Когда дикие стада бродили по всему острову, коров гибло больше, но и больше выживало. Поэтому потери так или иначе восполнялись и общее количество скота увеличивалось. В одном же, сравнительно немногочисленном, стаде гибель самок невосполнима. Вот почему была разрешена охота на быков. Она необходима. Самцов всегда рождается больше, чем самок. Быков в стаде слишком много, и, если бы не планомерная охота на них, стадо постепенно могло бы выродиться.

Промысел этот такой же опасный, как охота на медведя с одним только ножом. По старой традиции фолклендцы быка никогда не стреляют. Оружием служат те металлические шары, которые висели в гроте, лассо и нож. Охотник садится на специально обученную лошадь и сначала старается отбить от стада намеченного быка. Почуяв опасность, самец немедленно бросается на всадника. Но конь бежит быстрее. Охотник «водит» быка по кругу и, улучив момент, заходит к нему с тыла. Тут-то и начинается сама охота. В считанные секунды, пока животное не повернулось навстречу лошади, охотник должен метнуть к его задним ногам боласы. Это те самые секунды, когда бык разворачивается. Метко брошенные шары, ударившись о его ноги, на развороте схлестываются, и бык оказывается спутанным. Не мешкая ни мгновения, охотник набрасывает на его рога лассо и сразу же соскакивает на землю, предоставив остальное лошади. Без всадника она в диком страхе рвется вперед. Крепко привязанное к подпруге лассо натягивается, как тетива. Бык пытается освободиться от лассо и тоже устремляется вперед, но в порыве прыжка падает на спутанные задние ноги. В этот момент охотник одним ударом ножа в спинной мозг поражает его, как молнией.

Все происходит быстрее, чем я здесь рассказал. Напряжение во время охоты огромное, а риск просто не поддается описанию. Малейшее неверное движение — и гибель охотника и его лошади неизбежна. Она грозит им, уже когда быка отбивают от стада. Нужно быть великолепным знатоком своего дела, чтобы не навлечь на себя гнев других самцов. Потревоженные быки тотчас готовы к нападению. И, как ни резва твоя лошадь, тебя ей не унести. Быки сильнее и в бешенстве способны преследовать часами. Никакая лошадь такой погони не выдержит, упадет.

Я бывал в Испании на корриде, слышал исступленный рев охваченной ликующим восторгом толпы, видел все одуряющие корридные страсти. Но победить разъяренного и все же домашнего быка совсем не то, что выйти один на один с могучим вольным дикарем. Тореадор может ошибиться и спастись. Охотник же на диких быков ошибается только однажды.

Пока мы чаевничали в гроте, я думал о предстоящей охоте и невольно поддавался все большей тревоге. Вдруг Мартинсен промахнется боласами либо метнет их секундой раньше или позже? Я ничем не смогу помочь. Мы даже не взяли с собой карабин. Дробовик против быка — детская игрушка.

Прямо признаться в своих опасениях я, конечно, постеснялся, сказал, что мне все очень понравилось, сама поездка по острову, этот грот, дикие лошади. Материала для репортажа вполне достаточно, так что охотиться на быка вовсе не обязательно. Я совершенно удовлетворен. Жаль только, что мы оставили грифам того гуся, сейчас бы он был кстати.

Старик глянул на меня с удивлением:

— Ехали-то для какого резону?

— Так ведь быка мы все равно не увезем, опять грифам на корм.

— Известно, грифам. Кому же еще он надобен? Откушать маленько да рога увезти. Для интересу, как говорится. В том месяце мы с лондонскими гостями тут пятерых уложили, окаянных. Голов сорок еще повалить следует, губернатор не позволяет, лицензии продать надеется.

— Что, мало покупателей?

— Свет-то сюда не близкий. С другой стороны, деньги солидные. Не всякий интересу ради выложит.

— Охота больно уж рискованная.

Как мог, я скрывал свое беспокойство, но Мартинсен понял меня, улыбнулся:

— Впервой оно обязательно рискованно. Вы с отдаления понаблюдаете, я за часок управлюсь. — С этими словами он встал, начал собираться. Деловито, спокойно, как будто впереди не было ничего, достойного хотя бы легкого волнения. — Когда поедем к стаду, Кейси вашу попридержите, необученная она. Случаем чего, к гроту скачите, сюда они не пойдут.

