Колю предложение Саввича обрадовало. Он рассказал ему, что на днях побывал на многолюдном митинге на Дворцовой площади, который прошел бурно, со стрельбой.
— Убили какого-то дядьку с усами и подусниками.
— Все это, милок, прекрасно, — сказал Радко, — и называется войной гражданской. Но в эту кутерьму тебе встревать рановато. Надо подрасти. В типографии с работой ты справишься, и там есть что читать. Ты ведь любишь чтение? Оно полезно.
Колю взяли на работу в типографию. Определили в переплетный цех. Юноше место понравилось. В его цехе было сравнительно тихо, не то что в печатном, где что-то стучало, гремело, вертелось. Немало любопытного он увидел у наборщиков, которые его привечают, знакомят с наборной кассой. Ловко они с ней управляются. Металлические буквы разного сорта разложены по клеткам. Наборщик, словно фокусник, быстренько может сложить в верстачке слово, за ним — фразу. Так рождается текст, который после ряда манипуляций оттискивается и идет дальше, к людям. Когда-то такие вот кудесники сделали его «Хрестоматию». Кстати, о «Хрестоматии». Коля нашел время, чтобы одеть ее здесь в новый тканевый переплет. Девушки из цеха подобрали кофейный колер, и книжка получилась нарядной. Сестренки ею любовались, хвалили брата за обретенное мастерство.
Профессий в типографии много, и все довольно сложные. Некоторые сродни работе ювелира. Это в цинкографии, в граверной. Постигать их можно всю жизнь. Коля старался, вначале его ничто не тревожило, пока в печатном цехе не подобрал бракованную афишку с портретом. С нее глядел тот же человек, кудрявый, с бородкой, которого когда-то он видел на листке, принесенном подпоручиком Саввичем. И оказывается, что это вовсе не Гамлет и не Шекспир, а Лев Давыдович Троцкий, глава Реввоенсовета. Он создатель революционной армии. Афишка звала в эти новые войска молодежь.
Указывался адрес, куда может обратиться любой желающий вступить в ряды новой армии. Когда вечером по пути домой Николай увидел совсем молодых ребят с лицами, не знавшими лезвия бритвы, в шинелях и островерхих суконных шлемах, как у Александра Невского, только со звездами, сердце его не выдержало. Он решил разузнать: возьмут его или не возьмут?
Отпросившись у старшего переплетчика, Коля смотался в казармы. Ему показали штабное отделение. Штабом оказалась обычная канцелярия с чиновниками за столами, заваленными бумагами, с машинистками и телефонным аппаратом на стене возле стола. Столоначальник — молодой человек, вроде Саввича, во френче английского покроя, со следами оторванных погон, в желтых крагах.
Окинув взглядом фигуру Николая, начальник улыбнулся, залюбовался парнем. Заинтересовали решимость в чертах лица, гордая посадка головы. Видно, знает себе цену! Сказал, как отрезал:
— Вот тебе, юнак, направление — побывай у доктора, справку принеси. А жизнь в армии вот что: не знаешь — научат, не хочешь — заставят! Понял?
Николай вытянулся в струнку, ответил громко:
— Так точно, понял!
Этим ответом пути к отступлению были отрезаны. Значит, иного ему не дано, такова воля судьбы.
Уход в армию Николая его товарищи по цеху восприняли с пониманием. Но для сестер такое решение брата было ударом. Они горько плакали. А расставание с питомцем, пушистым Васькой, оказалось еще тяжелее. Когда собирали в заплечный мешок дорожные вещички, котик норовил на мешок взобраться. Чувствовал неладное. Жалобно глядел на хозяина умными глазками. Потом, когда попрощались, царапал двери, подавая голосок.
— Жди, Васёк! Даст бог, увидимся! — сказал ему на прощание Николай. За плечами в сумке лежала книга французского писателя Альфреда де Виньи «Неволя и величие солдата», которой Николай последнее время зачитывался. Собственно, она и стала основной виновницей того, что Николай Берзарин оставил работу, родительское гнездышко, обжитые кварталы города. И отправился в пучину неизведанного…
Крепкий парень, знающий алгебру и русскую литературу, историю, географию и физику, годится не просто в стрелки. Такого, развитого умом, упрямого, с широкими плечами, можно и в пулеметчики определить. Там, у станкового пулемета, кроме всего прочего, нужны крепкая спина и уверенная поступь.
