Солнце коснулось поля и застыло, медля с закатом - не желая отрывать свои лучи от Ники, заигравшейся с кошкой. Та, довольная до невозможности, то ловила пряди, оживавшие под легкими порывами ветра, то переворачивалась на спину, брыкаясь и покусывая ладонь - ониксовую в потоках теплого света. Расслабленно облизывала невидимые остатки угощения с изящных пальцев, мурчала, обвивала запястье, оттеняя своим чернильным мехом полупрозрачные жилки… И вдруг хватала тонкую ткань платья! Несколько раз даже слышался угрожающий треск, и тогда Ника, громко смеясь, начинала отдирать ее острые коготки…

Эду казалось, что он видит сияющие полосы, которые оставлял разыгравшийся зверек на ее бархатной коже.

Внезапно он ощутил мучительную необходимость быть к ней ближе. Настолько, насколько это возможно.

Голову затопил хмельной шум. В кончиках пальцев заискрилось возбужденное ожидание…

Но парочка была увлечена собой: не замечая его состояния, Ника все развлекала проклятую кошку, а та скалилась, издеваясь - глядя прямо ему в глаза с намеком: нет, тебе она не достанется!…

Эд с каждым вдохом мрачнел. И обрывок травинки в его губах двигался часто и нервно.

Становилось прохладнее. Но в противовес истончавшемуся теплу на небесах разгорался пожар - все оттенки радуги, от нежно-золотистого до травяного, отражались в розовых облаках, перемешивались с глубокой синевой вечернего неба, звучали единым аккордом, завершающим суетность дня… Западный ветер, который в это время года просто обязан нести с собой пронизывающий холод и отчетливое дыхание смерти, оказался на удивление теплым. Его ласкающие прикосновения рождали на коже Эда легкий зуд. Заставляли сердце биться чаще.

Наконец, поглаживая присмиревшего зверька и вглядываясь в простор темнеющего поля, Ника тоже затихла.

Эд, не отрываясь, следил за ее пальцами, медленно скользившими сквозь шерсть, теребившими нежные кошачьи уши. И едва сдерживался, чтобы точным ударом не отшвырнуть мохнатый клубок, оказаться у ее ног и одним рывком…

- Наверное, уже пора, - она вдруг посмотрела на него без улыбки, каким-то на удивление трезвым и напряженным взглядом.

Кошка испуганно пискнула и размытой тенью метнулась в сторону, оставив на ее предплечье тонкий белый след. Эд с усилием сглотнул и отвел глаза.

- Да, наверное.

Он с запозданием понял, что почти весь вечер они провели в молчании. Странный вариант для вечернего пикника с юной девушкой. Но что уж теперь…

Ника стала на колени и потянулась вперед за бумажной тарелкой. Неожиданный порыв ветра игриво отбросил тарелку подальше от ее ищущей руки и взметнул яркую юбку.

Под которой ничего не было.

Эд успел подумать только: каким раскаленным стал вдруг воздух - как в саванне… И его руки сами собой легли на мягкие округлости ее тела, а губы припали к жаркому солнцу меж упоительно бархатистых ягодиц…

Голова раскалывалась.

Эд пережил немало болезненных пробуждений, связанных с недостатком самоконтроля накануне. Но это грозило побить все рекорды.

Чудовищным усилием воли он приоткрыл один глаз… и тут же застонал - в мире было слишком много света для бедного Эда!…

Что же такое, дьявол побери, он вчера пил?

Воспоминание помедлило мгновение и затопило до краев: горящая кожа, ее пот на его ладонях, привкус меда на губах и долгое, долгое колыхание трав вокруг…

Сон?

Он замер под ненадежным прикрытием одеяла, боясь шевельнуться. Боясь быть обнаруженным. Глаза наконец открылись… Но разве можно было им доверять?!

Чужие обои в мелкий цветочек и потолок - грязный и кое-где покрытый островками плесени. И окно. Эд не знал этого окна!

Ноги подогнулись. Он сел в кровати, пытаясь ухватить взглядом хоть какую-то деталь, способную объяснить ему, где он находится и что с ним случилось вчера.

Из угла подслеповато щурился громадный черный комод, казалось, удивленный присутствию Эда не меньше его самого. А прямо перед ним на тумбочке, в углу и на окне расположились… цветы.

