— Тряпочных. С лицами из папье-маше, — выдавила я, чувствуя, как холодеют уши. — Еще имена им… Наталиэн, Рэндинолла…

— Чего-то ты путаешь, Ирка. Я куклами не занималась. Масками — было дело. И правда, невыгодное. Не готовы у нас в городе это покупать, грубый народ.

Нехбет раздумала поворачиваться ко мне и осталась профилем.

— Да-да… — прошелестела я. — Маски. Точно.

Спасительный кружок часового циферблата взлетел к моим глазам — рука действовала четко, отдельно от меня.

— Мне пора, — сказала я, не видя цифр. — На работу.

Провожая, Олька многословно благодарила, завернула мне остаток оладий («на работе с чаем») и напоследок, в сужающуюся щелочку двери, сказала с неожиданным кокетством:

— А ты такая хэ-ладнокровная…

Я улыбнулась на щелчок замка, бледно и потерянно.

Полуденная улица встретила меня подслеповатым, белым солнцем. По проезжей части двигался грузовик, бодро разбрасывая песок, знаменуя конец скользких ситуаций и вселяя надежду, что все (и я в том числе) когда-нибудь обретут надежную почву под ногами. Покачиваясь в неторопливом автобусе, я пыталась доказать себе, что ничего особенного все-таки не случилось. Ну Олька неожиданно обеспокоилась уходом Ярилла. Ну, вообразила себя моей подругой. Такое бывает. Мало того — и не такое бывает. Но кто-то внутри у меня отчаянно бился, завывая: но ведь не куклы, а маски! Все может быть, но такого быть не может! Я же помню! Ну маски, возражала я позорному паникеру, ну и что? Что теперь делать, кроме как молча ехать на работу, покачиваться, смотреть в окно… Кстати, что Олька имела в виду, говоря на прощанье о моем хладнокровии, — что общение со мной ее успокоило? Или она знает намного больше, чем может показаться?

«С вами не происходило ничего необычного?»

В конце концов, я поступила просто и неоригинально — запретила себе думать об Ольке и куклах-масках, до тех пор пока не изложу все происшедшее Серафиму и не услышу его мнения.

Высадившись в центре, у цветочного павильона возле Строительного колледжа, я перешла дорогу, гадая, какой мне предстанет Контора в сей сногсшибательный день.

На крыльце я с трудом подавила в себе внезапный импульс немедленно повернуть обратно и больше в Конторе не показываться, мужественно потянула на себя тугую дверь — и открылся белый коридор с рядами дверей налево и направо. Если бы не коричневый советский линолеум, не вахта с неизменной тетей Норой и не запах — тонкие, едва уловимые миазмы, просачивающиеся в Контору из подвала, — можно было вообразить себя Тринити в коридорах Матрицы, выбить в прыжке директорскую дверь и, скрипнув черными кожаными перчатками, приставить к виску босса вороненый «магнум»: «Где моя премия, Меровинген? И где уже мой Нео, в конце концов?»

Кивнув тете Норе, я скользнула в свой кабинет. Александр Антонович, дремавший на столе под прикрытием монитора, приподнял голову и снова уронил ее на сложенные руки.

— Привет, — глухо донеслось из-под вязаных рукавов джемпера.

Молодой специалист Александр Антонович был начальником отдела, состоявшего из двух человек — его и меня. Судя по его позе, работы сегодня было немного.

Я села к своему компьютеру под фотографию Стоунхенджа и лозунг: «Работа — опиум для народа!» Привычно засмотрелась на крохотный сад камней в плоском цветочном горшке и осторожно потрогала языком больной зуб — попав из холода в тепло, он закапризничал было, но вскоре прекратил бесполезное нытье. Откинувшись в кресле, я уставилась в потолок, вкрадчивые серые флюиды бюджетного учреждения заструились вокруг.

— Что-то есть поделать? — на всякий случай спросила я Александра Антоновича.

— Ждем-с, — ответил он.

— Честно говоря, полгода назад я думала, что таких мест работы уже не осталось в природе.

— Угу.

Вроде бы все было как обычно. Кроме одного — я ощущала фантастическую непричастность к миру Конторы: казалось, стоит встряхнуться хорошенько — и Контора начнет отваливаться от меня кусками, словно засохшая глина.

