«Воссоединение» с новым «Дмитрием». В мае 1608 г. воеводу и Марину потребовали в Москву, где шли переговоры с поляками о перемирии. Договор о перемирии был подписан 15 (25) июля 1608 г. Но договору все задержанные поляки могли вернуться домой. Марине возвращали свадебные подарки и драгоценности, а воеводе — его вещи... что удалось сыскать. Но Марина должна была отказаться от титула русской царицы и обещала на него не претендовать. Мнишки выехали из Москвы вместе с послами в начале августа 1608 г. Их сопровождал отряд смоленских дворян. Посольский обоз уже приближался к границе, когда из Тушино за ними послали погоню (Мнишек известил «зятя» о маршруте). За этой погоней стояла непростая интрига, о чем откровенно пишет один из тушинцев, ротмистр Николай Мархоцкий:

«Мы решили послать погоню и привезти их в наш обоз. Сделали мы это не потому, что в том нуждались, а больше для вида: надо было показать москвитянам, что наш царь настоящий и поэтому хлопочет о соединении со своей супругой. За ними отправился со своим полком Валявский, но зная, что их возвращение принесет нам только лишние хлопоты, нарочно не догнал. Затем, уже не рассчитывая их настичь, мы снарядили папа Зборовского. А он, не зная в чём дело, так как прибыл недавно, решил оказать царю услугу. Двигаясь со своим полком очень быстро, он догнал их в пятидесяти милях от столицы, под Белой».

Русская охрана рассеялась, а Мнишки были «освобождены». Гордый успехом Александр Зборовский повез их в Тушино, но по дороге обоз был перехвачен другим кондотьером — Яном Сапегой, имевшим свой интерес в деле возвращения царицы. Круг лиц, участвующих в «воссоединении» супругов, разрастался, но Марина думала, что едет к мужу. Она смеялась и пела песни, когда к карсте подъехал шляхтич и сказал: «Марина Юрьевна, милостивейшая госпожа, вы очень веселы и поёте, и стоило бы радоваться и петь, если бы вам предстояло встретить вашего законного государя, но это не тот Димитрий, который был вашим мужем, а другой». Марина опечалилась и стала плакать. Это заметил Зборовский и стал допрашивать шляхтича, что он такого сказал царице. Узнав или догадавшись о правде, он велел связать его (в Тушине болтун был посажен на кол). По другой версии, Марину известил о подмене супруга князь Василий Мосальский, сам того испугавшийся и сбежавший к Шуйскому.

Сапега с Мнишками доехали до Звенигорода, где получили письма от «супруга». Он сообщал им, что приболел и просил Марину принять участие в положении святого в Звенигородском монастыре. Сапеге же предложил стать с войском особым лагерем. Подобный ход был вызван беспокойством тушинского гетмана — Ружинского, что власть уйдет от него к Сапеге или Мнишку. Не было ясности и с Мариной — в ставке самозванца опасались скандала и хотели, чтобы перед встречей «супругов» все было улажено. Пан воевода дважды ездил к «зятю». Сначала они ни о чем не договорились. 5 сентября воевода «во второй раз ездил к самозванцу познавать тот это или не тот», как ехидно записал секретарь Сапеги. На сей раз Мнишек его познал. Улучшение памяти «тестя» стоило самозванцу грамоты с обязательством вручить Мнишку 300 тыс. рублей и передать 14 городов.

Марина тоже сдалась. При первой встрече, 6 сентября, царица отвернулась от «мужа», но уже 10 сентября, после уговоров заботливого отца, она приехала в Тушино и «супруги» бросились друг другу в объятия, плача от счастья. Начались пиры в честь их воссоединения. Царица договорилась с «мужем», что они не будут близки, пока он не овладеет престолом. Все же, спустя некоторое время, их обвенчал католический священник[79]. Пан воевода скоро осознал, что 300 тыс. рублей и северские города остаются миражом и что у «зятя» советников без него хватает. Раздосадованный, в январе 1609 г. он уехал в Польшу, холодно простившись с дочерью. Супруги остались вдвоём, и жизнь Марины оказалась связанной с человеком, именуемым современниками цариком и вором, а историками Лжедмитрием II (хотя на самом деле вторым ложным «Дмитрием» был Михаил Молчанов, полгода выдававший себя за «Дмитрия» в замке Самбор).

