День выдался превосходный, один из тех, что наступают в Пекине только осенью, да и то не всегда. Над почти лазурными водами озера повисла зыбкая дымка, окутав Цинхуадао волшебным туманом, напоминавшим тончайшую кисею. Цю стоял в носовой части и смотрел, как остров медленно вырастает перед ним, закрывая горизонт. Весельных лодок на озере было уже маловато — сезон прошел, вода стала холодной. Однако самые стойкие из пекинцев еще бороздили спокойные воды, предаваясь философическому созерцанию и медитации на лоне прекрасного. Большей частью это были молодые парочки, искавшие способ уединиться вдвоем, что само по себе стоило некоторого труда в густонаселенном пространстве.

Цю вздохнул. Сам он был теперь избавлен от всех житейских проблем, но это не принесло ему никакого облегчения и радости.

Он никак не мог избавиться от чувства боязни, его пожирал страх, что он может сделать ошибку, и тогда эта новая жизнь развеется, как сон, который спугнули предрассветные лучи. За последние месяцы он многому научился, приобрел практические навыки в новом ремесле, но все же не вполне освоился со своей новой должностью. Цю мечтал о библиотеке с центральным отоплением; да, о библиотеке и кабинете со столом и креслом, и чтобы на столе лежала стопка статистических отчетов и кипы бумаги, на которой он писал бы статьи в научные журналы…

Он встряхнулся, безуспешно пытаясь прогнать уныние, и снова устремил хмурый взор на Цинхуадао.

Над лесистым островом возвышалась пагода Байта, изящный силуэт которой белел на фоне чистого, безоблачного неба. Ребенком Цю много раз бывал здесь, и одним из самых ранних воспоминаний его детства была эта многоярусная белая башня, подле которой любили сидеть его отец и мать, любуясь по воскресеньям на лодочки, плававшие по озеру далеко внизу. В течение всей его жизни воскресенья олицетворяли собой краткие периоды отдыха, редко выпадавшие его семье. Став взрослым, Цю в это время дня среди рабочей недели находился в учреждении. При мысли о своих бывших коллегах, согнувшихся за письменными столами, он ощутил легкий укол совести.

Настроение у него не улучшилось. Зачем это Сунь пригласил его сюда?

Цю сошел на берег и направился к закусочной. У него все еще оставалось время до встречи, а прогулка по воде разожгла аппетит. Он заказал горячие пампушки из сдобного теста, которые в свое время Вдовствующая Императрица[13] запретила своим подданным, превратив их в деликатес придворной кухни.

Он сел на ближайшую скамейку и, осторожно держа в розовой салфетке лакомство, отламывал по кусочку. Его настроение начало улучшаться — сидеть на солнышке было очень приятно. Поев, он задремал.

— А, Младший брат, так вот ты где!

При звуках этого голоса Цю вздрогнул и вернулся к действительности. Интересно, сколько времени прошло?

Он вскочил и, обменявшись рукопожатием с Сунем, попытался украдкой взглянуть на часы.

— Рад видеть тебя, Старший брат. Надеюсь, я не опоздал еще…

— Вовсе нет, это я заставил тебя ждать.

— Ничего страшного!

— Может, поедим?

Съеденные пампушки нисколько не заглушили чувство голода. Цю все еще хотел есть.

— Только если вы сами хотите, товарищ Сунь.

— Хочу, хочу.

Цю плелся вслед за Сунем к ресторану «Фаншань», — павильону, живописно расположенному на склоне холма, поросшего лесом, который щедрая осень раскрасила в великолепные золотые тона.

Из ресторана открывался чудесный вид на озеро. Наступил полдень, и солнце уже сверкало на озерной глади, превратив ее в ослепительное зеркало. Цю достал из кармана солнечные очки, купленные в Гонконге.

— Очень красивые, Младший брат.

Губы Цю искривились в его знаменитой уклончивой улыбке.

— Боюсь, я похож в них на капиталистического хищника.

— А почему бы и нет?

Цю решил в самое ближайшее время проверить свой слух у врача — ему показалось, что он ослышался.

— Все эти нынешние перемены, новые веяния… Повсюду возникают частные предприятия. Неплохой способ борьбы с безработицей, а?

