У единичных вещей «существование не имеет никакой связи с их сущностью», — отмечает Спиноза [TIE, 31]. То есть сущность единичной изменяемой вещи лежит в совершенно иной (очерчиваемой категорией вечности) логической плоскости, нежели та, в которой протекает ее (временное) существование. Эта мысль, вообще говоря, принадлежит Платону. Однако Спиноза не спешит определить «сокровенную сущность» (intima essentia) вещей как нечто идеальное, соглашаясь с Платоном лишь в том, что

У комментаторов нет общего мнения насчет того, что такое эти «постоянные и вечные вещи» (res fixae et aeternae) Спинозы. Разумеется, это ни в коем случае не абстракции, поскольку Спиноза именует их еще «физическими и реальными сущими» (entia physica et realia) и призывает не смешивать с универсалиями метафизиков или, по примеру пифагорейцев, с математическими «абстрактными вещами» (res abstractae: числа и фигуры) и прочими «сущими рассудка» (entia rationis), хотя последние в некотором смысле тоже могут считаться постоянными и вечными [TIЕ, 29–30].

Из текста TIE явствует, что постоянные и вечные вещи [а] образуют «ряд причин» (series causarum); [b] заключают в себе сущность единичных изменяемых вещей; [с] являются единичными, но, тем не менее, служат «как бы универсалиями или родами для определения единичных изменяемых вещей и ближайшими причинами всех вещей», и [d] в них «вписаны законы…, согласно которым единичные вещи возникают и упорядочиваются» [TIЕ, 31].

Чаще всего считается, что res fixae et aeternae суть атрибуты и/или бесконечные модусы субстанции[618]. Однако непонятно, каким образом те могли бы образовать series causarum — каузальный ряд, вдоль которого интеллект продвигался (progredi) бы от одного реального сущего к другому реальному сущему [ПЕ, 30]. Ведь ни бесконечные модусы, ни атрибуты не связаны каузальными отношениями друг с другом.

Нет, здесь речь ведется о бесконечном ряде конечных вещей. Я полагаю, что в данном случае текст Спинозы надо понимать буквально. «Постоянные и вечные вещи» суть именно вещи, а не модусы или атрибуты. Вещи и модусы не одно и то же. Модусы, разумеется, тоже суть «вещи», тем не менее различие между этими двумя понятиями сохраняется. В терминах общей логики, объем у понятия вещи больше. Всякая реальная вещь выражается посредством различных — и притом бесчисленных — модусов.

Для интеллекта вещь (res) есть или причина как таковая, или же действие этой причины. Ordo et connexio rerum — это порядок связи причин и действий. Модусом же Спиноза называет форму бытия вещи в том или ином одном атрибуте субстанции.

Понятия вещи и модуса нередко смешиваются. К примеру, Джонатан Беннетт пишет, что «мой дух есть тот же самый модус, что и мое тело»[619]. Меж тем дух и тело, согласно Спинозе, образуют одну и ту же вещь, но ни в коем случае не один и тот же модус. Вообще, расхожее мнение, что для Спинозы человек есть модус субстанции, простая ошибка. Человек, как таковой, — вещь, которая состоит из двух разных модусов — духа и тела. Вещь (вне зависимости от конкретного прилагательного: конечная или бесконечная, постоянная и вечная или единичная изменяемая, мыслящая или протяженная) для интеллекта есть сумма своих модусов либо (если эта вещь — Бог) сумма своих атрибутов[620].

Отдельный человек, несмотря на непрерывные изменения, происходящие с его духом и телом, — человек, понятый sub specie aeternitatis, — является постоянной и вечной и, вместе с тем, единичной вещью. Это необходимый «узелок» в бесконечномерной каузальной сети, или «паутине» Природы, как образно выражался Хэролд Хэллетт. Строение каузальной сети единичных вещей описывается в [Eth1 pr28]:

В последнем счете всякая единичная вещь детерминируется всей совокупностью единичных вещей и, в свою очередь, детерминирует все остальные вещи в «порожденной Природе». В этом смысле она, несмотря на ее конечное и ограниченное бытие, является постоянным и вечным условием бесконечного бытия Природы, взятого в целом[621].

В том или ином конкретном атрибуте субстанции каузальная сеть вещей предстает как единый бесконечный модус, слагающийся из бесчисленных конечных модусов (тел или идей). Вот как она выглядит в атрибуте мышления:

В атрибуте протяжения такой же бесконечный модус именуется facies totius Universi (форма Вселенной в целом).

Истинная индивидуальность постоянной и вечной вещи определяется тем конкретным местом, которое она занимают в вечном и бесконечном порядке причин, иначе говоря, осуществляемыми ею действиями. Понимать эти действия и значит понимать вещь sub specie aeternitatis. Особенности же существования вещи в пространстве и времени характеризуют только единичную изменяемую вещь, ее воображаемую индивидуальность; они могут быть адекватно поняты только частично (ибо ее существование зависит от бесчисленного множества внешних причин) и только на основании знания истинной, каузальной индивидуальности вещи.

Знание постоянных и вечных вещей логически совершеннее знания единичных изменяемых вещей. Феноменальный порядок, то есть последовательность явлений, данная в чувственном созерцании, зависит от каузального порядка вещей и не может быть понят раньше последнего. Однако феноменальный порядок зависит не только от порядка каузального, а еще от действий воображения.

Воображение формирует ряд единичных изменяемых вещей посредством некоторых заимствованных у рассудка категорий — времени, числа и меры, — которые Спиноза зовет «помощниками воображения» (auxilia imaginationis). Эти категории занимают ту же логическую нишу, что «трансцендентальные схемы», опосредствующие отношение явлений чувственности и категорий рассудка, у Канта: они служат посредниками, налаживающими косвенную связь между оторванными друг от друга сущностью и существованием конечных вещей. Пользуясь этими категориями, воображение упорядочивает поток чувственных данных — увязывает в целостные образы и раскладывает по полочкам «родов» и «видов», — тем самым отливая их в доступную для интеллекта (хотя и неадекватную) форму.

Проблема в том, что воображение и интеллект действуют по совершенно разным законам:

Допускает ли Спиноза, тем не менее, возможность заключения разумной конвенции воображения с интеллектом, которая способствовала бы усовершенствованию интеллекта? Во всяком случае логика обязана выяснить, возможно ли согласовать две эти формы мышления, и, если такая возможность существует, конкретнее определить условия и средства достижения желаемой конвенции.