Так как присоединение ханства к России должно рано или поздно состояться и этот вопрос не может подлежать сомнению, то остается только найти удобное к тому время; время это, по моему мнению, настало.
Считал моим долгом высказать вашему высокопревосходительству свои взгляды на данный вопрос, а затем ожидаю указаний, как поступать, если заявления, подобные сделанным туркменами, будут повторяться.
С глубоким уважением и совершенною преданностью имею честь быть вашего высокопревосходительства покорнейший слуга(подписал) Н. Иванов».
В ответ на это Кауфман предложил Иванову снова сходить на ту сторону, и сам написал военному министру письмо от 25 сентября, из которого мы привели уже одну выдержку насчет Куня-ургенча. Кауфман писал еще, что не может безусловно согласиться с мнением Иванова насчет присоединения ханства, так как это вызовет большие расходы.
Нет сомнения, однако, что присоединение Хивы в данную минуту не вызвало бы никаких усложнений ни во внутренней, ни во внешней политике, так как и саму инициативу этого дела можно было предоставить хану. Расходы занятия покрыла бы сама Хива. Достаточно было бы перевести гарнизон Петро-Александровска в столицу ханства, а на его место прислать из Самарканда новый батальон.
Обошлось бы это не очень дорого, а сберегло бы нам немало денег во время ахал-текинской экспедиции, так как переставшая быть независимою Хива уже не поддерживала бы упорства туркменов.
Конечно, занимать Хиву в 1877 г. было уже поздно, так как у нас на руках была уже война с Турцией, но тем более жаль, что этого не сделано было в 1875 или 1876 г., одновременно с занятием Кокана… Просьбу хана о занятии его столицы русским гарнизоном следовало поддержать. Это не было бы присоединением ханства к России, но мысль Петра 1 о русской гвардии при хане была бы осуществлена. Черняев или даже Абрамов не пропустили бы такого случая и, конечно, не стали бы спрашивать позволения. Припомним, что 1860–1876 годы были временем политики «свободы действий» или развязанных рук, провозглашенной кн. Горчаковым. Черняев взял Ташкент, Абрамов взял Яны-Курган, а знаменитый Невельской занял устье Амура совершенно без всякого разрешения и вполне самовольно, и что же? Один получил бриллиантовую шпагу, другой — следующий чин, а Невельскому воздвигнут памятник! И великого Суворова хотели предать суду за такое же самоволие, но великая Екатерина сказала: «Победителя не судят» и наградила своего верного слугу.
Англичане также многими своими приобретениями обязаны частной предприимчивости, а за нами такого же права признать не хотели.
Между тем красноводский отряд выступил 5 августа, а 30-го вступил в хивинские пределы, причем 130 верст безводного пространства молодые солдаты, из коих состоял отряд, прошли образцово. На кол. Дехча Ломакина ждало посольство от хана с подарками и сластями на 50 верблюдах (это до 600 пудов). Ломакин роздал бухарским посланцам и прислуге 150 червонцев и приступил к бурению колодцев на безводных переходах. 5 сентября он стал на кол. Салах-Бент, в 35 верстах от Куня-ургенча. Сюда прибыл к нему с конвоем из 25 казаков, при 1 ракетном станке, и генерал Иванов.
Ученая экспедиция, как известно, безводных переходов не обводнила, Аму-Дарьи не свернула и крепости на границе Хивы не воздвигла. Однако Иванов не преминул воспользоваться позволением и, сообщив по начальству о появлении воровских шаек на нашей стороне, вопреки уверению полк. Петрусевича, что он никаких шаек не видал, Иванов дождался морозов и 29 января 1877 года перешел по льду на левый берег Аму-Дарьи с 4 ротами, 1 сотней, 4 орудиями и 4 ракетными станками. 1 февраля в Газавате состоялось свидание с ханом. Пройдя опять по иомудским поселениям без выстрела, отряд вернулся 12 февраля в Петро-Александровск.