Как проходит охота, я уже рассказал, повторяться не буду.

Вечером мы ели бифштекс по-фолклендски — зажаренное на раскаленном камне бычье мясо, вырезанное из туши вместе со шкурой.

Ночь. Грот. Костер. Шелестящий шум ливня. Где-то рядом — что для планеты двести шестьдесят миль! — Огненная Земля.

Мы лежали у очага на бычьих шкурах. Мартинсен рассказывал о себе.

Как я уже говорил, родом он с берегов Белого моря. Учился там в русской школе и потом немного плавал матросом на советской зверобойной шхуне. В конце двадцатых годов большинство норвежских семей, не имевших советского подданства, уехали в Норвегию. Микалу и его старшему брату Мариусу удалось устроиться на китобойную флотилию. Мариусу повезло, в 1934 году он уже был капитаном-гарпунером. К тому времени, закончив промысловое мореходное училище, получил диплом штурмана дальнего плавания и Микал. Мариус взял его к себе на корабль старшим помощником, чтобы затем помочь ему стать гарпунером.

Китобойный промысел в Норвегии всегда был главным занятием значительной части всего мужского населения. Как признанные специалисты, норвежцы плавали на многих китобойных флотилиях мира. Быть капитаном-гарпунером для моряка значило сделать самую подходящую карьеру. Никто в море столько не зарабатывал, как гарпунеры. Но выбиться в эту китобойную элиту было не просто.

В период между первой и второй мировыми войнами китобойный флот с каждым годом сокращался — редели стада китов. Меньше оставалось флотилий, труднее было найти работу. Поэтому, стараясь избавиться от наплыва новых конкурентов, старые опытные китобои создали национальный Союз гарпунеров, который добился права выдавать дипломы и ведал устройством молодых специалистов на работу.

Раньше гарпунером мог стать всякий, кто хорошо стрелял из гарпунной пушки и знал повадки китов. Теперь же нужно было иметь еще и звание капитана. К экзаменам на получение диплома допускался лишь тот, кто выплавал необходимый по морским законам капитанский ценз, занимал на китобойном судне должность не ниже старшего помощника капитана и внес в кассу Союза гарпунеров денежный взнос, равный своему шестимесячному заработку. Но успеха все это не гарантировало.

Перед сдачей экзаменов полагалось всего пять тренировочных выстрелов. Потом давали еще десять выстрелов, которыми нужно было добыть десять китов. Один промах — и экзамены переносились на следующий год. Так можно было испытывать себя сколько угодно и никогда не стать гарпунером.

За выполнение всех условий формально отвечал капитан китобойца, но особого контроля с его стороны не требовалось. На одном судне экзамены сдавали два человека, а вакансию гарпунера в случае успеха в ближайшем сезоне обещали только одному. Кто окажется лучшим. Конечно, они следили друг за другом во все глаза. Когда один стрелял, пушку ему заряжал его соперник.

Драконовский порядок экзаменов Микала не смущал. Два года плавая старшим помощником Мариуса, он основательно присмотрелся ко всем его гарпунерским секретам. Стрелять ему, правда, не приходилось. Допускать к пушке тех, у кого не было гарпунерского диплома, капитану строго запрещалось. Нарушив запрет, Мариус рисковал бы потерять работу. Но теоретически он подготовил Микала неплохо. Получив разрешение сдавать экзамены там, где последнее время плавал, Микал уже отлично знал пристрелянность пушки, выгодную для нее дистанцию, угол стрельбы и многое другое, что обычно известно только опытному гарпунеру, изучавшему свою пушку и судно не один год.

Еще до выхода в рейс Союз гарпунеров, заручившись согласием управляющего флотилией, назначил экзамены на пятнадцатое февраля. Февраль в Антарктике — месяц штормов. Но день, против правил, выдался роскошный. Залитый солнцем океан лучился, как тихое озеро. Никакой качки, и по всему горизонту фонтаны китов.