Если говорить о литературе более высокого уровня, можно отметить, что Сен-Жон Перс[22] в стихах о детстве, прошедшем на соседнем острове, французской Гвадалупе, не забывает о своей белизне, а Эме Сезар[23] в Cahier d’un Retour au Pays Natal[24] не забывает о черноте. На любом уровне мартиниканцы не могут забыть о расовой принадлежности. Может быть, в этом и есть причина того, что все мартиниканцы французы. Быть белыми все не могут, но все могут стремиться стать французами, а в этом все равны.

Мартиниканские предрассудки теряют силу в метрополии, а на Мартинике французы из метрополии не подчиняются правилам расовой регуляции. Но один из мартиниканских парадоксов состоит во враждебном отношении к французам из Франции. Политика ассимиляции, изначально идеалистическая и великодушная, имела печальные последствия. Как пишет Патрик Ли Фермор, Мартиника не получила "те же права, статус и представительство, как департаменты Буш дю Рон или Нижняя Сена". Социальные блага, которыми пользуется метрополия, не распространились на Мартинику — это объясняют тем, что экономика острова была бы разрушена и затраты были бы слишком большими. Инвестиции на Мартинику не хлынули. Со свирепой ревностью, типичной для мелких, тесных, самодовольных обществ, каждый мартиниканский предприниматель высмеивает и по мере сил мешает осуществить любой проект, в котором не участвует сам. Поэтому здесь делается мало, а мартиниканский капитал инвестируется во Франции или в других местах. Мартиника бедная страна, как говорят мартиниканцы среднего класса. Но едва ли можно ожидать развития, так как никакое здешнее производство не может конкурировать с французским, без связи с Францией Мартиника пропадет.

Здесь не производят ничего, кроме сахара, рома и бананов. Неужели они не могут сделать даже собственное кокосовое масло для маргариновой фабрики, где работает семь человек? Нельзя ли выращивать кокосы на Мартинике? "Невозможно", — говорит один. "Он псих, не слушайте его", — говорит другой. Они бранятся, а кокосовое масло импортируется, и молоко прилетает из Франции, из департамента Вогезы, на молочном самолете "Эр-Франс". И поскольку Мартиника часть Франции, ее уникальный ром тоже не может напрямик экспортироваться в Северную или Южную Америку, но должен вначале слетать в Париж через Атлантику, чтобы там его перенаправили обратно, обогащая по пути всех посредников. Ассимиляция не позволила Мартинике войти на равных в процветающую Францию, но низвела остров на уровень немощной колонии, где сейчас, больше чем когда-либо, посредник, получающий комиссионные, чувствует себя царьком.

Для государственных служащих из метрополии Мартиника — это синекура, а не важное назначение, и они хотят поскорее уехать отсюда к более высоким целям в métropole. Для жителя метрополии или алжирского colon[25], даже и с небольшими деньгами, Мартиника, с ее неограниченной дешевой рабочей силой, весьма привлекательна. То и дело возникают конфликты, а французские полицейские (мартиниканские служат во Франции) только провоцируют цветное население.

Был сезон сбора тростника, и джипы с вооруженными французскими полицейскими патрулями разъезжали по замусоренным проселочным дорогам. Для Вест-Индии зрелище необычное; я приписал его французской склонности к мелодраме.

Как-то раз в ресторане здоровый молодой мулат наклонился над моим столом и сказал по-английски, со скрежетом зубовным, что он устроит революцию. Он возмущен тем, какой прием тут встретила маленькая грустная проститутка с разодетым ребенком. Он не может видеть, как оскорбительно черные относятся к черным. Он не политик; но он собирается начать свою революцию, выпихнуть отсюда белых всех до одного, а потом передать остров политикам. Он уже в каком-то смысле начал: он только что ударил человека из метрополии на рю Виктор Гюго.

А как-то утром ко мне в гостиницу зашел молодой негр. Он терпеливо ждал меня в ресторане внизу. Вероятно, он счел меня журналистом: он сказал, что я должен знать кое-что о Мартинике. Он не рассказал мне почти ничего такого, чего я сам не знал — раса, бедность, перенаселенность — но запомнился мне своим отчаянием. Он обещал зайти еще, но так и не зашел.

Chef-de-cabinet, француз в голубом костюме, с бешеной французской жестикуляцией, но с официальной улыбкой, рассказывал об отсутствии на Мартинике серьезных проблем. Промышленность развивается и так далее. За его спиной висела большая яркая картина живописной мартиниканской природы. Стул, на котором я сидел, один из трех стульев для посетителей, стоял так далеко от его массивного стола, что мне приходилось наклоняться вперед, а он откидывался назад и делал круговые движения обеими руками. Завершая очередную тираду, он переставал размахивать руками, чтобы пригвоздить меня к стулу своей короткой широкой улыбкой.

О забастовке рабочих в разных районах страны я узнал от месье Грасиана, коммуниста, мэра небольшого города Ламентин. Коммунисты вновь набирали силу на Мартинике, чему способствовало правление месье Грасиана в Ламентине. Все признавали его честным и эффективным, и оппонентам Грасиана пришлось помучиться, отстаивая точку зрения, что честность — не лучшая политика. Качая внука на коленях, месье Грасиан (он был во главе ораторов на Meeting de protestation: "Les Colonialistes ont assassiné Lumumba") сказал, что забастовка — самое важное событие на Мартинике. Через несколько недель она, разумеется, привела к самым большим беспорядкам, которые только знала Мартиника.

Я не знал о забастовке потому, что на Мартинике нет ежедневной газеты. В Суринаме их шесть и еще несколько еженедельных, но на Мартинику газеты прибывают из Парижа вместе с молоком. Одно из последствий этого — нехватка оберточной бумаги, и старые газеты приходится в огромном количестве завозить из Франции, в особенности производителям бананов. Бананы — нежные фрукты, и прежде чем отправлять их в плавание, их надо обернуть. Обертка должна состоять из внешнего листа жесткой коричневой бумаги и внутреннего одеяла из соломы, вложенной в старую газету. Солома, коричневая бумага и газеты — все это должно импортироваться из Франции.[*] Вскоре они туда и возвращаются. Только Compagnie Général Transatlantique[26] разрешается возить грузы между Мартиникой и Францией; это удачливый морской конвейер, который перевозит один и тот же груз туда-сюда, непрерывно обеспечивая себя работой.

В сущности Мартиника устроена по-феодальному: тут есть белая и цветная знать и почтительная чернокожая масса в соломенных шляпах, которую описывают как "крестьян" (литературное открытие двадцатого века) и чья уступчивость, согласие с собственным положением и недостаток честолюбия или мужества могут трактоваться как "чувство собственного достоинства". Крестьянин снимает широкополую соломенную шляпу перед землевладельцем, но человек есть человек, и крестьянин почувствует себя оскорбленным, если тот не пожмет ему руку. Крестьянин-ры-бак нес в обеих руках живых обезумевших лобстеров, и когда нас знакомили, я только поклонился. За это меня чуть позже и упрекнул землевладелец. Я обидел крестьянина; я почувствовал, что умудрился унизить достоинство и самого землевладельца. Я должен был протянуть руку, крестьянин бы отстранил лобстеров и подставил бы мне для пожатия предплечье, бицепс или даже плечо. Так что, когда позднее меня представили другому крестьянину, чьи руки были в жирной грязи, я уверенно протянул руку, и он, конечно же, в ответ предложил мне свое потное предплечье.