Он выдохнул, чувствуя, как разжимается ужасная рука и выпускает его сердце…

Но тут взгляд скользнул вправо. И заледенел, прикованный к фигурке, похороненной под белоснежным сугробом одеяла. На какое-то призрачное мгновение Эд перестал существовать в этом мире…

А потом долго смотрел на маленький холмик среди безжизненных просторов постели. И не мог протянуть к нему руку.

Он помнил только вечер. И неожиданный конец пикника. Но как они добрались сюда… А ведь идти было не близко! Тем более - в темноте. Некстати вспомнились трухлявые доски… Ну не мог же он пройти по ним в бессознательном состоянии!

Но что бы ни случилось вчера, вот она - рядом. Надо всего лишь сдернуть покрывало… Вот только взбесившиеся руки отказываются подчиняться разуму.

Наконец, преодолевая отчаянное внутреннее сопротивление, Эд все-таки решился. Отдернуть покрывало сразу не вышло - пришлось малодушно тянуть за край, каждый миг надеясь - и до холодного пота боясь! - увидеть то, что может под ним скрываться…

Еще миллиметр. Еще. Еще… Край подушки. Но почему не видно ее волос? Они должны были бы разметаться в беспорядке по всей постели! И почему не слышно ее дыхания в этой пронзительной утренней тишине?!.

Прежде чем окончательно сойти с ума, Эд резким движением отшвырнул от себя покрывало!

И задохнулся, нелепо хватая ртом воздух - как утопленник, спасенный за мгновение до смерти. На кровати лежала небрежно скомканная простыня.

Навалилось черное отчаяние. Эд сполз на пол, обхватив голову и раскачиваясь из стороны в сторону. Перекатывая мысли: что он наделал вчера? И было ли оно - вчера?… И была ли она?

Последний вопрос хлестнул его. Помог подняться и побрести по пустому враждебному дому.

Яркое солнце из окон изобличало ее отсутствие лучше любого судьи, слепило глаза, заливая слезами, и немилосердно жгло горло… Входя в кухню, Эд задел крохотный черенок в майонезной баночке и долго тупо смотрел на него, не в силах понять, что это значит и почему сердце заходится от боли…

Ноги сами знали, что делать, и вынесли его к выходу. Дверь была распахнута. В ее черной раме мириадами тонких лучей яростное солнце заливало сад (ее сад!…). Эд отшатнулся, совершенно беспомощный перед силой этого сияния…

И вот тогда, сквозь шорохи осеннего утра, трели перелетных синиц и шепот воды (льющейся в красную лейку), ощущая, как колени наполняет предательская слабость, а к горлу подкатывает влажный ком, он услышал смех.

Впился рукой в косяк. Долго стоял с закрытыми глазами, наслаждаясь звучанием ее голоса и тем, как медленно и безвозвратно уходит из души жуткое чувство непоправимого…

А потом шагнул к ступенькам, ведущим с веранды в сад.

Ника стояла спиной к нему в полупрозрачной сорочке. Подсвеченная солнцем - золотистый ангел, она склонилась над розами, посаженными вчера. А цветы, абсурдно живые, тянулись к ней - защитнице слабых, подставляя каждый листок под мягкое поглаживание пальцев…

Наконец она его заметила. Лукаво улыбнулась, держа лейку косо и не замечая, что тонкая струйка льется прямо в ярко-красный цветок.

- Привет! Смотри, они совсем ожили.

Пошатываясь от счастья, Эд улыбнулся. И подумал, что теперь, кажется, он тоже - жив.

Время шло. Нет, оно летело! Суетилось непоседливой птицей, то надолго исчезая в идиллической голубизне неба, то возникая вновь в самый неподходящий момент, вызывая отчетливое желание отогнать его прочь - чтобы не мешало…

По утрам, просыпаясь в спальне, где со всех горизонтальных поверхностей в пределах досягаемости света на него глазели десятки маленьких и больших, глянцевитых и матовых, серебристых и изумрудных, вьющихся и горделиво-стройных хлорофилловых соседей, Эд все еще иногда испытывал минутное замешательство. Отрывал голову от подушки и растерянно оглядывался…