Опять-таки странная реакция на мое сообщение, что китаец, мол, пропал. Я пустил колечко дыма и посмотрел, как оно медленно растворяется на фоне льющегося снаружи дождя. Что сделала бы обычная любительница халявной выпивки, веселых вечеринок и мужественных подбородков, узнав, что ее богатенький миленок свалил, не заплатив за удовольствие? Ну, обиженно надула бы губки. Ну, допустим, жахнула бы кулачком по столу. Скорее всего, впрочем, просто растерялась бы от подобной наглости. Анжелика не растерялась. Она словно была готова к тому, что может случиться непредвиденное. Вряд ли она думала, что миленка застрелят, но к неожиданностям готовилась, это точно.

Я выплеснул остатки кофе из кофейника в чашку и, придерживая рукой ноющий бок, выбрался из кресла. Симпатичный магазинчик напротив моего балкона уже открылся и зазывно мерцал витриной. В принципе, самым разумным сейчас было бы сгонять за бутылочкой… ну, скажем, коньяка. «Самтрест», пять лет выдержки. Или даже греческого, «Метакса», в этакой вытянутой красивой бутылке, благо какие-то деньги, слава Богу, пока остались. Если бы не дождь, я бы, конечно, так и сделал. Но впихивать ноги в насквозь мокрые ботинки, натягивать негнущимися руками не успевший высохнуть плащ и переться через дорогу, чувствуя, как за шиворот скатываются холодные капли… Бр-р-р… Нет, не сейчас. Успею еще.

Я сходил на кухню, заварил себе еще кофе и вернулся на балкон.

Что же тогда? С Анжеликой все более-менее понятно. Вернее, ни хрена с ней не понятно, но это сейчас и не важно. А важно то, что в страну приезжает известный скупщик раритетов, и, насколько я понял, тот еще фрукт. Зачем, спрашивается, приезжает? Уж явно не с целью покататься на теплоходике по осенней Неве. Что-то он здесь нашел, что-то унюхал. И это что-то оказалось настолько ценным, что в результате служитель китайских муз попросту схлопотал пулю. Так что проблема, по всему видать, сводится к тому, что же именно искал в северной Пальмире и северной же Венеции китайский бизнесмен Ли Гоу-чжень.

От сознания того, что сижу я здесь уже битый час, а ни хрена-то во всей этой истории так и не понял, на душе становилось тоскливо и муторно; а еще этот дождь, и затылок ноет: шишка разбухла до размеров среднего куриного яйца. Приключение с натуральной блондинкой Анжеликой заняло у меня минут пятнадцать, от силы двадцать — вряд ли больше. Расхлебываю же все это фуфло я уже третьи сутки. Воистину, когда Господь хочет наказать человека, он лишает его разума.

Что мог искать в Петербурге этот китаец? Какие такие китайские ценности можно отыскать в нашем городе? Или это вовсе и не китайские ценности, а самые что ни на есть обычные — общечеловеческие? Не иначе как решил мой безвременно погибший друг выкупить в Эрмитаже статую Ники Самофракийской и повесить ей на шею плакат: «Идеи кормчего Мао живут и побеждают!»

Впрочем, что бы там ни искал в моем городе Ли, интересно то, куда он это что-то подевал. Если Анжелика приволокла его в клуб специально для того, чтобы сдать своим бритоголовым дружкам, то идиоту понятно — ценный предмет уже лежал у Ли в кармане. И, как совершенно правильно поставил вопрос бритоголовый бандит Дима, куда же это он, интересно, этот предмет дел?

Никаких посылочек на историческую родину перед кончиной Ли не отправлял. Иначе не стал бы гостеприимный консул Дэн поить меня своей девяностошестиградусной водкой и потчевать байками о том, что я, мол, наступаю на мозоли национальным интересам КНР. С другой стороны, не было найдено ничего интересного и среди вещей убитого, — уж кто-кто, а кагэбэшники искать умеют, небось все швы одежды прощупали и подкладку у пиджака распороли. А с третьей стороны… Если я правильно понимаю ситуацию и порешили китайца бритоголовые дружки Анжелики во главе с моим закадычным другом Димой, то шедевр не достался и им. Иначе чего ради им было устраивать весь этот цирк с похищением и перекрестным допросом? Как результат — все уверены, что таинственным чем-то завладел я.

Российские спецслужбы, функционеры китайского генконсульства, отечественные уголовники… Не слишком ли многовато для одного меня?

