— И что ты ответил ему?

— Я сказал, что я не знаю.

— Хорошо. Так и продолжай говорить, если кто-нибудь спросит тебя об этом.

— Но ты уходишь?

Саймон поднес к губам палец.

— Не спрашивай.

— Хорошо. — Минчао пожал плечами. Похоже, он собирался о чем-то заговорить, но передумал. А затем передумал еще раз, и все-таки решился. — Мне будет жаль, если ты уйдешь, — сказал он. — Я думаю, это плохая мысль.

— Почему?

— Отсюда невозможно бежать. Ты не сможешь выдавать себя за китайца. Здесь негде спрятаться. От деревни до ближайшей границы много верст.

— Семьсот пятьдесят миль до Гонконга. Я думаю, именно столько.

— Ну вот видишь! Это же невозможно!

— На свете нет ничего невозможного, Минчао. Все это вопрос смелости.

Минчао долго раздумывал над словами Саймона, ничего не говоря. Наконец он сказал:

— Желаю тебе удачи. Спокойной ночи, шурин Саймон. Может быть, прощай?

— Спокойной ночи, Минчао.

— Я увижу тебя завтра на своей свадьбе?

Когда англичанин промолчал в ответ, Минчао снова пожал плечами, достал из кармана спички и зажег фонарь. В свете потрескивавшего фитиля он пристально всмотрелся в глаза Саймона, безуспешно пытаясь что-либо понять. Наконец он сдался и направился прочь, поминутно останавливаясь и оборачиваясь. Он все махал рукой. Саймон следил, как Минчао осторожно движется по темной улице, пока свет его фонаря не исчез из виду. Затем он вернулся в дом и расстелил карту на столе в кухне. Она была именно такой, как описал ее Минчао: очень старая. Но она вполне подходила. Саймон порылся в выдвижном ящике кухонного стола Кайхуэй и нашел там огрызок карандаша. Он провел жирную линию, соединяющую Чаян и Тунлунь, — ближайший город. Потом продолжил линию на юго-восток, примерно в направлении Гонконга. Ловушка была простенькой, но, если Цю обнаружит карту, ему будет несложно решить, в какую сторону подались беглецы. Саймон сложил карту и засунул ее за буфет так, чтобы самый уголок высовывался наружу. Вроде и не бросается в глаза, но всякий, кто проведет тщательный обыск в доме, обязательно ее обнаружит. Он уже собрался погасить свечу, когда услышал шум и увидел, как в кухню вошел Мэт.

— Готов?

— Да. Ди провела все как надо?

— Конечно. Ты подготовил постель?

— Да, постарался. Если смотреть от двери, то это выглядит так, будто Ди и Тинчень спят рядом. Все нормально, только если не подходить ближе.

— Я проверю. Ты знаешь дорогу?

— Конечно. Ты достаточно часто повторял нам все это.

— Надеюсь, что так. Страшно?

— He-а. Это же приключение! Все, что угодно, лишь бы выбраться отсюда! Только…

— Только что?

— Ну… малыш. Тинчень.

— И что же он?

— Это кажется в какой-то степени жестоким.

— Я знаю. Мэт, помнишь, ты однажды обвинял меня в чересчур высоконравственном поведении?

— Да! На следующий вечер после того, как взорвали завод.

— Ты сказал тогда, что моя высокая нравственность должна быть мне сильной помехой в делах.

— Я помню это.

— Ты все еще так считаешь?

Мэт промолчал.

— Жизнь — это не только бизнес.

— Думаю, да.

— Что более важно для нас — выбраться отсюда, или не подвергать риску маленького Тинченя?

Мэт не раздумывал.

— Выбраться отсюда.

— Правильно. Это все только вопрос выбора, точнее выбора цели, не так ли? Вопрос выбора приоритетов.

— Думаю, ты прав.

— Вот и заруби себе это на носу. И не будь слишком самоуверенным. Сохраняй спокойствие, но помни все, что я тебе говорил. И еще вот что, Мэт…

— Да?

— Бога ради, хорошенько присматривай за ребенком.

Мэт не двинулся с места. Внезапно он подошел к отцу и обнял его. Саймон подавил удивление и обнял Мэта в ответ, прижав сына к себе так крепко, как только мог.

— Пока, па. И удачи тебе!