Надо было срочно придумывать себе занятие. На выбор имелись: «Цитадель» (стратегия), «Анриэл» (стрелялка) и «Servants in the dark» («Серванты во мраке», — перевела я, усмехаясь).

Однако нехитрые сии развлечения меня сегодня не интересовали. Я положила перед собой записную книжку и некоторое время задумчиво гладила ее по переплетику. Потом решительно открыла, и тут же раздался телефонный звонок, двойной короткий — внутренний.

— Ира, дорогая, зайди, у нас тут на дискету не записывает, — проквакала трубка. — Уж что мы только не делали…

Вторая фраза вызвала у меня серьезные опасения.

Предпоследняя дверь налево. Две раздраженные женщины смотрели в экран, посередине которого располагается маленькое русскоязычное сообщение.

— Вот, — указала на экран одна из дам. — Чего ему надо?

— Читайте.

— Нет, ты сделай, нам некогда.

— Читайте! — потребовала я с неистовством архангела Джибрила, явившегося неграмотному Мохаммеду.

Дама оробела.

— «Диск, на который производится запись, заполнен, — прочитала она тоном старательной второклассницы. — Вставьте следующий диск».

Несколько секунд тишины.

— Ну? И что это значит? — потеряла терпение первая.

— А как вы думаете?

Женщины переглянулись.

— Сделай, а? — просительным тоном сказала вторая. — Нам некогда.

— Сделаете сами.

Это нехитрое заявление не оставляет, однако, возможности для ответа: чтобы ответить, женщинам нужно сначала прийти в себя, но где тут придешь в себя, когда Озарение заливает кабинет беспощадным белым светом, лучи бьют наружу, в тесный дворик, огороженный рабицей и пронизывают ветви обледеневших лип. Я отряхиваюсь как собака, пересекшая вброд Великую реку, и первый окаменевший кусок Конторы с грохотом разбивается об пол.

Возвратившись, я застала Александра Антоновича в той же позиции.

— Чего у них там? — приоткрылся черный сонный глаз.

— На дискету скинуть не могут.

— М-м…

— Схожу за булочкой, — объявила я в пространство и стала нашаривать в сумке кошелек. Не нашарив, вытряхнула все содержимое на стол. Кошелек нашелся, но среди косметики и мятых автобусных билетов я не обнаружила ключа от квартиры.

— Ч-черт! — выкрикнула я, вскакивая из-за стола.

Минут через сорок, выскочив на остановке, я упала три раза подряд — о позе «сягаму» не могло быть и речи при такой спешке. Напрасно давила я кнопку звонка и колотила кулаками в дверь, напрасно взывала: «Ярилло, это я, я ключ забыла, открой», напрасно выходила во двор и кричала то же самое в слепые окна — Ярилло либо спал сном праведника, либо уже радовал Ольку своим появлением, неукоснительно выполнив предписание: «Уходя, хлопни дверью».

Начали показываться любопытствующие соседи.

— Кто это у тебя закрылся? — хитро поинтересовалась старушка Антонина.

— Р-родственник, — сквозь зубы сказала я. — А может быть, его уже там нет.

— У хозяйки-то второй ключ имеется? — сипло спросил дядя Коля, подтягивая локтем сползающие треники.

— Хозяйка в отъезде.

— Тогда дверь ломать, — предвкушая, сказала старушка Антонина. — Может, сходить к этому… как его называют… председателю жилищного кооператива… Или вызвать спасателей.

— А вызывайте! — решительно сказала я. — Проезд Дружбы, дом восемь квартира тринадцать.

— Квартира-то двенадцатая, — поправил дядя Коля, — в тринадцатой-то я живу.

— Как? — сказала я.

Я уже полтора года жила на четвертом этаже, тринадцатая квартира, дверь налево. Взметнув взор к номеру на двери, я увидела цифру 12. Первый подъезд, четвертый этаж, дверь налево. Во всех панельных пятиэтажках хрущевского типа такая квартира имеет тринадцатый номер.

— А первая квартира тогда где? — спросила я глупо.

— Там, — ответил дядя Коля и показал в пол.

Медленно-медленно отошла я от двери. Медленно-медленно стала спускаться по ступенькам.

— Так вызывать мне спасателей? — послышался откуда-то из далекого далека голос старушки Антонины.