Причиной смеха был сон. Мне приснились соревнования по гребле. Вода, солнце, голубое, без единого облачка, небо. На байдарках, сосредоточенно пыхтя, орудовали веслами… крысы. Огромные белые лабораторные крысы, килограммов по пять-семь каждая. Забавно гримасничая, они активно загребали двусторонними веслами, пытаясь обогнать соседей и выиграть состязание.

К чему нам снятся эти, не особенно жалуемые людьми, твари, я не помнил а, порывшись в памяти, мог определенно и честно признаться себе — никогда я этого и не знал. Но к чему мне сегодня приснились крысы, еще и плавающие, мог сказать вполне определенно.

Вчера я клятвенно пообещал Майклу связаться с другом по спорту, чемпионом Европы по каратэ в тяжелом весе — Витьком. С этой мыслью я и заснул под утро: как только проснусь немедленно позвоню в столицу корешу по сборной и провентилирую тему насчет издательства «Космос». С плавающими крысами Витька был связан у меня в мозгу намертво — вот и приснилось.

Все дело было в том, что Виктор, помимо усиленных занятий по своему основному профилю и тренерской работы, числился сотрудником ПНИЛ в ГИФК.

Непонятно? Я б тоже сразу не сориентировался. Объясняю. ПНИЛ — это проблемная научно исследовательская лаборатория. А ГИФК — государственный институт физической культуры. Расположенный в столице нашей родины. Вот там-то и водились приснившиеся мне крысы, не в институтских коридорах, а в лаборатории, конечно.

Кроме всего остального, Виктор еще получал заработную плату в этой лаборатории. Институт физической культуры он закончил не напрягаясь и, собственно, не покидая спортзалов даже во время сессий. Теперь там же он учился в аспирантуре, делал вид, что готовит кандидатскую. Впрочем, надо отдать ему должное, не особенно активно.

Как называлась его тема, я толком не помнил, хотя Витька мне ее озвучивал неоднократно. Приблизительно она звучала так: «Влияние больших физических нагрузок на изменение структуры и химического состава мышечного волокна». Если Витька не привирал, работа эта была секретной, и занималась этим направлением, кроме него, целая группа ученых.

Я всегда подтрунивал над Виктором, недоумевая — какие могут быть ученые в спортивном институте? Посудите сами. Собрались вместе бывшие борцы, каратисты, боксеры, метатели молота и толкатели ядра. Ни для кого особым секретом не является, что эта публика с большим трудом вспоминает таблицу умножения и то, зачастую, только с помощью калькулятора. Какие «изменения структуры» и тем более «химический состав»? Менделеевы хреновы в кедах и борцовках…

Устроили себе тусовку на площадях института физкультуры, а для вящей солидности обозвались «Проблемной научно-исследовательской лабораторией». Гимнасток им там для полного научного экстаза не хватает. Виктор не спорил только с моей последней посылкой — женщины действительно не помешали бы им в извечном творческом поиске, а со всем остальным категорически не соглашался.

В качестве подтверждения серьезности их научных изысканий он приводил в пример опыты с крысами. Но последний эпизод с этими животными только упрочил мою позицию. Именно эта история, по всей вероятности, и послужила основной посылкой моему мозгу для создания сна с гребущими на байдарках крысами. Звучала она, со слов Витьки, примерно так…

В порядке экспериментов, они, как все великие ученые, издевались над братьями нашими меньшими. Павлов над собаками, Преображенский над кроликами, Шариков над котами, а друзья из «Проблемной научно-исследовательской лаборатории» мучили крыс. Выглядело это занятие наукой таким образом.

В лаборатории стояла огромная бочка с водой. Туда по графику бросали крыс. Края емкости были достаточно далеко от воды и бедные животные не могли оттуда выбраться без посторонней помощи и чупахались там, пока спортсмены-исследователи не благоволили их извлечь из бочки.

Поначалу эти опыты длились несколько часов, затем продолжительность водных процедур была увеличена до суток. А потом экспериментаторы начали привязывать к конечностям крыс свинцовые мерные грузики.