Ствол, щит и станина тяжеловаты, а их приходится на горбу перетаскивать. Это для начала. Дальше — все зависит от него.
Колю и определили в пулеметчики. И дома, и в типографии он был приучен к аккуратности, порядку, чистоте. Пулеметные механизмы надежно действуют в руках того, кто относится к ним, как к живому существу, нежно и преданно. С пулеметом надо уметь ладить, понимать его недуги. Небрежность означает смерть и для «максима», и для того, кому он доверен. В этом пулемете были душа Николая, его сердце, его чувства.
Первым номером становится тот, кто с завязанными глазами способен разобрать и собрать пулемет. Если ты и не достиг такой высоты, то к ней надо стремиться. Коля стремился. А когда достиг высот, получил отличную оценку на стрельбах — начальник команды взял его к себе в помощники. Помощник наставника пулеметчиков — это успех и ответственность. Начинают спрашивать с тебя за других, за бойцов, тебе подчиненных.
Пулеметная команда — одна в полку. Полный штат — более шестидесяти человек при восьми пулеметах.
Пулемет «максим» — иностранный, но прижился везде. Изобретен американцем Хайремом Стивенсоном Максимом (1840–1916). Впервые применен в Англо-бурской войне 1899–1902 годов. В Россию завезен во время Русско-японской войны. Тогда считалось достижением иметь один пулемет на целый полк. Треск пулемета мог вызвать панику невообразимую. Потому что пулемет — оружие массового поражения. Инструкцией предусматривалось, что в случае неудачного боя, натиска сильного врага пулеметчик отступает последним, отстреливаясь на ходу. Пулеметчиков в плен не брали, убивали на месте, расправляясь беспощадно. Так было. Ну а позже…
Я написал фразу: «Ну а позже…» Что имел в виду? К пулеметам опасно привыкли, как сейчас привыкают к атомной радиации. Армия с пулеметами — это вроде бы нормально. Но к «трещоткам», страшному орудию смерти, потянулись руки полиции, жандармов, охранников. Пистолет-пулемет из-под полы теперь можно купить даже на базаре. Автомат Калашникова — любимая игрушка ферганских и прочих боевиков и террористов.
Длительная война вгоняет каждую страну в каменный век. Созиданию служат серп и молот, плуг и сеялка. Черное знамя восстаний и мятежей долго полыхало над Россией.
Надо было преодолеть «детские болезни» революции, перевести страну на мирные рельсы. Эту задачу выполняла Красная армия. Ей дел хватало. Хозяйство разорено, ресурсы иссякли. Как выглядел солдат пехоты? Шинель, бушлат, куртка, промасленный и пропыленный пиджак. На ногах — сапоги, ботинки, опорки и даже лапти. Все это видит наш зритель на фотоснимках, на лентах кинохроники 1918–1920 годов.
Но Николай Берзарин — петроградец. А город Петра — столица бывшей империи. Остались воинские склады. Там — армейское добро. Там — добротные шинели, сапоги, модные островерхие шлемы. Седла, конская сбруя, всевозможная амуниция.
Навестившего свой дом Николая сестры и кот Васька узнали с трудом. На нем новенькое с иголочки офицерское обмундирование, на плечах поскрипывали ремни портупеи. Он стремился быть полноценным воином. Интенданты видели это и позаботились о внешнем виде Николая. В нем исчезло все детское, подростковое. Весь двор ощупывал его, любовался. Ребята-одноклассники были в восторге. Он их в квартиру пригласил, угостил чаем с сахаром. Им захотелось пощупать револьвер. Коля позволил это, при них разобрал личное оружие на части и снова собрал. Ребятам все было в новинку. Санька Хорек, кореш, разоткровенничался.
— Мы на тебя дразнилку выдумали, — сказал он, — «Коля — Перекати-Поле». Теперь помолчим. Ты — настоящий красный офицер! Ать-два!
Николай улыбнулся и показал Саньке свой кулак. Смотри, врежу!
…Жить просто так, без определенной цели — даже безбедно — не в правилах людей с натурой Берзарина. Пусть крышей для него служит лишь небесный купол. Пусть пищей порой служит сухарь с кружкой кипятка, вобла или конина. Главное для него — возможность самоутверждения, самосовершенствования. Жить, чтобы обогащать себя духовно, проникать в непознанное. Где это возможно? Монастырь не в счет. Молодому, здоровому человеку все это предоставляет армия.