В рапорте от 15 февраля Иванов изложил по поводу этого похода и своих впечатлений все доводы в пользу прежнего своего представления. Это был, в своем роде, обвинительный акт против хана. Мы изложим обвинения вкратце: 1) Хана не слушаются и не боятся не только туркмены, но и высшие его сановники. 2) Воров и грабителей хивинские чиновники не ловят. 3) Денежные расчеты хана с туркменами невозможно распутать, благодаря нечестности сборщиков. 4) Бессильный сосед крайне вреден для нас своею бездеятельностью. 5) Расчетов по ограблению наших подданных хивинцами добиться невозможно и наш авторитет падает. 6) Если взять это дело в свои руки «и без разбора бить и жечь всех туркменов или тех, на кого укажет ненадежное и нечестное правительство Хивы, наш ореол справедливости, которым мы, русские, главным образом и сильны в Средней Азии, упадет и потускнеет в глазах всего населения». Из этих обвинительных пунктов Иванов делает такой вывод: «Одним словом, с которой стороны на дело ни смотреть, отовсюду исход один — наивозможно скорейшее занятие ханства, и это единственная мера, на которую я могу указать и которою может устраниться настоящее ненормальное и тяжелое для всех положение».
При рапорте Иванов приложил и перевод прошения иомудов, полученного им во время прогулки на той стороне. Оригинальные сравнения соблазняют поместить его здесь, хоть ради курьеза:
«Просьба иомудского народа к начальнику, поставленному от Белого Царя, следующая:
«Наш хан сделался подобен тигру, сановники — подобны свиньям, а старшины — подобны волкам. Защитите бедных жителей, подобных баранам, избавьте их от этих взяточников и хитрых людей… Боясь вашего наказания, мы дрожим, подобно камышу, не зная покоя… Окажите нам справедливость, — и наши мысли будут подобны птицам, летающим на крыльях»»…
Представляя копию рапорта Иванова военному министру, Кауфман оговорился, что «настоящее положение дел в Европе таково, что я не решаюсь предложить этой последней меры, которая несомненно потребует и усиления войск», но что, однако, занятие ханства не представит никакого затруднения в какое угодно время и потому может быть предпринято в каждую минуту, когда его величеству благоугодно будет повелеть это». В ответ на это 19 мая за № 185, военный министр дал Кауфману такое предписание:
«Содержание рапорта вашего высокопревосходительства от 23 минувшего марта за № 2469, о мерах, принятых в Аму-дарьинском отряде к обеспечению спокойствия в крае и в пределах Хивинского ханства, доложено государю императору. При этом, в виду представленного бывшим начальником отдела ген. — майор. Ивановым соображения относительно занятия нами всего Хивинского ханства его величество соизволил повелеть подтвердить тому лицу, которое заместит его в звании начальника отдела, прежнее положительное высочайшее повеление, чтобы не допускать никаких действий или распоряжений, которые могли бы привести к необходимости занятия Хивы нашими войсками, так как подобное действие было бы совершенно противно видам государя императора в настоящее время».
После такого окрика: «руки прочь», а главное, после смены Иванова, аппетиты сразу исчезли и невозможное будто бы существование Хивы тянется благополучно вот уже третий десяток лет, даже без походов по льду на ту сторону!
Передовой отряд и его прогулки на ту сторону не сопровождались почти никакими потерями, а награды вели за собой порядочные: Иванов в 1873 г. был подполковником, а в апреле 1876-го — генералом.
Справедливость требует указать, что предпочитая прямо занять Хивинское ханство, вместо того, чтобы ходить на военные прогулки, Иванов, хотя в первую свою «прогулку» и жег поселки иомудов без милосердия и разбора, в угоду Кауфману, но затем, когда туркмены стали встречать наш отряд с хлебом-солью и потому жечь их, истреблять и палить из пушек было уже нельзя, он не стеснялся докладывать Кауфману, что жечь и бить всех туркмен без разбора несправедливо, что сами «прогулки», даже и без выстрела, причиняют нам только вред, так как мы являемся защитниками ненавидимого правительства и напрасно озлобляем против себя народ, умоляющий нас принять его в наше подданство… Иванов даже смотрит на туркменов «как на будущих русских подданных» (письмо к Кауфману от 16 февраля 1877 г.), до такой степени он был уверен, что Кауфман сумеет убедить государя в необходимости присоединения ханства к России.