Вадим Витальев пришёл с опозданием, огляделся, выпил банку пива, закусил чебачком, ощутил прилив весёлой бодрости и с энтузиазмом ринулся искать Костика. Тревога разрасталась. Куда он запропастился? Набрёл на шевеление в кустах, раздвинул, ради любопытства, ветки и обомлел от открывшейся ему картины позора: какой-то смуглый мужик страстно обнимал его возлюбленного Костика! Это было такое унижение, какого невозможно представить ни одному нормальному гею. Витальев схватил мужика и что есть силы вмазал ему кулаком в скулу, завалив в кусты. Схватить Костика не успел, тот проворно вынырнул из-под него и помчался прочь, зная точно, что расправа будет безжалостна.

Был Константин Кисельчук перед Вадимом Витальевым на сто процентов виноват. Подлая измена их лучезарной, длящейся уже три года любви.

Отрезвляющие слова Ляушина произвели действие, Витальев утих.

Спустя минуту, отойдя от Ляушина в сторону и перекинувшись понятными только им двоим фразами, они взялись за руки и пошли в сторону пивных палаток – залить недоразумение.

Ляушин, смачно ругнувшись, продолжил прогулку.

Часть тридцать третья

НАТАША ИЗУМРУДНАЯ, ТУМ-БАЛАЛАЙКА, СМЕРТЬ

САНЬКИ ДУБА И ТРИУМФ ЭКСПЕРИМЕНТА АРБЕЛИНА

***

Вовсю разогрелся очередной духовой оркестр – военный, щёки оркестрантов пылали, глаза сверкали. Они перешли к бравурным маршам и в воздухе гремела «Прощание славянки».

К эстраде подъехал автобус и из него на сцену стали выносить музыкальные инструменты и цветосветовое оборудование. Немногочисленная труппа высыпала из автобуса и с нескрываемым интересом оглядывала происходящее, улавливая настроение публики и настраиваясь на эмоциональную синхронность с ней.

Под жизнерадостные марши духового оркестра, который громыхал неподалёку, возле танцплощадки, всё установили на сцене очень быстро. Сели за инструменты, настроились.

И вот раздались первые аккорды и мгновенно смолк духовой оркестр – администратор парка дал им сигнал.

Народ навострил уши – зазвучало необычно, прибывший ансамбль играл профессионально и начало было интригующим.

Зазвучала великая мелодия бесамэ мучо.

Но ни певец, ни певица ещё не появились, и это тоже привлекло внимание, стали переглядываться – кто же выйдет на сцену.

И вот тут из автобуса вышла и поднялась на сцену столь эффектная исполнительница, что в праздничной толпе прокатилась волна восторженного вздоха. Она выглядела как роскошная черноволосая латиноамериканка, эффектная, темпераментная, гибкая.

Это была Наташа Изумрудная, восходящая звезда эстрады, о которой в Бурге пока мало кто знал.

А когда она повернулась к публике и начала петь, все замерли.

Бархатный грудной голос её был столь же божествен, как и внешний вид. Перед народом стояла очаровательнейшая латиноамериканская колдунья и в её устах бесаме мучо звучало как гимн, как призыв к любви.

Это была любимая песня и мелодия Арбелина. Он впился глазами в певицу.

– Кто это? – спросил он Альфу, которая крепко сжимала его руку. – Откуда?

Как словами передать всё то, что начало твориться в парке и городе с этой минуты? Тут нужен бы мощный видеокомплекс, который всё это фиксировал и показывал. Впрочем, один из местных телеканалов, будто кем-то оповещённый о предстоящем чуде, прислал операторов и они установили камеру. Но всего один!

Если с утра под действием пива, айвеселина и прекрасной погоды поведение нахлынувших в парк масс напоминало скорее хаотичное броуновское движение молекул, то теперь наступило время какой-то стихийной, но в то же время всё более слаженной сингергетики – молекулы стали объединяться в группки и группы.

«Бесаме, бесаме мучо», разрывал пространство парка чарующий грудной голос, захватывающий слушающих до глубин души. Остановилось всё, пивоманы отставили банки и бутылки и впились восхищёнными глазами в сексапильную блистательную певицу, сумевшую слиться с гениальной песней.

