— Как я сообщала в письме...

— Я не читал его. Я хочу услышать из твоих уст, почему ты не хочешь выходить за меня замуж. — Константин безжалостно наблюдал за ней, не собираясь щадить ее чувств.

Изабелла, испытывая неловкость, густо покраснела.

— Я поняла, что мои чувства на самом деле не так глубоки, как мне казалось. Иногда люди ошибаются в любви.

— Значит, это не имеет ничего общего с тем, что я потерял обе ноги?

В ее глазах промелькнул виноватый огонек, затем она слишком поспешно покачала головой.

— Конечно же, нет!

— Ты встретила кого-то еще?

— Нет.

— Тогда на нашем пути нет никаких препятствий. Мы слишком долго находились вдали друг от друга, Изабелла. Вот и все. — Он специально понизил голос, заставив его звучать нежно и мягко. Прежде подобный тон всегда производил на нее эффект. Если бы она сидела хоть немного поближе, он мог бы прикоснуться к ней. Он знал, как возбудить в Изабелле дикое желание своими ласками. — Вспомни, как мы последний раз занимались любовью, спрятавшись за лестницей во время скучнейшего приема у твоих родителей!

— Ради всего святого, говори тише! — Изабелла в панике привстала со стула и взглянула на дверь, которую не закрыла за собой. — Мама, возможно, уже поднимается сюда! Мне позволили провести с тобой всего несколько минут наедине!

— Или тогда, в розарии? — настаивал Константин, но уже без насмешки в голосе, так как неожиданно вспыхнула надежда в его душе и ему показалось, будто он сможет вернуть девушку.

В глазах Изабеллы отразилась боль.

— Те дни ушли навсегда. Я действительно любила тебя тогда, Константин. Наверное, все еще люблю.

— Так дай мне кольцо, зажатое в руке, и позволь снова надеть его тебе на палец.

Изабелла разжала руку и взглянула на кольцо, лежащее на ладони, — большой изумруд в окружении жемчуга играл всеми цветами моря.

— Нет, — ответила она глухим от горя голосом.

— Почему? Ничего ведь не изменилось.

— Изменилось. — Она подняла темно-синие глаза, залитые слезами, но губы ее бессознательно скривились от отвращения. — Я никогда не выйду замуж за половину человека.

На мгновение у Константина промелькнула мысль, как легко было бы соскользнуть с крайней точки гнева к убийству. Не в состоянии говорить, он протянул вперед руку. Изабелла отошла от стула, чтобы передать ему кольцо, и оказалась, в конце концов, в пределах его досягаемости. Он схватил ее за руку и с такой силой потянул к себе, что Изабелла упала на него. Кольцо покатилось по полу, а кресло закачалось, грозя перевернуться. Прежде чем девушка успела освободиться, Константин запустил пальцы в ее волосы, удерживая голову, и страстно поцеловал. Поглощенные борьбой, ни один из них не услышал, как мать Изабеллы вошла в комнату и пронзительно вскрикнула от возмущения.

Женщина бросилась вперед и ударила Константина по голове. А когда она вырвала из его рук свою дочь, он пошатнулся вперед и начал клониться вниз, не в силах удержаться в кресле. Он упал лицом на пол, приземлившись с глухим стуком и неуклюже раскинув руки в стороны. Изабелла закричала и инстинктивно хотела опуститься на колени перед ним, но заколебалась, когда поняла, что прикрывающий его плед сейчас завернулся под ним. Увидев Константина без ног, которым раньше он был обязан таким прекрасным ростом, что ей приходилось вставать на цыпочки во время поцелуев, она снова зашлась истеричным криком. Мать, крепко схватив за руку, потащила девушку из комнаты. Константин слышал, как пронзительные крики возобновились с новой силой, пока ее тянули вниз по лестнице. И тогда первый раз после несчастного случая — и за всю свою жизнь — он заплакал, лежа на полу.

Вечером, когда Алетта, прежде чем задернуть шторы, бросила взгляд через площадь, ей показалось, что сердце остановилось в груди. В окне Константина не было света. Весь дом погрузился в темноту. Утром ее опасения подтвердились. Он уехал из Делфта, и пока что никто не знал куда.

