В каком смысле вопрос этот может быть и будет разрешен высшим правительством, я в данную минуту не имею возможности сделать даже и предположения. На случай же разрешения моего представления в положительном смысле, я вас прошу представить мне ваши соображения о том, какие потребуются военные силы и средства, а также каким именно способом предполагали бы вы разрешить вопрос о занятии нами Хивы и всей остальной части Хивинского ханства.
Я полагаю, однако, что во всяком случае, если бы даже и разрешено было верховным правительством занятие нами левого берега Аму-Дарьи, то исполнение сего может быть осуществлено не ранее осени наступающего 1875 года. До тех же пор вам придется строго держаться по отношению к делам на левом берегу системы действий, которая была преподана вам мною в личных указаниях и письменных инструкциях и которую вы с таким успехом практиковали до настоящего времени, т. е.: если отправленные вами к туркменским родам Хивинского оазиса прокламации не будут иметь эффекта, останутся без последствий, и они будут продолжать вести себя в том же духе и направлении, как прошлую зиму, тогда вашему выс-дию придется снова произвести набег на левый берег, в кочевья туркмен, для разгрома и жестокого их наказания. В действиях ваших в данном случае, вы имеете руководиться моими предписаниями по этому поводу и опытом поиска, вполне успешно произведенного вами в январе сего 1874 года.
Быть может, что подобный набег, если его нельзя избежать, даст такие результаты, что не будет надобности торопиться занятием ханства.
Главным поводом к набегу вашему на левый берег может быть, конечно, переход грабительских шаек на нашу сторону, как то изложено в предписании ген. Колпаковского по сему предмету, но я допускаю возможность предупреждения перехода этих шаек на наш берег, если бы вы могли положительно убедиться заранее в решимости туркмен тревожить русских подданных. В таком случае, вам разрешается действовать наступательно, имея этим в виду всем мерами оградить население правого берега от тревоги и грабежей туркменских шаек».
Представление Кауфмана об окончательном занятии Хивы, однако же, встретило сильный отпор в министре иностранных дел, который прежде всего признал, что положение дел в ханстве «не настолько критическо», во-вторых, сослался на высочайшую волю «о непременном сохранении самостоятельности Хивы, хотя бы при помощи нашей военной силы для обуздания туркменов». Сообщая об этом в письме от 10 ноября 1874 г., военный министр генер. — адъют. Милютин пишет Кауфману еще следующее: «Со своей стороны, я разделяю мнение м-ва ин. дел. Я не могу не обратить прежде всего внимания на тот факт, что собственно в пределах нашего Аму-дарьинского отдела беспорядков почти совершенно не происходит. Возникающие же волнения внутри Хивинского ханства не имели до сих пор характера общего восстания против хана или такого междоусобия среди хивинцев, в котором были бы затронуты наши непосредственные интересы. Таким образом, во многих случаях для нас возможно было бы держаться более нейтрального положения относительно Хивы». Далее Милютин приводит соображение, что даже «временные походы наши на левый берег Аму-Дарьи все-таки для нас будут менее обременительны, нежели присоединение Хивы к пределам империи, что как вашему пр-ву известно, противоречило бы видам правительства».
Итак, злополучного хивинского хана отстояли два министра — Горчаков и Милютин, предоставив Иванову только наказывать туркменов…
Мы видели уже, что Иванов не преминул воспользоваться этим разрешением и положительно без всякого основательного повода произвел набег в январе 1875 года «на ту сторону», не встретив ни малейшего сопротивления. Туркмены, очевидно, сознали, что бороться с русскими им не под силу, и присмирели. А после поражения текинцев Скобелевым и в особенности после присоединения Мерва степные разбои вовсе прекратились. О текинцах у нас стали заботиться с 1875 г., когда они, вместо 4-х ханов и одного ишана, избрали одного главного Нурверди. Разграбление текинцами иомудов и нескольких караванов, шедших к Каспию, дало мысль двум начальникам передовых отрядов — Иванову и Ломакину — вмешаться в дела текинцев. Кавказское начальство задумало уже ахал-текинскую экспедицию и принимало меры, чтобы устранить вмешательство туркестанских властей…
Военный министр на представления Кауфманом соображений Иванова о необходимости вмешательства во внутренние дела текинцев заметил, что мелкие грабежи не представляют чего-либо исключительного и что «нам нет никакой надобности принимать на себя роль полицмейстеров среди соседнего нам кочевого населения, что могло бы повести к нескончаемым столкновениям, которые в настоящее время правительство желает избегнуть».