Саймон выпустил сына через заднюю дверь и смотрел ему вслед, пока силуэт его не растворился в темноте. Итак, дети ушли, и он не знал, когда снова увидит их. От этого ему стало не по себе. Вдруг он почувствовал, что ему страшно. Когда Джинни подошла к мужу и положила руку ему на плечо, ее поразило, что дрожь сотрясает все тело.

— С тобой все в порядке? — спросила она.

— Я немного… — он резко тряхнул головой, — немного устал, только и всего.

— Мы должны дать им старт. Пойдем в другую дверь. Ты зайдешь первой, так будет естественней. А я зайду чуть позже.

Но, прежде чем они оба успели двинуться, дверь открылась, и в кухню, хромая, вошел Цю, тяжело опираясь на руку своей жены. Цинцин подвела его к ближайшему стулу и осторожно помогла ему сесть. Цю сморщился от боли. Он вытянул левую ногу вперед. В икре нога была перебинтована, и повязка доходила до колена. Сквозь белую марлю кое-где проступала кровь.

Саймон ободряюще улыбнулся Цю.

— Я рад видеть вас на ногах, Цю Цяньвэй. Почему бы вам не отдохнуть? — Он говорил по-китайски, чтобы все присутствовавшие его поняли.

— Я могу отдохнуть и здесь. Главное, чтобы нога не онемела. Эта докторша слишком мягкотелая. Для армии она не подошла бы.

Его лицо снова скривилось в гримасе. Саймон не мог понять, как это человек такого тщедушного телосложения способен переносить такую боль и находиться на ногах.

— Вам ничего не надо? — спросил он.

— Благодарю вас. Я ничего не ел. Моя жена найдет что-нибудь. Цинцин, давай-ка…

— Цинцин, там еще осталось немного супа из соевого творога.

— Спасибо, товарищ Юнг. — Цинцин подошла к плите и зачерпнула из кастрюли, налив в деревянную миску немного супа, она поставила еду перед мужем. — А вы не хотите поесть? — спросила она Саймона.

— Да, я съел бы немного. Благодарю вас.

Цинцин наполнила другую миску и подала ее англичанину.

— А вы, товарищ Линьхуа?

Джинни покачала головой.

— Вы не можете уснуть? — спросил Саймон у Цю.

— Нет, не могу. Все, кроме меня, спят. Кроме нас.

— Может, мы составим вам компанию, или вы хотите побыть один?

Цю раздумывал слишком долго, чтобы его ответ показался убедительным.

— Вам нет нужды оставаться со мной. — Еще одна пауза. — Вы, наверное, устали.

Но несмотря на его слова Саймон уселся поудобнее, причем так, чтобы, повернув голову влево, он мог видеть лицо Цю.

Джинни уселась напротив мужа, а Цинцин подвинула свой стул поближе к Цю, сидевшему во главе стола.

— Так что же случилось сегодня, Цю Цяньвэй? — спросил Саймон.

— Меня сбил глупый крестьянин своей телегой.

Саймон задумчиво помешал ложкой в миске с молочно-белым густым соевым супом.

— Это несчастный случай?

Цю пожал плечами.

— Я так не думаю, но я ничего не могу доказать.

— Может, это и к лучшему, что не можете.

Цю едва заметно улыбнулся и съел еще пару ложек супа.

— Может быть. — Желание поболтать с кем-нибудь постепенно становилось все более очевидным. — Что имела в виду эта докторша? Ци и шэнь… По-моему, все это чушь.

— Она цитировала единственный известный ей источник — классический труд якобы эпохи Хуанди — Желтого императора,[33] единственный источник по теории для всех китайских специалистов народной медицины. Это «Ней цзин».

— Товарищ Юнг, откуда вы это знаете? — удивляясь, спросила Цинцин.

— Я читаю. Я слушаю. Трудно охарактеризовать, что такое ци. Оно согревает тело и защищает его от болезней. А шэнь — это дух, жизненная сила. По-моему, доктор была права, когда говорила, что Цяньвэю недостает этого.

— Вы такой же, как и многие другие иностранцы, Саймон Юнг, — насмешливо заметил Цю. — Вы любите Восток, но для вас он — только легенда и загадка. Мы, те, кто живем в Китае, знаем его лучше.

Саймон пропустил насмешку мимо ушей.

— Мне жаль, что вас отправили сюда, — сказал он вдруг.

— С чего бы это вам жалеть меня?

— Ну тогда жаль вашу жену и сына.

— A-а, да! Они оба «смотрят сквозь туман, но не могут разглядеть свой дом».