Явление нового «Дмитрия». «Дмитрий Иванович» объявился 12 июля 1607 г. в Стародубе-Северском, неподалеку от литовской границы. Месяцем раньше — 12 июня 1607 г., он тайно приехал в Стародуб и назвался Андреем Нагим, царским дядей. Его сопровождали «московский подъячей Олешка Рукин» и торговый человек Григорий Кашинец. «Нагой» говорил, что прислал их вперед царь Дмитрий узнать, все ли ему рады, а он жив, скрывается от изменников. Стародубцы возопили единодушно: «Все мы ему рады; скажите нам, где он ныне, пойдём все к нему головами». Приезжие обещали, что царь скоро явится с тысячей конных. Прошло четыре недели, царь не являлся, а Рукин разъезжал по окрестным городам и рассказывал о воскресшем Дмитрии. В Путивле его схватили и спросили, где царь. Рукин сказал — в Стародубе. С несколькими десятками дворян его отправили показать царя, обещав запытать, если обманет. По приезде его повели к дыбе, но он указал на Нагого. Подступились к Нагому, тот поначалу отказывался, а когда ему пригрозили, разозлился и, схватив палку, закричал: «Ах, вы, блядьи дети, вы ещё не узнаете меня? Я — Государь!» Народ пал в ноги.

За полгода до явления в Стародубе «Дмитрий» показался в Литве. В начале февраля 1607 г. королевское правительство в Кракове получило «Новины» из Витебска, где сообщалось: «23 января 1607 г. — заслуживающие доверия новости о Дмитрии, московском царе... Ожил и восстал из мёртвых Дмитрий Иванович... царь Дмитрий... приехал в Витебск, откуда, открыто показав себя всем, написал письмо рыльским мещанам». Царь писал, что бежал из Рыльска от посланцев Шуйского, обещавших 20 тыс. рублей за его голову. Одевшись в монашеское платье, он сел в повозку и за ночь добрался до Витебска. Автор «Новин» сообщает, что «пятого дня» царь Дмитрий посылал в Рыльск письма.

В декабре 1606 г. в Литву приезжал от Болотникова «царевич Пётр» и прожил в окрестностях Витебска две недели. С ним встречались шляхтичи Сенкевич и Зенович, который через полгода переправит «Дмитрия» в Россию. Скрынников уверен, что Болотников послал «Петра» найти и доставить «царя». Но «Пётр» его не дождался — войско Болотникова разбили под Москвой, и он уехал к повстанцам. Через три недели в Витебске появился «Дмитрий», объявил свое царское имя, написал в Рыльск письма и... исчез. Как пишет белорусский священник Фёдор Филипович, автор «Баркулабовской летописи», только «почали познавати онаго Дмитра», а тот сбежал, «аж до Пропойска увышол». Там староста чечерский Зенович посадил его в тюрьму. Очевидно, заключенный согласился вновь стать самозванцем. Через неделю урядник Рагоза по указанию Зеновича отвел его вместе со слугами на Попову Гору, за границу московскую. Было это 23 мая 1607 г.

Кем был Тушинский вор? При дворе Шуйского сходились, что новый самозванец из духовного сословия и образован: знает твердо «Св. Писание» и «Круг церковный», говорит и пишет не только по-русски, но и по-польски. Поляки же находили самозванца плохо воспитанным. «Этот Царик был мужик грубый, обычаев гадких, в разговоре сквернословный», — писал ротмистр Самуил Маскевич. Не замечен он и во владении оружием. Всё указывало на низкий социальный статус. О его происхождении ходили разные слухи. Князь Дмитрий Мосальский, примкнувший к вору, под пыткой показал, что «тот-де вор с Москвы с Арбату от Знамения Пречистый из-за конюшен попов сын Митка, а отпущал-де его с Москвы князь Василий Мосальский за пять ден до расстригина убийства». Надежнее выглядит летопись священника о. Фёдора из Баркулабово под Могилевом. В ней сказано, что самозванец был приходским учителем в Шклове: «Бо тот Дмитр Нагий был напервей у попа шкловского именем, дети грамоте учил, школу держал». Потом он учил детей в Могилеве, в школе священника Фёдора Сасиновича. Прислуживал и у Терешки, «который проскуры заведал при Церкви святого Николы» в Могилеве: «И прихожувал до того Терешка час немалый, каждому забегаючи, послугуючи». По бедности учитель круглый год носил старый кожух и баранью шапку: «а мел на собе оденье плохое, кожух плохий, шлык баряный, в лете в том ходил».