Интересный отзыв о шестом томе «Истории государства Российского» Н. М. Карамзина, где описывается княжение Ивана III, имеется в дневниковой записи Н. И. Тургенева. Основная мысль этой записи сводится к тому, что хотя политика Ивана III, направленная к государственной централизации, и содействовала укреплению Руси и завоеванию ею авторитета на международной арене, но достигалось это ценою установления в стране страшного деспотизма и угнетения народа. «Конечно, приятно, — пишет Н. И. Тургенев, — в особенности с начала, видеть успехи единовластия. Но не знаю, вместе с сим Россия приемлет какой-то вид мрачный, покрывается трауром: она восстает из своего уничижения, но встает заклейменная знаками рабства и деспотизма, доказывающими, чего она лишилась и что приобрела»[53]. Н. И. Тургенев считает, что в период политической раздробленности Руси было больше условий для развития общества, чем после образования единого государства. Характеризуя самодержавную Россию, Н. И. Тургенев пишет: «как Мемнон, стоит она неподвижная и льдяная, нечувствительная к частной судьбе детей своих, ее столь любящих, так ей преданных»[54].

Конечно, в этом высказывании больше гражданского пафоса и чувства, чем исторического анализа. Но при всем том ясно, что историческая оценка роли русского самодержавия представителями дворянско-революционной историографии (относившими его возникновение к моменту создания централизованного государства) коренным образом отличалась от той оценки, которую дал самодержавию с консервативно-охранительных позиций Н. М. Карамзин. Н. И. Тургенев отмечает, что Н. М. Карамзин, «побеждая размышлением систематическим порывы своей души благородной», стремится представить царствование Ивана Васильевича «выгодным и даже щастливым для России и скрыть и рабство подданных и укореняющийся деспотизм правительства»[55]. Позиции Н. М. Карамзина — «историографа», размышляющего над историей, — Н. И. Тургенев противопоставляет позицию, которую занимает он сам — человек, руководящийся при изучении исторического прошлого чувствами любви и ненависти, причем источником этих чувств является революционное восприятие исторических деятелей и событий. Именно так надо понимать слова Н. И. Тургенева: «Я вижу в царствовании Иоанна щастливую эпоху для независимости и внешнего величия России, благодетельную даже для России, по причине уничтожения уделов; с благоговением благодарю его как государя, но не люблю его как человека, не люблю как русскаго, так, как я люблю Мономаха»[56].

Конечно, Н. И. Тургеневу было чуждо диалектическое понимание процесса образования централизованного государства на Руси как явления, объективно прогрессивного (поскольку с ликвидацией раздробленности создавались более благоприятные условия для экономического и культурного развития страны) и в то же время неизбежно подчиняющегося законам развития классового общества и поэтому связанного с ростом крепостничества и усилением аппарата угнетения. Н. И. Тургенев, говоря об итогах государственной централизации на Руси, подводит их в виде математического баланса, ставя вопрос: что же Россия оказалась в проигрыше или в выигрыше? Самое важное, что этот вопрос решается с точки зрения судьбы «вольности», т. е. гражданских прав общества, классовую структуру которого декабристы еще не были в состоянии правильно раскрыть, но в интересах которого вели борьбу с самодержавием. В княжение Ивана III, — говорит Н. И. Тургенев, — «Россия достала свою независимость, но сыны ее утратили личную свободу надолго, надолго, может быть навсегда. История ее с сего времени принимает вид строгих анналов самодержавного правительства; мы видим Россию важною, великою в отношении к Германии, Франции и другим иностранным государствам. История России для нас исчезает. Прежде мы ее имели, хотя и нещастную, теперь не имеем: вольность народа послужила основанием, на котором самодержавие воздвигло Колосс Российский! — Мы много выиграли, но много, много потеряли»[57]. Идея о том, что образование централизованного государства было куплено тяжелой для русского народа ценой, явилась большим прогрессом в исторической науке.

Ряд интересных высказываний по русской истории имеется в работе декабриста М. А. Фонвизина «Обозрение проявлений политической жизни в России»[58], представляющей собой отклик на книгу Энно и Шеншо «История России»[59]. М. А. Фонвизин возражает Н. М. Карамзину и другим историкам, которые «везде стараются выставлять превосходство самодержавия и восхваляют какую-то блаженную патриархальность, в которой неограниченный монарх, как нежный чадолюбивый отец, дышит только одним желанием осчастливить своих подданных»[60]. М. А. Фонвизин выступает как борец против самодержавия и сторонник «политической свободы».

Его историческая концепция заключается в утверждении, что до образования централизованного государства «все русские были вольные люди», «крепостное рабство землевладельцев» в России не существовало, во всей силе были «муниципальные учреждения и вольности», образец которых можно найти в Новгороде, Пскове, Вятке[61].

Татаро-монгольское нашествие еще не уничтожило «общинный быт русских городов». Но оно оказало влияние на утверждение на Руси самодержавия. Русские князья (Иван Калита и другие), «пресмыкаясь в Орде», «возвращались оттуда грозными, суровыми повелителями и на подданных вымещали свое унижение». Постепенно «во всех русских городах общинная свобода заменилась княжеским произволом». Дмитрий Донской в Москве «своею властию установил смертную казнь и отнял у народа право избрания тысяцких» и прочих «общинных чиновников». «В том же духе действовали его преемники — Василий I и Василий II». На Руси утвердилось единовластие, которое «не замедлило превратиться в самовластие». Великий князь Иван III стал уже «государем самовластным». Он и его сын Василий II, «покорив оружием Новгород, Псков и Хлынов, уничтожили их общинные права и вольности и увезли в Москву, как трофеи, колокола, созывавшие на вече свободных граждан Новгорода и Пскова». Но «дух свободы» продолжал жить в народе[62].

Труды дворянских революционеров конца XVIII — начала XIX в. (хотя и не являвшихся исследователями-профессионалами) представляют собой серьезный этап в развитии русской исторической мысли[63]. Они имеют несомненное значение и для изучения проблемы складывания Русского централизованного государства. В официальную трактовку, нашедшую законченное выражение в консервативно-охранительной концепции Н. М. Карамзина с его апологией самодержавия, была внесена новая революционная струя попыткой рассмотреть процесс создания единого государства на Руси в конце XV — начале XVI в. под углом зрения борьбы деспотизма и гражданской «вольности». В этой попытке было много упрощенного и неисторического. Целый ряд явлений древней Руси получил неверную идеализированную оценку. Как проявления гражданской «вольности» расценивались иногда выступления удельных князей против московской великокняжеской власти, сопротивление московским князьям Новгородской феодальной республики и т. д. Но при всем том был очень важен отказ от точки зрения на монархический строй как исконное для Руси явление, соответствующее духу русского народа, а на Русское государство XV–XVI вв. как на «восстановленную» древнерусскую (киевскую) монархию. Ценность представляла мысль о том, что возникновение централизованного государства не только явилось результатом победы «единовластия» над «разно»- или «много»-властием, но было связано с ростом угнетения народа. Плодотворным надо признать внимание к деятельности вечевых собраний, хотя дворянские революционеры не достигли их правильного понимания.