Подтанцовка из двух пар подчёркивала ритм песни, но не выделялась, а выполняла только роль скромного ненавязчивого фона.

– Боже мой, вот бы записать. Впервые слышу такое исполнение. – сказал Арбелин, чуть ли не впадая в транс от волшебного голоса певицы.

Альфа отреагировала странно:

– Ещё запишем, успеем. – сказала она шёпотом.

Арбелин хоть и услышал, но, упиваясь исполнением, не придал значения её словам.

Восторженная толпа прибывала. Уже были заняты все скамейки перед эстрадой и образовалось разрастающееся кольцо вокруг них, заполняя всю площадь, примыкающую к эстраде.

– Подойдём поближе к сцене. – попросила Альфа и потянула Арбелина за руку.

За ними последовали и Денис с Альбиной.

Они подошли почти вплотную к эстраде.

Певица порывисто обратила взор к нему, будто именно ему пела «обними и целуй меня крепче». Искорка догадки мелькнула в мозгу, но тут же и погасла, отторгнутая восприятием песни и чудного голоса. Арбелин пения Наташи никогда не слышал, а выглядела она жгучей брюнеткой в латиноамериканском наряде – неузнаваемо.

Альфа загадочно улыбалась.

И вот, когда песня подошла к концу, прозвучали последние аккорды и раздался шквал восторженных аплодисментов и возгласов «Бис!», произошло у всех на глазах невообразимое перевоплощение певицы и всего ансамбля. Ещё звучал в ушах последний звук мелодии бесаме мучо, а уже загремела, доставая до неба, другая мелодия, гениально ритмичная, узнаваемая, никогда и ни в одной стране мира не оставляющая никого равнодушным. Сразу, без паузы и перехода – «тум-балалайка!». Уже этот контраст вздёрнул так, что кто-то отключился и пришлось поднимать его или её на скамейку. Но это ещё цветочки! Латиноамериканка, повернувшись спиной к публике и картинно покачивая бёдрами, двинулась к оркестрантам, на ходу сбрасывая с себя парик и платье, а когда подошла вплотную к скрипачу и, крутнувшись на каблуках, резко повернулась к народу, раздался вздох восторга: на сцене явила себя не менее прекрасная, чем только что латиноамериканка, ещё более ослепительная белокурая бестия с совершенно роскошными формами, тонкой талией, точёными ножками и сверкающими фиалковыми глазами колдуньи в лёгком, алого цвета платьице. И эта обворожительная бестия, опять же без паузы и перехода, запела «тум-бала, тум-бала, тум балалайка…», оркестранты лихо задвигались в такт ритму, а подтанцовка столь темпераментно запустила невероятные курбеты, что получился не контраст даже, а некое ошеломляющее магическое зомбирование и, на секунду оцепенев, вся площадь включилась в этот экспансивный ритм.

Думает парень всю ночь напролёт,

Ту ли девчонку он в жёны берёт.

Можно влюбиться и ошибиться,

Ах, если б правду знать наперёд!

Можно влюбиться и ошибиться,

Ах, если б правду знать наперёд!

После второго куплета публика уже хором, причём слаженно, голосила припев вместе с ансамблем:

Тум-бала, тум-бала, тум-балалайка

Тум-бала, тум-бала, тум-балала,

Тум-балалайка, сердцу сыграй-ка

Пусть веселится вместе с тобой!

Арбелин закрыл глаза. Он узнал Наташу, спасённую им лаборантку Наташеньку Нестерову, о которой так увлечённо рассказывал на круглом столе физик Невпопад.

Он ничего не сказал.

Альфа крепко сжимала его руку.

Тум-балала! – гремело над парком.

Песня закончилась. Все сидящие повскакали со скамеек и вместе с подсобравшимися уже не менее чем до двух, а то и больше, тысяч человек, устроили овацию, что означало, само собой разумеется, призыв к исполнителям повторить.

И снова закрутилась ещё стремительнее подтанцовка, а Наташа вдруг сменила пластику с сентиментально-лирической на иронично-шуточную, задорную и даже выдала чечётку.

И запела совсем другие слова, внезапные и, что называется, «в тему»: ведь все, кто её слушал, праздновали сегодня День пивовара, пили с наслаждением пиво «Бургское Улётное» и закусывали чебачком! И Наташин голос соединился со словами про пиво и чебачок!