Страстная любовь одного сирийского юноши довершила гибель вышедших из Дамаска изгнанников. Один из знатных горожан, по имени Иона, был помолвлен с одной богатой девушкой; но ее родители отложили свадьбу, и она согласилась бежать с тем, кого выбрало ее сердце. Они подкупили ночную стражу, стоявшую у Кейсанских ворот; шедший впереди любовник был окружен эскадроном арабов; но его восклицание на греческом языке: “Птичка попалась” - дало знать его возлюбленной, что она должна поспешно возвращаться в город. В присутствии Халида и ввиду неминуемой смерти несчастный Иона заявил, что верует во единого Бога и в его апостола Мухаммеда, и впоследствии исполнял обязанности честного и искреннего мусульманина до той минуты, когда погиб смертью мученика. Когда город был взят арабами, он устремился в монастырь, в котором укрылась Евдокия; но она уже позабыла своего возлюбленного, отнеслась к Ионе с презрением, как в вероотступнику, предпочтя свою религию своей родине, а Халид хотя и не был доступен для сострадания, однако из чувства справедливости не хотел силою удерживать в Дамаске ни мужчин, ни женщин. В течение четырех дней полководец был задержан внутри города условиями мирного договора и необходимыми распоряжениями, которых требовало его новое завоевание. Расчет времени и расстояния мог бы заглушить его кровожадные и хищнические влечения, но он внял настояниям Ионы, который уверял, что еще можно догнать измученных беглецов. Халид предпринял преследование во главе четырех тысяч всадников, переодетых христианскими арабами. Они останавливались лишь для того, чтоб совершать в назначенное время молитву, а их проводнику была очень хорошо знакома местность. Следы беглецов долго были вполне ясны; они внезапно исчезли; но сарацинов ободряла уверенность, что караван повернул в сторону к горам и что он скоро попадет в их руки. При переходе через горный хребет Ливана они выносили тяжелые лишения, а неукротимый пыл влюбленного поддерживал и ободрял этих упавших духом ветеранов-фанатиков. От одного из местных поселян они узнали, что император прислал колонии изгнанников приказание, не теряя времени, продвигаться вперед по дороге, которая ведет вдоль морского побережья к Константинополю; он, быть может, опасался, что солдаты и жители Антиохии падут духом, когда увидят этих изгнанников и услышат рассказы об их страданиях. Проводник провел сарацинов по территориям Габалы и Лаодикеи в почтительном расстоянии от городских стен; дождь шел непрерывно, ночь была темная, и только одна гора отделяла их от римской армии, а постоянно заботившийся о безопасности своих солдат Халид шепотом сообщил своему товарищу виденный им зловещий сон. Но с восходом солнца горизонт очистился и арабы увидели палатки беглецов, раскинутые в красивой долине. После небольшого промежутка времени, посвященного отдыху и молитве, Халид разделил свою кавалерию на четыре отряда, из которых первый поручил своему верному Дерару, а над последним сам принял главное начальство. Эти отряды устремились один вслед за другим на беспорядочное сборище людей, которые были плохо вооружены и изнемогали от скорби и от усталости. Арабы наслаждались уверенностью, что от лезвия их палашей не спасся ни один из христиан мужского или женского пола, за исключением одного пленника, который был помилован и получил свободу. Вывезенное из Дамаска золото и серебро было разбросано по всему лагерю, и арабы нашли там триста вьюков шелковых тканей, которых было бы достаточно для того, чтоб одеть целую армию полунагих варваров. Среди общей суматохи Иона искал и нашел ту, которая была целью его преследования; но этот последний акт вероломства усилил ненависть Евдокии, и в то время, как она сопротивлялась его ненавистным ласкам, она вонзила меч в свое сердце. Другая женщина, вдова Фомы, и действительная или мнимая дочь Ираклия, - была пощажена и отпущена без уплаты выкупа; но великодушие Халида проистекало из презрения, и этот высокомерный сарацин оскорбил величие Цезарей дерзким вызовом на бой. Халид проник внутрь римской провинции с лишком на сто пятьдесят миль; он возвратился в Дамаск так же секретно и так же быстро, как оттуда вышел. При вступлении на престол Омара Меч Божий был устранен от военного командования, но порицавший опрометчивость его предприятия халиф был вынужден похвалить его за энергию и искусство, с которыми это предприятие было доведено до конца.

