрямиться или хотя бы выпустить кошелек из рук. Секунды, словно резиновые, растягивались и даже не думали кончаться…

Я больше не слышал рейва, не чувствовал взглядов, устремленных на меня, — я смотрел внутрь кожаного бумажника Дебби и не мог отвести глаз. Там, в целлулоидном кармашке, лежала фотография, с которой, обнимающиеся и смеющиеся, на меня смотрели Дебби и Шон. Молодые и коротко стриженные. А в правом нижнем углу полароидного снимка виднелась оранжевая дата съемки — почти двухгодичной давности.

«Так вот что имел в виду капитан, когда предлагал мне приглядеться к ней повнимательнее!» — мелькнуло у меня в мозгу.

Я поднял глаза и встретился взглядом с Дебби. В глубине ее зрачков плескалось целое море холодного, липкого ужаса.

15

Что уж там происходило следующие часа полтора, честно скажу — не запоминал. То, как на сцену выбралась танцевать совершенно голая грудастая девица с двумя крокодилами в обнимку, и то, как в будку с пультом влез какой-то модный ди-джей из Гамбурга, позабавивший публику целой обоймой ремиксов собственного сочинения, и даже долгожданный фейерверк — все это было словно укрыто для меня белесой дымкой.

Я смотрел на Дебби и не мог поверить — неужели все-таки она? Этот снимок, ее испуганный взгляд, улыбающийся Шон — все это не укладывалось у меня в голове. Она знала Шона еще в Ирландии. Они были знакомы — а она не сказала об этом ни капитану, ни парням… Ни мне… Неужели действительно она? Но как же она умудрилась так лихо управиться с топором? Ведь девушка же… И как мог знать об их отношениях капитан, если даже я наткнулся на этот чертов снимок совершенно случайно? В любом случае ясно было одно — мотив у Дебби мог быть. У единственной из всех нас. И ей почти удалось этот факт скрыть.

Впрочем, ни Брайан, ни Мартин, похоже, так ничего и не заметили. Ни самой фотографии, ни того, что теперь я избегал встречаться с Дебби взглядом. Парни продолжали веселиться — каждый из них выпил уже чуть ли не по бутылке «Бифитера» — и чувствовали они себя просто превосходно.

— Не находите, что здесь становится скучновато? — проорал наконец, перекрывая рейв, Брайан. — Может, пойдем куда-нибудь еще?

— Пошли…

— А куда?

— Сегодня же пятница, — пожал плечами я. — Куда хочешь, туда и пойдем. В ближайшие два дня в этом городе открыто все.

— Предложи чего-нибудь сам, — сказал Брайан.

Я прикурил новую сигарету и задумался. Оглушительная музыка, вспышки света, Дебби с ее неожиданными секретами… Сосредоточиться было сложновато.

— Тут в окрестностях есть целая куча отличных клубов. Есть, например, такой «Достоевски-клаб». Улетное место! Представь — люди сидят, играют в шахматы, курят кальян, читают книги из английской библиотеки… А блондинки в старинных очечках играют им на клавесине. И так всю ночь.

— Не-е, — поморщился Брайан, — пойдем в какое-нибудь местечко повеселее.

Повеселее? Я залпом допил джин из своего стакана.

— Оʼкей, — решился я. — Повеселее так повеселее. Поехали в «Хара-Мамбуру». Только потом не жалуйтесь, что это я вас туда затащил. Сами просились.

— А что это — «Хара-Мамбуру»? — с опаской уточнил Мартин.

— Увидишь. Поехали.

Мы выбрались из-за стола и стали протискиваться к выходу. Затылком я чувствовал — Дебби явно хочет что-то мне сказать, но смотреть на нее я избегал, а сама она при парнях заговаривать со мной скорее всего не хотела.

Перед дверями «Хара-Мамбуру» было пусто. В таких местах никогда не бывает очереди, желающие всегда имеют шанс пройти вовнутрь. Другой вопрос, сколько они там внутри сумеют продержаться…

У входа нас встретил громадный охранник в кожаной жилетке на голое тело. Ни Брайана, ни Мартина нельзя было назвать низенькими парнями, однако оба ирландца едва доставали охраннику до плеча, а его необъятный, заросший жесткими черными волосами живот упирался каждому из них ровнехонько в грудь. Краем глаза я видел, как парни изменились в лице. Мы заплатили за вход, вместо билетов получили по тайваньскому презервативу и зашли в клуб.

— М-да, — сказал наконец Мартин.

— Может, уйдем? — сказал Брайан.

Интерьер «Хара-Мамбуру» был выдержан в стиле а-ля «общественный туалет середины семидесятых». Из стен торчали порыжевшие от времени писсуары, а на кафельной плитке посетители могли оставлять надписи собственного сочинения. Такие, например, как: «Не льсти себе, встань поближе к писсуару». Между столиками мелькали официантки в нижнем белье с черными кружевами, а прямо напротив входа висел здоровенный портрет Ленина, изукрашенного татуировками и с помадой на щеке.

Прежде чем мы нашли свободное местечко, нам пришлось изрядно попотеть. Стол, за который мы в результате пристроились, стоял прямо под привешенным под потолком доисторическим мотоциклом, с которого всем нам на головы маленькими порциями сыпалась ржавая труха.

— Это что — так и задумано или у хозяев просто нет денег сделать ремонт? — поинтересовался у меня немного ошалевший Мартин.

— Что ты! Это один из самых дорогих интерьеров города, — уверил я его.