Я не герой. Когда разозлюсь, я могу дать по зубам здоровенному мужику. Без страха и упрека могу месяцами выслушивать угрозы от всех, кому не лень набрать номер моего редакционного телефона, благо указан он в каждом номере моей газеты. Как-то на югах я — один, ночью, на пляже — не отступил перед четырьмя вооруженными ножами аборигенами, злыми как черти и волосатыми, как медведи-гризли. Помню, они ткнули-таки меня ножом в левую руку и первый раз в моей жизни сломали ребро, — я лежал на теплом песке и, теряя сознание, слушал, как волны накатывают на берег — ленивые и абсолютно ко мне безразличные.

И все-таки я не герой. Будь моя воля, я предпочел бы, чтобы все только что перечисленные романтические приключения происходили бы где угодно — в кино, в книгах, в комиксах, — главное, не со мной.

Допив кофе, я закурил и попытался вспомнить: что там говорил анонимный майор госбезопасности насчет содержимого карманов Ли? Кошелек, кредитки, золотой «Ролекс» — все на месте. Значит, искали что-то более дорогое. Дорогое и маленькое — вряд ли китаец отправился бы на танцульки, имея во внутреннем кармане пиджака сразу пару статуй Родена. Золотой слиток? Какая-нибудь старинная статуэтка? Бриллиант? Древняя рукопись? Бритоголовый Дима требовал от меня какую-то бесследно пропавшую бумагу. Неужели действительно рукопись? Но зачем этому дегенерату китайская рукопись?

Дурацкая история. С самого начала дурацкая. Слишком много я пью, вот и происходит со мной всякий бред собачий, который с нормальным человеком сроду бы не приключился. А если бы и приключился, то ни один нормальный человек в этот бред не поверил бы. Решил бы, что сошел с ума, и сам бы сдался в руки заботливых психиатров.

На хрена я вообще поперся в тот вечер в клуб? Стал знакомиться с китайцем? Еще и карточку свою ему дал. С карточкой получилось особенно глупо, тем более что он ее тут же и потерял. А взял ведь — как будто я ему орден даю, двумя пальчиками взял и губки, помнится, от восторга трубочкой сложил. Только что не расцеловал ее, визиточку мою редакционную.

Курить хотелось зверски, но сигарет в доме больше не было, это я знал точно. Я с кряхтеньем поджал под себя замерзшие ноги и уставился на дрейфующую под окном машину, чуть ли не выше колес утонувшую в необъятных размеров луже. С визиткой явно что-то было не так. Куда все-таки она делась? Что-то мелькало у меня в голове, что-то словно стучалось: «Вот же я! Вспомни…» Но вспомнить я ничего не мог.

Я попытался представить, как, морщась от боли в печенке, господин Ли отходит от нашего с Анжеликой столика и устремляется в бар заказывать водку. Визитка зажата в руке. По дороге в бар он видит глаза убийцы и понимает: его песенка спета. Визитка выпадает на пол из его ослабевших пальцев. Сам же хунвэйбин позорно ретируется в мужской туалет, надеясь отсидеться за фанерной дверцей.

Нет, не годится. Бар и туалет находятся в разных концах коридора. Чего ради его понесло налево, к туалету, когда идти он собирался направо, в бар?

Что там у нас рядом с туалетом находится? Выход на улицу, стойка камеры хранения, чил-аут… Понял, что его будут убивать, и попытался прорваться к выходу? Подошел к стойке и сдал туда свои статуи Родена? Или решил красиво погибать под расслабляющую музыку в чил-ауте?

…Внезапно — это было как удар молнии — до меня дошло. Словно я наугад вращал калейдоскоп и с очередным поворотом стеклышки сами собой сложились во внятную картинку. Все встало на свои места. «Визитка… Визитка, мать твою… — прошептал я. — Так вот куда он дел визитку…» Если раньше у меня и возникали сомнения в собственной гениальности, то теперь я отбросил их как абсолютно беспочвенные.

Когда я напяливал плащ, то даже не заметил, что был он насквозь мокрый и заляпанный грязью. Перепрыгивая через необъятные лужи, я доскакал до угла. Как назло — ни одной машины. Минут через пятнадцать — как раз в тот момент, когда сухим во мне остался разве что выпитый с утра стакан сухого винца, — из-за пелены дождя неожиданно выскочило такси.