Описываемые ниже события произошли в тот момент, когда крысы достигли веса в пять-семь килограммов и могли свободно держаться двадцать четыре часа на поверхности с килограммовой гирькой на лапе.

Цель этого многолетнего эксперимента, как я уже говорил, обозначалась в названии кандидатской работы Виктора: — «Влияние больших физических нагрузок на изменение структуры и химического состава мышечного волокна». Практическое же изучение сводилось к снятию мышечного среза с бедра крысы после каждой из этих перманентно возрастающих нагрузок и групповое разглядывание его под микроскопом, обработка химикатами, пробование «на зуб» и прочее.

Причем, самым противным во всем этом было, по словам Виктора — подготовка режущего инструмента. Ткани надо было снять так мало — разрез должен был происходить на молекулярном уровне, — что скальпель алмазными тряпочками шлифовали сутками с такими нежными усилиями, которые можно сравнить только с поглаживанием носика любимой женщины маленьким птичьим перышком.

А закончилось это великое исследование во время празднования Нового года. Просто и банально. Крысы, которые героически сносили все издевательства на протяжении многих лет, во время праздничной пьянки, длившейся несколько дней, были забыты в бочке и все до одной просто утонули. Что я говорил? Спортсмены есть спортсмены. Как теперь будет творить свою кандидатскую работу Виктор, было непонятно.

Я зевнул, дотянулся, не вставая с постели, до мобильного, лежащего на столе, и набрал номер этого экспериментатора:

— Ну, что вы там, в столице, всех крыс уже перетопили, Энштейны в спортивных костюмах?

— Это кто такой грамотный? Уж не Скиф ли, который по ходу имеет два высших образования? И оба незаконченные.

— Точно. Он. Здорово, Витька!

— Привет, Жека!

— Как там столичное ничего поживает?

— Не дождетесь! А у вас, в провинции, как дела?

— Да помаленьку. Вашими молитвами.

— Ну, так молимся, не останавливаясь.

— Спасибо. Чувствуется.

— А у нас горе. Весь институт остался без курятины. Весь, не весь, а пятьдесят процентов точно. И самое хреновое, что моя лаборатория входит в эту половину. Впервые за три с лишним года мне придется идти за курицей в магазин, — пожаловался Виктор.

— Ничего не понимаю, — честно признался я.

— Что же тут непонятного? Хана всему…

— Что-то серьезное? — озаботился я.

— Конечно. Вся наша лаборатория и довольно большая часть моего института осталась без курятины.

— Объясняй толком. О чем речь? Причем здесь куры? Дохнут обычно первыми крысы, так вы их уже благополучно препроводили в мир иной. Или новых завели?

— Нет, крыс других пока нет. — Голос Виктора стал противно-жалостливым. — Еще слишком велика и тяжела боль от утраты…

— Тогда что? У вас там какое-то токсическое отравление, эпидемия индонезийского гриппа или радиационный выброс?

— Ни то, ни другое, ни третье, — продолжил Виктор нормальным голосом. — Кстати, такой болезни у пернатых, как ты сказал, нет. Куриный грипп…

— Я не собираюсь лечить петухов. Не перенапрягайся. Если не эпидемия, тогда что у вас там происходит? — перебил я.

— Рассказывать по порядку?

— Давай.

— Ты никогда не занимался научной работой и тебе, обычному спортсмену в прошлом, историку в настоящем и, возможно, будущем, понять всю глубину, безусловно, трудно…

— Я уж попробую.

— Хотя бы попытайся. Моя лаборатория, как я неоднократно тебе рассказывал, находится на острие научных событий, актуальных на данном историческом отрезке времени во всем мире, — начал излагать Виктор. — Кроме опытов с крысами, в рамках моей диссертации мы проводили три года и семь месяцев научные исследования с пернатыми, в частности с петухами и курицами…

— У вас что, в лаборатории две бочки? Почему ты об этом не упоминал раньше? И вы там учите петухов плавать и нырять?

— Бочка у нас одна.

— И как же вы выкручивались все это время?