Дворец, в котором протекала личная жизнь Павла I, превратился в казарму. Всюду караулы, разводы, «беспрестанно входящие и выходящие офицеры с повелениями и приказами, особливо поутру. Стук их сапогов, шпор и тростей, все сие представляло совсем новую картину».

Невежество и предрассудки, низкое холопство и вероломное предательство, столь характерное для императорских дворов, стали основными средствами для достижения почестей, карьеры, состояния.

Иногда суеверие императора и надувательство его слуг приводили к неожиданным результатам.

Ловкий солдат, родственник камер-лакея Павла, стоял в карауле у необитаемого летнего дворца. Дворец, выстроенный по плану Растрелли, законченный при Елизавете, легкий и изящный, был окружен фигурным садом в стиле барокко.

Утром караульный солдат доложил, как тайну, своему начальнику, что увидел свет в заброшенных залах дворца, услышал стук и чей-то голос, назвавший солдата по имени… Храбрый воин не испугался, посмотрел в дверную щель и увидел… святого Михаила. Святой приказал ему пойти от его имени к царю и сказать, чтобы на этом месте построили святому церковь. Солдат просил рассказать обо всем этом Павлу, иначе он сам вынужден будет взять на себя эту смелость, чтобы выполнить приказ святого.

Офицер прогнал солдата.

— Ты, каналья, ума рехнулся. Если будешь такую чушь нести, не миновать порки.

Во время смены караула офицер рассказал о видении солдата, как о забавном анекдоте, майору. Майор оказался таким же плутом, как и солдат. Он доложил об этом Павлу. Солдата вызвали. Не смущаясь, он повторил Павлу свою чушь.

Павел задумался.

— Святому Михаилу нужно повиноваться, я и сам уже имел внушение.

Павел вызвал во дворец Баженова.

— Я имел внушение построить церковь святому архангелу Михаилу.

Баженов поклонился.

— Слушаю, Ваше императорское величество.

Павел увлекся и начал бормотать какой-то вздор. Улучив минуту, Баженов спросил, где намерен строить государь церковь.

— А там же, где летний дворец, который надлежит сломать…

На вахтпараде 20 ноября 1796 года, в приказе, отданном при пароле, сказано было: «Бывший летний дворец называть Михайловским дворцом». Учрежденной экспедицией по постройке дворца было ассигновано единовременно 791 тысяча рублей и около 1200 тысяч ежегодно. Дворец приказано было закончить в три года.

Павел хотел как можно скорее перебраться из Зимнего дворца, ненавистного ему уже по одному тому, что здесь жила и царствовала его мать Екатерина II.

Поторапливая с Михайловским дворцом, Павел сказал:

— На этом месте я родился, здесь хочу и умереть.

Вскоре последовал указ Павла, в котором, между прочим, сказано: «При сем строении, можете употребить коллежского советника Н. Пушкина и архитектора Соколова с подлежащим числом помощников и каменных мастеров; действительный же статский советник Баженов должен иметь наблюдение, чтобы строение производимо было с точностью по данному ему плану».

Баженов составил первоначальный проект дворца, получившего затем название Михайловского, а позднее Инженерного замка.

Но Баженов был не только великим архитектором, но и… великим неудачником. Долгое время автором этого прекрасного произведения считался вывезенный из Италии одним вельможей каменщик Бренна, которого Вигель в своих воспоминаниях называет «самозванцем-архитектором, весьма любимым Павлом, но бывшим в Италии весьма посредственным маляром».

Указ Павла с несомненностью устанавливает, что план Замка принадлежит Баженову. Но к началу строительства дворца Баженов заболел. Можно предположить, что надломленный неудачами, находясь в плену мистических настроений и опасаясь за судьбу Михайловского замка, чтобы его не постигла участь Кремлевского дворца или Царицынского, — Баженов отказался от наблюдения за сооружением замка. Трудно допустить, чтобы самолюбивый Баженов стал строить по чужому плану, тем более по плану Бренна, ничем ярким себя не обнаружившего.