Цю с опаской огляделся по сторонам. Они сидели в обеденном зале под названием «Башня лазурного света». В этот час зал оказался полупустым, но все равно Сунь говорил недопустимые вещи.

— Ха-ха, удивительно, товарищ Сунь.

— Удивительно? — Сунь глянул на него поверх меню. Его глаза за стеклами очков заморгали — он изобразил на лице абсолютное непонимание.

— Я насчет безработицы… Ведь в Китае нет безработных.

Пару секунд Сунь продолжал молча рассматривать своего спутника, а затем отложил меню и опустил руки на стол, покрытый скатертью.

— Чушь! — отреагировал он.

Глаза Цю едва не вывалились из орбит.

— Я знаю, — пояснил Сунь, — этих людей принято называть «ожидающие работы». Такова благозвучная официальная формулировка, но я называю их безработными. С этого дня такой термин должен употреблять и ты. Иногда мне кажется, Младший брат, что ты забываешь о своем новом ранге Красного Дракона. Между прочим, ты получаешь выпуски телеграфных новостей, то есть сводки агентств?

Цю вскрикнул и мгновенно умолк. «Телеграфные бюллетени» представляли собой подборку материалов для партийных руководителей высшего звена и ежедневно распространялись среди членов ЦК КПК и руководства военных округов, являясь этаким аналогом сводки новостей, которую получает на утренних брифингах президент США. В стране, где основная масса населения была лишена доступа к сведениям о самих себе, оставаясь отгороженными от внешнего мира, эти документы являлись далеко не безобидным источником информации. В них таился огромный вред, ибо знания о внешнем мире несли в себе угрозу перерождения и превращения во «вредного элемента».

— Я не думал, что мне разрешено получать их, — признался Цю дрогнувшим голосом. По правде говоря, он и не собирался узнавать это. Все, чего он хотел, так это чтобы ему позволили спокойно заниматься своим делом. — Я думал, что, может быть, материалы внутреннего пользования…

— А что полезного для себя ты найдешь в материалах внутреннего пользования? — В голосе Суня слышалось неприкрытое презрение. — Все эти выжимки из внутренней печати хороши для кадровых работников двенадцатой ступени. Еще раз напоминаю тебе, Красный Дракон, что теперь для тебя все изменилось. Ладно, хватит об этом. Давай закажем густой холодный суп из миндаля, его здесь готовят превосходно.

Несмотря на волнение, Цю почувствовал, как рот его наполнился слюной.

— Какая роскошь! Благодарю вас.

— Не стоит церемониться!

Едва Сунь поднял руку, появился официант. Цю смотрел во все глаза: высокое качество обслуживания — это из ряда вон выходящее событие. Однако официант был так же вежлив, как и проворен. Он не только записал заказ на листочке, но еще и улыбнулся при этом. В городе, в котором даже в лучших ресторанах приходилось ждать по часу, чтобы сделать заказ, это было невиданным явлением. До Цю вдруг дошло, что его спутник бывал здесь прежде, да не один раз. Но он тут же напомнил себе, что Сунь Шаньван много претерпел в свое время, и это только справедливо, что сейчас ему воздается за прошлые страдания.[14]

— Для начала мы выпьем маотая.[15] Вино я закажу позже.

Официант кивнул. Опусти он свою голову на миллиметр ниже, и это был бы уже поклон. Потрясенный Цю смотрел ему вслед, пока тот не исчез за вращающимися дверьми, ведущими на кухню.

— Надеюсь, тебе понравится живой карп, Младший брат?

— Я никогда не пробовал это блюдо, Старший брат.

— Вот как? Они вылавливают карпа из садка, и два повара совместно разделывают его, потрошат, жарят, обкладывают гарниром. Вся эта процедура занимает всего несколько секунд, и в результате при подаче рыбы на стол она все еще трепыхается. Ты знаешь, однажды я видел, как карп открывал рот даже после того, как его объели до костей. Правда, правда! Тут весь секрет в том, чтобы не затронуть определенный нервный центр в мозгу. Да ты и сам увидишь… Кстати, о мозговых центрах. — Сунь достал из нагрудного кармана рубашки пачку сигарет и предложил одну[16] Цю. — Я бы хотел поговорить с тобой о Гонконге.