В награду за свои заботы о Хиве Иванов был произведен 4 апреля 1876 г. в генералы, но в мае получил запрещение сноситься с текинцами даже через хивинского хана…
Зато, когда кавказское начальство затеяло «с ученой целью» новую рекогносцировку от Красноводска, чрез Сарыкамыш, для нивелировки старого русла Аму-Дарьи и расследования возможности повернуть Аму-Дарью в Каспийское море, Кауфман, в свою очередь, протестовал против намерения кавказцев устроить свое укрепление на левом берегу реки Аму, возле Куня-ургенча. Понятно, что все влияние на Хивинское ханство перешло бы тогда к Кавказу. В деле № 12 нет копии с письма Кауфмана к Милютину, и потому доводы против кавказского посягательства на Хиву «с ученой целью» остались нам неизвестны покуда, но на листах 143–147 есть копия с другого письма, от 25 сентября 1876 г., в котором между прочим говорится:
«Не могу скрыть от вашего высокопревосходительства, что по моему мнению возбужденное состояние хивинского хана и его недоверие к своей силе есть последствие той меры, которая ему сделалась известною и против которой я имел честь высказаться в письме к вам; я говорю о занятии нами укрепленного пункта на территории ханства вблизи Куня-ургенча».
Еще в конце 1875 г. Ломакин сходил из Красноводска на Атрек, но рекогносцировка обошлась без выстрелов. Никакой ученой экспедиции и в проекте как будто не было. Но как только телеграф принес известие о присоединении Кокандского ханства к России 8 февраля 1876 г., аппетиты «передовых отрядов», красноводского и петро-александровского, тотчас разыгрались. Иванову и Ломакину, конечно, мото показаться, что прежнее запрещение предприимчивости снято. Полетели от обоих соответствующие рапорты и письма по начальству. Ломакин писал 21 февраля за № 417 к начальн. Кавказского горского управления, что необходимо исполнить предначертанное наместником Кавказа движение отряда в Ахал-теке и ссылался на письменное заявление Сафи-хана, что «пока знамя великого Ак-падишаха не будет развеваться в Теке, до тех пор порядка и спокойствия в этих степях не будет и грабежи не прекратятся». Когда экспедиция в Ахал-теке не встретила поддержки в Петербурге, кавказское начальство тотчас затеяло ученую экспедицию к Хиве. Первое известие о ней от Ломакина послано Иванову 1 мая, а 22 июня посланы и подробности с просьбой заготовить в Куня-ургенче для красноводского отряда запасы продовольствия. Все это должно быть заготовлено к концу августа. Толчок был дан, по-видимому, запиской ген. — майора Стебницкого о необходимости исследования узбоя. 23 мая Ломакин получил из Кавказского окружного штаба следующую телеграмму: «Вам послана инструкция действий текущем году. Отряд: шесть рот, сотня, артиллерия. Цель: обводнение пути до Сарыкамыша, выбор места укрепления, нивелировка старого русла. Войска на зиму возвратятся Красноводск. Оказий пока не посылать. По приходе на место довольствие будет приобретать в ханстве».
В инструкции Ломакину предписывалось: «В пространстве между Сарыкамышем и пределами ханства, приступить лично к осмотру местности для выбора пункта под укрепление и факторию». Топографы и техники по бурению попутных колодцев подчинены были полк. Петрусевичу. Иванов, конечно, строго попросил хана распорядиться насчет заготовки в Куня-ургенче продовольствия, а сам задумал выступить с предложением о присоединении Хивы к России.