Бритты, отправлявшиеся в Византию, очевидно, были двуязычными: наряду со своим языком они знали и английский, а некоторые, может быть, еще и давний «варяжский». Знание языков вообще было отличительным качеством последователей кульдейской церкви (особенно, конечно, сдвинувшихся с насиженных мест). Наличие в их среде и чистых англов делало английский язык наиболее употребительным. Но если бритты так легко адаптируются в дружине варангов, то необходимо допустить, что в среде предшественников они нашли либо единоверцев, либо единоплеменников (или хотя бы народ, родственный по языку). Ни славянская, ни английская линия не объяснят в данном случае традиции. Традиция могла быть связана только с кельти- ческим или варяго-кельтическим началом.
На Руси, по всей вероятности, последователи кульдейской церкви имелись. По всему северо-западу Руси разбросаны массивные каменные кресты. Такого рода сооружения - один из признаков ирландской церкви в раннем Средневековье[135]. «Греки» постоянно упоминаются в немецко-латинских источниках, говорящих о населении южного берега Балтики, о чем ниже еще будет речь. Эти «греки» в большинстве, видимо, были последователями не византийской, а именно ирландской церкви. В русских источниках сохранились три разные версии основания Печерского монастыря. В одной из них начало монастыря связывается со вселением Антония в Варяжскую пещеру После того как в пещеру пришло 12 человек, Антоний поставил игумена, а сам удалился от дел, уединившись в пещере.
Число «12» дается в летописном варианте[136]. В Несторовом «Житии Феодосия» приводится иная цифра: 15 человек. И за этим небольшим цифровым расхождением кроется принципиальная разница уставов кульдейских и континентальных (в том числе византийских) монастырей. Согласно положениям кульдейской церкви, монастырь мог быть открыт лишь после того как собиралось двенадцать человек (по числу апостолов; сам настоятель мог быть и тринадцатым, как бы преемником самого Христа). В Ирландии были монастыри, насчитывавшие по нескольку тысяч человек. Но число их должно было быть кратным двенадцати. Не исключено здесь и своеобразное наложение: христианское осмысление давней языческой традиции. Ирландские монахи-миссионеры обычно ходили группами из 12 человек с тринадцатым - предводителем. По 12 человек насчитывали и ватаги язычников-норманнов.
Как было дело в действительности с организацией Печерского монастыря, в данном случае не особенно важно. Важно, что существовала версия, отводившая значительное место в организации монастыря варягам. И важно то, что на Руси сохранялось представление о том, что монастырь начинается лишь тогда, когда наберется дюжина пострижеников. Кстати, в Средние века само слово «кульдеи» (правда, за пределами Ирландии и Британии и, видимо, в плане вторичного переосмысления) объяснялось как «пещерные люди»[137].
Кульдейское влияние, видимо, сказалось в «ереси» Никиты Затворника - монаха Печерского монастыря (позднее новгородского епископа). Никита отдавал решительное предпочтение текстам Ветхого Завета на латинском, греческом и древнееврейском языках, пренебрегая славянскими переводами Игумен Никон (ок. 1078-1088) организовал «изгнание беса» из «отступника» в результате чего Никита забыл «жидовьскыа книгы»[138]. В обвинениях в адрес кульдейской церкви было нечто подобное из-за того, что празднование Пасхи в ней сохранялось как в раннем христианстве, т. е. совпадало с иудейской Пасхой. Кроме того, в их филологических занятиях Ветхому Завету (точнее Пятикнижию Моисея) уделялось повышенное внимание.
Доказывая, что варанги не были скандинавами, Васильевский все-таки излишне акцентировал внимание на тождестве их с «русскими». В варяго-русской дружине «варяги» и «русь» и в середине XI в. в узком смысле различались. Это хорошо видно из открытого Васильевским же источника XI в. - «Советов и рассказов» византийского полководца Кекавмена. Кекавмен вспоминает об одном эпизоде из обороны города Идрунта (Отранто) в Южной Италии на побережье Адриатического моря, захваченном впервые норманнами в 1055 г. Нападающие в тексте названы «франками». Обороняющиеся состоят из «русских и варягов, кондоратов и моряков»[139]. Как справедливо замечает Г. Г. Литаврин, «русские» здесь «кондораты», т. е. пешцы, сухопутные воины, «варяги» - моряки[140].
