Превращение родового или племенного (равно и территориального) нарицательного имени в имя собственное - явление широко известное. Такое имя получают обычно выходцы из определенной этно-территориальной единицы в иной этнической среде. Очевидно, имя (а не прозвище норманна, побывавшего в Византии) фиксируется и в датской надписи начала XI в.: «Вэринг установил этот камень по Тьяльви, своему брату воину; он был с Кнутом»[114].
Примерно так же, как имена, разбросаны и топонимы, содержащие обозначение «варанг». Этот топоним встречается в Польше, Литве, Германии (обычно в приморских областях), что побудило М. Рудницкого предполагать существование такого собственного имени в Польше[115]. Выше упоминались отдельные топонимы, связанные с варягами, на Руси. Разумеется, соответствующие топонимы имелись и в Византии. Достигали они и Фризии (Wieringasata). Но, пожалуй, особенно интересны два «варяжских» залива. Один из них находился на берегу Крыма, другой - на крайнем севере Скандинавии, один назывался Варанголимен, другой - Varangerfiord.
Наличие «варяжского залива» в Крыму неудивительно: по пути «из варяг в греки» туда было попасть очень просто. Варяги вообще были нередкими гостями в Крыму: согласно «Житию Владимира», князю помог овладеть в 988 г. Херсонесом варяг Ждьберн, направивший стрелу с советом, как это удобнее сделать. (В летописи эту роль выполняет священник Анастас, будущий настоятель Десятинной церкви, что явно было бы «не по чину».) Любопытно в этой связи и соседство Варанголимена с топонимом Россофар, о чем ниже будет особый разговор. Напротив, «Варяжский залив» на севере любопытен и сам по себе. Кстати, он также имеет любопытное соседство: Мурманский (т. е. Норманский) берег.
Примечательно, что столь яркий топоним, связанный с этнонимом «варяги», остается явно не в чести у норманистов. А. Куник усматривал в этом топониме старонорвежское angr - бухта, залив[116]. Но в таком случае получается, что на норвежское обозначение залива наслаивается еще одно норвежское fiord. Неловкость такого наложения очевидна. Поэтому и в норманистской литературе все-таки допускается связь топонима с варягами[117]. К тому же необходимо считаться с местным названием его у лопарей: Варьягвуода. Лопари, как следует из этого названия, познакомились с ним от славяноязычного населения.
С. Гедеонов воспроизвел интересный спор конца XVI в. между русским послом Ржевским и датским королем Христианом. Христиан ссылками на разные источники доказывал, что Лапландия издревле принадлежала Норвегии. Указал он и на сохранившийся в русских документах топоним «Мурманский берег», свидетельствовавший как бы о признании этой территории норвежской. Русские послы, отстаивая принадлежность территории России, ссылались на факт крещения лопарей новгородским священником при Василии Ивановиче (1505-1533), а также на местные предания о владетеле Валите, или Варенте. Валит-Варент правил в Кореле. Согласно разъяснениям послов, Корела принадлежала Новгороду, а Валит выполнял в ней функции посадника. Валит начал войну с целью подчинения Мурманской земли. Мурмане просили о помощи норвежских немцев. Но «немцы» потерпели поражение у поселения Варенга, «где Варенской летней погост». В честь победы Валит воздвигнул огромный камень и около него «оклад в 12 стен», названный Вавилоном. Аналогичный оклад был сделан в Коле. К концу XVI в. эти сооружения в Коле были разрушены, а в Варенге еще оставались. Легендарный камень здесь продолжал называться Валитовым[118].
Каменные «оклады», очевидно, реликты мегалитической культуры, доходившие до Белого моря. (Приходилось видеть у Терского берега лабиринт, обнажающийся в часы отливов.) На легендарного героя раннего Средневековья перешли, как это обычно бывало, предания более древних эпох. С. Гедеонов акцентировал внимание на том, что Валит назывался также Варентом, а на древанском наречии так произносилось слово Варанг. Но все это могло иметь отношение лишь к имени Валита. Поселение же Варенга или Варанга существовало здесь раньше, чем появилось урочище Волитово городище, как называет его «Книга большому чертежу» (1627)[119]. Здесь же источники упоминают и страну Варегию[120], возможно, как раз современный полуостров Варангер.