Другая экспедиция завоевателей Дамаска также обнаруживает и их жадность, и их презрение к богатствам этого мира. Они узнали, что продукты Сирии и произведения ее мануфактур ежегодно свозятся на ярмарку в Абилу, отстоящую от города почти в тридцати милях, что в то же время множество пилигримов посещает келью одного благочестивого отшельника и что этот праздник торговли и суеверия будет особенно блестящ благодаря предстоящему бракосочетанию дочери Триполийского губернатора. Славный и святой мученик Абд Аллах, сын Иафара, собрав пятьсот всадников, взял на себя благочестивое и прибыльное поручение обобрать неверных. Когда он стал приближаться к Абиле, до него дошло тревожное известие, что число собравшихся там иудеев и христиан, греков и армян, сирийских уроженцев и египетских иноземцев доходит до десяти тысяч и что, кроме того, невесту охраняет стража из пяти тысяч всадников. Сарацины остановились. “Что касается самого меня, - сказал Абд Аллах, - то я не смею возвращаться назад; наши враги многочисленны, наша опасность велика, но нас ожидает великолепная и верная награда и в этой жизни, и в будущей. Пусть каждый, сообразно со своим желанием, выступает вперед или поворачивает назад”. Ни один мусульманин не покинул своего знамени. “Указывайте нам путь, - сказал Абд Аллах христианину, который служил у него проводником, - и вы увидите, на что способны последователи пророка”. Они напали пятью отрядами; но после первого успеха, которым они были обязаны неожиданности нападения, они были окружены и почти совершенно подавлены многочисленным неприятелем, а эту храбрую кучку людей фантазия арабов сравнила с белым пятном на шкуре черного верблюда. Незадолго перед солнечным закатом, в то время как оружие выпадало из их усталых рук и они уже помышляли о переселении в вечность, они увидели приближавшееся к ним облако пыли; они услышали приятный звук текбира и скоро вслед за тем увидели знамя Халида, спешившего во весь опор к ним на помощь. Христиане не устояли против его нападения, и он преследовал их до реки Триполи, не прекращая резни. Они оставили позади себя и привезенные на ярмарку богатства, и выставленные для продажи товары, и привезенные для покупок деньги, и блестящие декорации, приготовленные для свадьбы, и губернаторскую дочь вместе с состоявшими при ней сорока подругами. Фрукты, съестные припасы, мебель, деньги, посуда и драгоценные каменья были торопливо навьючены на спины лошадей, ослов и мулов, и святые разбойники с триумфом возвратились в Дамаск. Отшельник после непродолжительного и горячего спора с Халидом отказался от венца мученичества и остался невредимым среди этой печальной картины убийства и опустошения.