Сибилла по-прежнему считала, что ее единственный шанс найти богатого мужа лежит в доме Корверов, но сейчас она не бывала там столь часто, как прежде, потому что девушки вышли замуж и покинули отцовский кров. И все же она ни на минуту не забывала, что тетя Янетье встретилась со своим мужем именно там. Это давало ей надежды. Она больше не ждала приглашений от Людольфа после окончания его траура и винила в том отца. Хендрика вряд ли можно было назвать любезным, когда Людольф взял на себя труд и зашел к ним сообщить, что видел Франческу в Делфте. Если Хендрику приходилось встречаться со своим покровителем по делам, он всегда впадал в дурное настроение.

— Почему обязательно нужно хмуриться, как только дело касается Людольфа? — спросила она как-то отца. — Он покупает твои картины, а ты явно даешь понять, что он тебе не нравится.

— Будь моя воля, мои картины висели бы в любых других домах, кроме его, — проворчал в ответ Хендрик.

— Но почему? Тебе следует быть особенно внимательным к нему, так как он в трауре.

— Ха! — Хендрик издал глухой ироничный смешок и скрылся в своей мастерской, с шумом захлопнув за собой дверь.

Тетя Янетье прислала каждой племяннице по золотому браслету на последний праздник Святого Николаса, причем все они отличались друг от друга рисунком. Подарок запоздал и попал в Амстердам только перед самым новым годом. Два браслета — для Франчески и Алетты — посылать почтой не стали, а хранили до приезда Франчески домой на Рождество; но из-за снежной бури ее визит задержался. Сибилла особенно гордилась своим браслетом, так как он представлял собой самую красивую вещь, которая когда-либо была у нее, и пристрастилась носить его каждый день. Ей нравилось ощущать его прикосновение к запястью и слышать нежный звон каждый раз, когда она притрагивалась к чему-нибудь рукой. Мария не одобряла этой привычки.

— Подобные украшения просто так не носят, Сибилла. Если ты не будешь хранить его для особых случаев, то когда-нибудь потеряешь, запомни мои слова!

Сибилла не обратила никакого внимания на предостережение. Ей всегда нравилось быть элегантной, инстинкт подсказывал, что ей идет. Она вспоминала, как ребенком удивлялась, когда навещавшая их родственница не надевала все свои драгоценности: сейчас она знала, что одно единственное украшение способно оттенить безукоризненную красоту шеи или руки. Каждый раз, играя на виоле, она осознавала, что блеск золота на запястье подчеркивает ее грациозные движения, как будто звенья браслета начинают танцевать под музыку.

В конце концов, опасения Марии сбылись. Сибилла потеряла браслет где-то между домом Виллема и своим. Она ходила по поручению отца и хорошо помнила, как с гордостью взглянула на браслет, натягивая перчатки, когда Виллем прощался с ней. По пути домой она не делала никаких покупок, что явилось огромным облегчением, потому что она — так же, как и ее отец — ненавидела нести что-нибудь по улице и не испытывала удовольствия от болтающейся на руке корзинки с капустой или свисающим из нее рыбьим хвостом. К счастью, Грета взяла на себя хождение по лавкам и рынку, что одобрила даже Мария, которой с возрастом делать покупки становилось труднее. И именно в тот момент, когда Сибилла радовалась, что Грета сама пошла к мяснику, освободив ее от этой обязанности, она ощутила пустоту на запястье. Девушка приподняла обшлаг перчатки и резко вскрикнула. Бесценный браслет исчез.

Сибилла заволновалась, судорожно срывая перчатку и закатывая рукав. Она неистово потрясла края плаща и юбки, на случай, если браслет упал и запутался в одежде, но ожидаемого приятного звона от падения на булыжную мостовую не последовало. В отчаянии Сибилла пошла обратно, тщательно осматривая все вокруг. Такой мелкий предмет легко можно было отшвырнуть ногой и даже не заметить этого. Поэтому она по несколько раз осматривала одно и то же место, медленно возвращаясь по пути, которым шла. Трудности начались, когда ей пришлось пересекать дорогу, так как извозчики кричали на нее, а некоторые экипажи проносились, не сбавляя скорости. Потом она оказалась среди стада овец, которых гнали с рынка домой. Сибилла почти дошла до дома Виллема, когда кто-то заговорил с ней.