Васильевский привел цитировавшееся выше указание Атталиоты о варягах с «острова Океана», а также сообщение Никифора Вриенния (1062 - ок. 1136) о том, что варанги были «родом из варварской страны, близкой к Океану». Полемизируя с Иловайским, Васильевский замечает: «И об известных славянских гуслярах у византийцев говорится, что они прибыли «из страны, близкой к западному Океану». Что же бы следовало из этого сопоставления?»[141]. Думается, что из этого сопоставления кое-что следует. Ведь в VII в. в Византию пришли послы-гусляры от полабских или балтийских славян[142]. Вриенний локализует варягов там же, причем отмечает, что и в его время они оставались (очевидно, в массе) варварами, т. е. язычниками. Язычниками в конце XI - начале XII вв. оставались именно прибалтийские славяноязычные и балтоязычные племена.
Византийские источники довольно настойчиво и устойчиво называют варангов «секироносным народом». Варанги сохраняют этот вид оружия на протяжении столетий без изменений, в чем сказывалась уже традиция, потребность в сохранении которой на чужбине нередко возрастает. Васильевский скептически отнесся к возможности извлечь из этого факта какую-либо положительную информацию, поскольку, «начиная с армии Ксеркса... топор или секира была более признаком известной степени культурного состояния, чем национальности»[143]. И все-таки в ограниченной мере и им можно воспользоваться. Этот факт, по крайней мере, отделяет варангов от континентальной Европы, поскольку, с точки зрения западных авторов, секира была принадлежностью амазонок, англов и данов. На Руси секира была, конечно, известна и распространена довольно широко. Но один из ранних летописцев с гордостью рассказывает о том, как поляне (русь) дали хазарам дань мечами, чем серьезно напугали хазарских властителей. Меч предпочитали и норманны, хотя собственное производство этого вида оружия у них было не слишком развито, а правители Франкского государства запрещали продажу мечей норманнам и славянам. У варангов, судя по всему, приверженность секире имела значение своеобразного культа. Аналогичный культ был у язычников англов Британии, где секира входила в гербы королевств. Но с окончательным торжеством римской церкви эта символика из гербов исчезает, и не исключено, что римская церковь самому искоренению придавала определенное идейное значение. Теперь секира должна была сохраняться в качестве символа где-то по соседству со старой родиной англов, может быть, у тех же «амазонок», помещавшихся западными авторами в районе Восточной Балтики.
Таким образом, и византийские варанги XI в. упорно привязываются источниками примерно к тому же району, что и варяги русских летописей. В этой связи уместно отметить, что в четырех хрисовулах византийских императоров от 1060,1075, 1079 и 1088 гг. дается как бы «окружение» варангов. При перечислении византийских наемников во всех случаях на первом месте упоминается «русь», на втором - варанги (причем возможно и прочтение Васильевского как «русь-варанги»), а далее идут «кулпинги» (очевидно, «колбяги» русских источников) и «франки». «Франками», как отмечалось, в Византии XI в. называли и норманнов, и, видимо, население собственно Франкской (или Священной Римской) империи. В хрисовуле 1088 г. помимо названных этносов добавлены «англяне» и «немци»[144]. Это и есть ближайшее окружение «варангов», еще не смешиваемых с «англянами». Они - северный народ, соседствующий с англами Ютландии, франками и немцами, а также колбягами.
В связь с приведенными хрисовулами может быть поставлено и сообщение одной из Барийских летописей о крупном военном мероприятии византийцев в Южной Италии в 1024-1025 гг. Здесь также в войске византийцев на первом месте стоят «русские», а на второе поставлены «вандалы». Васильевский называет их «загадочными». Он полагает, что речь идет о грузинах, называвшихся иногда в Византии «аланами». Правда, он оговаривается, что не имеет «ничего против всякого другого объяснения: можно под вандалами разуметь жителей северной части Ютландского полуострова... можно разуметь и славянских вендов, как это понимает г. Гедеонов»[145].