Сирия не была недостойна оказанного ей предпочтения, так как принадлежала к числу тех стран, в которых земледелие процветало с самой глубокой древности. Близость моря и гор и обилие лесов и вод умеряли ее знойный климат, а произведения ее плодородной почвы доставляли обильные средства пропитания, благоприятствовавшие размножению и людей, и животных. Со времен Давида и до времен Ираклия эта страна была усеяна старинными и цветущими городами; ее население было и многочисленно, и зажиточно, и даже после того, как ее мало-помалу опустошали деспотизм и суеверие и после недавних бедствий, причиненных войной с Персией, Сирия еще могла возбуждать и удовлетворять жадность степных племен. Равнина, которая тянется на протяжении десяти дней пути от Дамаска до Алеппо и Антиохии, омывается с западной стороны извилистым течением Оронта. Возвышенности Ливана и анти-Ливана тянутся от севера к югу между Оронтом и Средиземным морем, а название пустой (Coelesyria) было дано длинной и плодородной долине, которую окаймляют в том же направлении два кряжа снежных гор. Между городами, о которых упоминают под их греческими и восточными именами география Сирии и история завоевания этой страны, мы отличаем Эмесу, или Хомс, и Гелиополь, или Баальбек, так как первый был метрополией равнины, а второй - столицей долины. Под владычеством последнего из Цезарей они были сильно укреплены и многолюдны; их башни блестели на далеком расстоянии; общественные и частные здания покрывали большое пространство, а граждане славились если не своим мужеством, то по меньшей мере, своей гордостью, если не своими богатствами, то по меньшей мере, своей роскошью. Во времена идолопоклонства и Эмеса, и Гелиополь поклонялись Ваалу, или солнцу; но во времена упадка их суеверий и их величия их судьба была далеко не одинакова. От находившегося в Эмесе храма, который поэты сравнивали с вершинами Ливанских гор, не осталось никаких следов, между тем как развалины Баальбека, оставленные без внимания древними писателями, возбуждают любопытство и удивление в европейских путешественниках. Храм имел двести футов в длину и сто футов в ширину; его передняя часть была украшена двойным портиком на восьми колоннах; с каждой стороны было по четырнадцати колонн, и каждая колонна, вышиною в сорок пять футов, состояла из массивных каменных или мраморных глыб. Размеры и украшения коринфского ордера свидетельствуют о его греческой архитектуре; но так как Баальбек никогда не был резиденцией какого-либо монарха, то для нас непонятно, как могла щедрость частных лиц или городского общества доставить средства для возведения таких великолепных построек. После завоевания Дамаска сарацины направились к Гелиополю и к Эмесе; но я не буду снова говорить о вылазках и сражениях, так как я уже описывал их с большими подробностями. При дальнейшем ходе военных действий сарацины были обязаны своими успехами столько же своей политике, сколько своему мечу; они разделяли силы неприятеля тем, что заключали с некоторыми из своих врагов отдельные и недолгосрочные мирные договоры; они приучали население Сирии сравнивать выгоды, доставляемые их дружбой, с невыгодами, причиняемыми их враждой; они знакомили его со своим языком, со своей религией и со своими нравами и путем тайных закупок истощали магазины и арсеналы тех городов, к осаде которых намеревались приступить. Они увеличивали выкуп тех городов, которые были богаче других или которые оказывали более упорное сопротивление, и с одной Халкиды было взыскано пять тысяч унций золота, пять тысяч унций серебра, две тысячи шелковых одеяний и столько фиг и маслин, сколько можно навьючить на пять тысяч ослов. Но условия перемирия или капитуляции соблюдались в точности, и тот наместник халифа, который дал обещание не вступать внутрь сдавшегося ему Баальбека, оставался спокойным и неподвижным в своей палатке до той минуты, когда враждовавшие между собою партии стали просить вмешательства иноземного повелителя. Завоевание и сирийской равнины, и сирийской долины было окончено менее чем в два года. Однако повелитель правоверных был недоволен этими мешкотными успехами, и сарацины, оплакивая свою вину слезами ярости и раскаяния, стали громко требовать, чтоб начальники вели их сражаться за Господа. В одном сражении, происходившем под стенами Эмесы, юный двоюродный брат Халида восклицал: “Мне кажется, что я вижу чернооких гурий, которые смотрят на меня; если бы одна из них появилась на земле, все люди умерли бы от любви к ней. Я вижу в руке одной из них зеленый шелковый платок и шапочку с драгоценными каменьями; она манит меня к себе и говорит: “Приходи сюда скорей; ведь я люблю тебя”. С этими словами он устремился на христиан и стал поражать насмерть всех, кто встречался на пути; наконец, он обратил на себя внимание губернатора Хомса и был насквозь проколот копьем.