Значительное место в исторических концепциях дворянско-революционной историографии заняла борьба Руси за свою независимость с внешними захватчиками, прежде всего с татаро-монгольскими завоевателями. Наконец, заслугой дворянских революционеров было их стремление подойти к деятельности московских князей не только с точки зрения ее положительных итогов в деле объединения Руси, но указать также и теневые стороны этой деятельности — использование поддержки Золотой орды в своих междоусобицах и в укреплении власти над народом, стеснение городских вольностей и т. д. При этом, поскольку для дворянских революционеров самодержавие всегда, на всех этапах его существования было явлением отрицательным, в нарисованных ими портретах московских князей преобладали черные краски, и это не всегда давало правильное представление об их исторической роли.

§ 3. Дворянская и буржуазная историография периода кризиса крепостнической системы (до 60-х годов XIX в. включительно)

Критика декабристами с революционных позиций консервативной исторической концепции Н. М. Карамзина убедительно показала, что в этой концепции, построенной на фундаменте наиболее полно подобранных источников, обработанных достаточно совершенными для того времени методами исследовательской техники, проявился идейный кризис дворянской исторической науки. В условиях разложения крепостничества и становления капиталистических отношений развивается буржуазная историография, либеральная по своему политическому направлению. Она отражала идеологию той части буржуазии и обуржуазившихся помещиков, которая видела путь дальнейшего общественно-политического развития в мирных реформах и усовершенствовании монархии.

Исходные предпосылки буржуазно-либеральных и дворянских историков в изучении истории России отличаются известной близостью. Основное внимание русской буржуазной историографии обращено на развитие государства. Но буржуазные историки уже не удовлетворяются прямолинейной и страдающей известным примитивизмом концепцией Н. М. Карамзина, согласно которой единовластие выступает как решающий фактор исторического процесса уже на заре русской истории. Буржуазно-либеральные историки, делая основным объектом своего изучения Русское государство, рассматривают его как известный итог развития народа (в этническом смысле), как результат выделения из семьи и рода человеческой личности, которая находит в государстве наиболее полные условия для самоопределения. Приход на смену союзам, основанным на кровных связях, на смену отдельным местным политическим объединениям единого государства буржуазно-либеральная историография расценивает как показатель прогрессирующего роста народа, сумевшего найти в идее государственной организации гармоническое сочетание запросов и нужд всех сословий и отдельной личности. Объективно подобные взгляды выражали классовые интересы либеральной русской буржуазии, защищавшей идею союза с монархией на основе известного переустройства путем реформы (без революции) общественного строя и политической системы, их приспособления к развивающимся капиталистическим отношениям. Если для Н. М. Карамзина история России — это пример несовершенства любого общественно-политического порядка и в то же время свидетельство того, что самодержавие как форма политического строя наиболее отвечает интересам народа, то для представителей буржуазной историографии история должна показать, как государство выкристаллизовывалось в процессе развития общества, как оно одержало победу над более примитивными формами человеческой организации и в каком направлении, следовательно, пойдет его дальнейшее совершенствование.

Если дворянская историография, рассматривавшая историю самодержавия в России начиная с Киевской Руси, часто не улавливала различий между раннефеодальной древнерусской монархией и централизованной монархией XVI в., то для буржуазных историков первой половины XIX в. характерна точка зрения, что до политического объединения русских земель государство, строго говоря, на Руси вообще не существовало.

Для дворянской историографии показательны при изучении истории России обращение к параллелям из истории других стран и народов, постановка вопроса о взаимодействии развития России и Западной Европы. Н. М. Карамзин доказывал силу и крепость русского самодержавия, в частности, тем, что оно завоевало авторитет на международной арене. Сравнительно-исторические параллели занимают большое место и в буржуазной историографии. Но в ней вопрос ставится уже в более широком смысле — о направлении путей, по которым совершается развитие России и западноевропейских стран, о сопоставлении и противопоставлении этих путей. Вопрос этот решался по-разному различными историками; некоторые из них обращали внимание на близость явлений русского и западноевропейского средневековья, но наибольшее распространение в буржуазной историографии получила идея своеобразия, самобытности русского исторического процесса. Иногда эта идея развивалась на фоне противопоставления истории стран Западной Европы и Азии, причем причину своеобразия русского исторического процесса исследователи усматривали в том, что Россия занимала промежуточное географическое положение между «Западом» и «Востоком». И в данном случае изучение прошлого было тесно связано с осмысливанием представителями либеральной буржуазии и помещичьего дворянства современной им действительности и их взглядами на политическое будущее России. Отрицая путь революционного переустройства общества, деятели различных направлений буржуазно-либерального и помещичье-дворянского толка расходились по вопросу о том, в какой мере должен быть использован опыт западноевропейских стран в отмене крепостнических порядков, в проведении реформ по переустройству государственного аппарата русской монархии, каковы пределы этих реформ, в какой мере и что следует сохранить из порядков, сложившихся в России к первой половине XIX в.

При изучении истории государства в буржуазной историографии в значительной мере еще сохраняется персонификация исторического прошлого, которая была присуща Н. М. Карамзину и его предшественникам. Однако буржуазная историография уже в гораздо большей степени проявляет внимание к процессам общественного развития, выдвигая в качестве определяющих его условий такие факторы, как географическая среда, колонизация, торговые связи и т. д.

Надо отметить расширение источниковедческого фундамента буржуазной исторической науки, издание памятников летописания, законодательного и актового материала и т. д. Особенно следует подчеркнуть большую роль в развитии науки тех публикаций, которые осуществлялись возникшей во второй четверти XIX в. Археографической комиссией.

Один из ранних представителей буржуазной историографии — Н. А. Полевой в своей концепции русского исторического процесса исходит из предпосылки о том, что до второй половины XV в., до свержения монгольского ига, Русского государства не существовало. По его мнению, до указанного времени можно говорить только об истории русского народа (в этническом смысле). Согласно периодизации русской истории, предложенной Н. А. Полевым, образование «одного Русского государства» открывает четвертый период в истории русского народа[64]. В первый период этой истории (IX — середина XI в.) на Руси господствовал феодализм (Н. А. Полевой понимает его в чисто политическом плане, как отсутствие единовластия), принесенный варяжскими князьями и выразившийся в образовании системы соподчиненных и независимых княжений[65]. Следует отметить, что Н. А. Полевой был одним из немногих буржуазных историков, признававших наличие в России в средние века феодализма. Второй период истории Руси (со второй половины XI в. до нашествия татаро-монголов) Н. А. Полевой определяет как время господства «феодализма семейного», или «системы уделов, обладаемых членами одного семейства под властию старшего в роде». «Самобытный мир феодализма варяжского», говорит автор, перешел «в удельную систему»[66]. Третий период русской истории, по Н. А. Полевому, охватывает время от татаро-монгольского нашествия до княжения Ивана III. Это время постепенного «восстановления» «из малых русских княжеств» «великого Российского государства»[67]. Указанный период Н. А. Полевой делит в свою очередь на два этапа, грань между которыми кладет княжение Ивана Калиты, когда произошло «основание самобытности Московского княжества»[68].