Что создал Бренна, позволящее говорить о нем, как о крупном мастере? Ничего. Этот старательный ученик Камерона построил Елизаветин павильон, Пиль-башню, Новое Шале и Круглый зал в Павловском парке, — сооружения посредственные, не согретые огнем таланта. Искусствовед Курбатов, выясняя авторство проекта Михайловского замка, писал: «Допуская даже, хотя это и весьма мало вероятно, авторство Бренна, приходится сознаться, что нигде, кроме империи последнего рыцаря, не могло быть создано такое сооружение. Если в нем и имеются отзвуки чужеземных мотивов, то целиком переработанные. Скорее же всего, что он — дело мысли того, кто задумал колоссальную ограду Кремля и кто, изучив все западное зодчество, сумел оценить сказочные церкви старой Москвы».

Отдельные павильоны замка, манеж и конюшня, при сопоставлении с другими работами Баженова, дают право считать их автором только Баженова, а не Бренна, как это указано на гравированных планах Росси. Последняя версия не могла быть опровергнута только из-за смерти Баженова, не увидевшего завершения строительства.

В феврале 1797 года состоялась торжественная закладка Михайловского замка.

В очерках старого Петербурга Пыляев рассказывает: «Были поставлены богато убранные столы, на которых на серебряных блюдах лежали серебряные лопатки с именами их величеств, известка, яшмовые камни на подобие кирпича, с вензелями императора и супруги его, серебряный молоток с надписью, и на особых столиках — разные новые монеты золотые и серебряные. После молебна и пушечной пальбы с крепости началась закладка замка. Государю подносили: лопатку — коллежский советник Пушкин, камень — действительный статский советник Ходнев, блюдо с монетою — пр. Тизенгаузен. Императрице известь подавал архитектор Бренна, камень — подполковник и капитан Михайловского замка Жандр; великим князьям и княгиням — архитекторы гг. Баженов, Ильин, Крок и Зайцев».

Присутствовавшие шопотом и с ужасом передавали, что при рытье земли для фундамента нашли камень с именем «несчастно-рожденного императора Иоанна» (заточенного с детства в темницу Елизаветой, захватившей его место на троне).

Началась строительная горячка.

Несколько тысяч рабочих днем и ночью при свете факелов возводили замок. Когда нехватило строительного материала, разобрали галлерею дворца в Пелле, взяли мрамор со строившегося Исаакиевского собора, Павел усиленно торопил со стройкой, действуя наградами и угрозами жестоких наказаний.

Воздвигнутый замок, оригинальный по архитектуре, с присущими баженовскому творчеству особенностями, издали напоминал, по словам иностранцев, крепость Бастилию. Замок окружали рвы с водой, через которые были перекинуты подъемные мосты.

Большой архитектурный интерес представляют фасады замка, особенно северный — с монументальной лестницей, подымающейся к колоннаде, и массивным аттиком с рельефами наверху, и южный фасад с главным входом — воротами, обрамленными арматурой. Интересен также вход под аркой ворот, с колоннами на высоких цоколях, и восьмигранный замкнутый двор со статуями в нишах. В этот двор нельзя въехать ни в экипаже, ни верхом.

Чтобы достичь главного входа, украшенного орнаментами, надо миновать три подъемных моста. Несколько мраморных ступеней ведут к большому вестибюлю, выложенному разноцветным мрамором, с великолепной лестницей из серого мрамора с двойными перилами. Лестницу поддерживают круглые и квадратные колонны из цельного гранита.

Замок увенчивается блестящим золоченым шпилем, столь характерным для сооружений Петербурга XVIII века. Здание это отражает архитектурные влияния итальянских вилл (Вилла Карпарола), перенесенные на замковую полукрепостную постройку, и, как архитектурный памятник, не имеет параллелей в русской архитектуре.

Павел поспешил переехать в едва законченный замок, заперся в нем, как в крепости, окружил себя караулами, но прожил только сорок дней. Он был удавлен собственными гвардейскими офицерами, которым вверил охрану своей жизни…