Так или иначе, варяги на севере «наследили». И пришли они туда, по всей вероятности, морем, почему и залив зовется их именем. Существенно также то, что лопари знали эти топонимы в славянской, а не скандинавской огласовке.
А. Куник обратил внимание и еще на два любопытных топонима (правда, лишь для того, чтобы показать возможность созвучий из других языков и понятий): город Varingvic, построенный английским королем в 915 г., а также Waringisi villa или Varengeville, известный уже с VIII в. Первое название буквально должно было бы означать «варяжская бухта». По мнению Куника, «это название находит себе непринужденное объяснение в англосаксонском языке. Выражения, относящиеся к кораблестроению: varangue (франц.), Varenga (испан.), происходят либо от скандинавского, либо от языков племен на Немецком море»[121]. Можно с этим пока и согласиться. Но что представляли собой языки племен на Немецком море? Это вопрос и важный, и не простой.
Второй топоним Куник отводит на том основании, что в Нормандии в VIII в. еще не было норвежцев[122]. В Нормандию вообще пришли не норвежцы, а аланы во главе с Роллоном, считавшим себя потомком пришедшего с Дона алана Роллона II в., приведшего соплеменников в северо-западные области нынешней Франции. Вполне вероятно, что с ним шли и племена побережий Северного моря и Балтики, испытывавшие сильнейшее давление со стороны Франкской империи. Это произошло в самом начале X столетия. Вторжения норманнов и фризов отмечаются и в предшествующем столетии. Варяжское же поселение могло возникнуть там и независимо от тех и других.
Таким образом, и эти два топонима могут быть включены в фонд «варяжской» ономастики. И, конечно, если варяжским мореходам не составляло трудностей добраться до северной оконечности Скандинавии, где они как будто имели особую колонию, то Северная Франция или Восточная Англия и вообще не могли казаться далекими землями. А все это обязывает признать, что либо на севере Европы существовало племя, называвшееся варягами, либо кто-то именовал так этнос или определенную социальную группу, известную источникам и под другим названием. Поэтому важно понять, идет ли речь об этносе или же о морских разбойниках без роду и племени.
В. Г Васильевский привел целый ряд свидетельств в пользу того, что в Византии варанги составляли не просто наемное войско, но и определенный этнос. В конце хроники Иоанна Скилицы рассказывается об участии варангов в придворной смуте 1079 г. При этом разные группы варангов (служившие во дворце и т.н. «внешние») были единоплеменны и сами хорошо сознавали это[123]. Правда, византийские авторы сбиваются, когда пытаются определить этническую принадлежность наемников. Не вполне логичен и Васильевский в решении этого вопроса. Он акцентирует внимание на том, что до 1081 г. варанги и русы были одним и тем же народом и говорили по-славянски. С 1081 г. они становятся англичанами. Очевидно, говорят на английском языке, но византийские авторы как будто не замечают происшедшей смены этноса. И Васильевский этой небрежности также не дал удовлетворительного объяснения, что ослабило и силу его доказательств.
Одна из этнических атрибуций варангов содержится в компиляции Кедрина (XII в.), воспроизводившего в этой части Скилицу. Говоря о событиях 1056 г., хронист дает, по выражению Васильевского, «совершенно неожиданное объяснение к слову варанги». В хронике содержится утверждение, что «варанги, по происхождению кельты, служащие по найму у греков»[124]. Естественно, что в схему Васильевского такая атрибуция не укладывалась. И он провел очень тщательное исследование путей, какими комментарий мог попасть к Кедрину. Он отметил, в частности, что аналогичное пояснение содержится и в древних списках Скилицы. Позднее ему удалось установить, что в древнейшем списке Кедрина отмеченной интерпретации не было. Ее появление как будто было связано со специально возникшим в этой связи в начале XIII в. вопросом. В списке Скилицы же, полагал Васильевский, глосса попала позднее из списков хроники Кедрина[125].