Я узнал, что этот проходимец был одно время управляющим какой-то плантацией, но его выгнали за мошенничество. После этого он открыл кабачок где-то за полмили отсюда. Как он рассказал владельцу лавки, возле которой мы стояли, кабачок этот посещался гораздо меньше, чем он ожидал, и он, нападая на меня, стремился, видимо, выместить на ком-нибудь свою пьяную злость и досаду. Звали его Кристи. Он был в родстве с мистером Мартином, но недавно между ними произошло столкновение, после которого они окончательно поссорились. Кристи, как мне рассказали, ранил Мартина кинжалом, а Мартин выстрелил в него из своей двустволки. Не ограничившись этим выстрелом, мистер Мартин принялся ещё более жестоко мстить своему бывшему приятелю: он задумал положить конец меновой торговле рисом, виски и хлопком между Лузахачи и кабачком мистера Кристи. Прежде на всю эту торговлю Мартин смотрел сквозь пальцы, Кристи же она была выгодна, потому что виски он сильно разбавлял водой, а в обмен получал рис и хлопок с плантаций генерала Картера.
Узнав всё это, я пришёл к заключению, что торгаш в какой-то мере в моих руках, и решил отомстить ему за нанесённые мне удары. Правда, я должен был для этого взять на себя роль доносчика и соглядатая. Но что делать — у раба нет других средств, чтобы покарать обидчика. Сразу же по возвращении домой я пошёл к управляющему и под большим секретом рассказал ему, что кабатчик Кристи скупает у рабов краденое, рассчитываясь с ними водкой.
Мистер Мартин ответил, что ему об этом давно известно и он обещает мне пять долларов, если я помогу ему поймать Кристи с поличным. Мы быстро договорились, и вот однажды, лунной ночью, я направился к кабачку Кристи, неся на плечах тюк хлопка, выданный мне по распоряжению управляющего.
Кристи сразу же узнал меня и стал шутить, вспоминая, как он меня отхлестал. Стараясь не возбудить его подозрений, я делал вид, что меня этот случаи так же веселит, как и его. Кристи охотно согласился обменять мой хлопок на виски, считая виски по доллару за кварту. Через несколько дней я вторично отправился к нему; на этот раз мистер Мартин и один из его друзей спрятались поблизости за дровами, откуда нм всё было видно и слышно.
Покупка у рабов риса, хлопка и вообще чего бы то ни было, если на это нет разрешения хозяина, считается, согласно законам, существующим в Каролине, одним из тягчайших преступлений. Кристи судили, признали виновным и приговорили к штрафу в тысячу долларов и годичному заключению в тюрьме. Всё его небольшое состояние ушло на уплату штрафа, я что он делал после отбытия срока — я уже не знаю.
Среди присяжных, вынесших ему приговор, было несколько человек, которых подозревали в том, что она занимались теми же делами, что и Кристи, но страх, а может быть, также и желание избавиться от конкурента заставили этих негодяев громче всех требовать его осуждения.
Мистер Мартин был очень доволен услугой, которую я ему оказал. Он полагал, что я теперь охотно буду продолжать таскать для него каштаны из огня. Всячески поощряя меня, он решил использовать меня как соглядатая и доносчика. Как в большом, так и в малом тирания всегда опирается на организованную систему доноса и сыска, при которой самые разложившиеся элементы среди угнетённых становятся орудием в руках угнетателей.
Расположение и снисходительное отношение управляющего способны значительно облегчить ярмо раба. Надо помнить также, что приманки, которыми пользуется власть, настолько соблазнительны, что даже среди свободных людей можно найти сотни тысяч трусов, которые становятся покорными исполнителями воли тиранов и готовы принести в жертву самые драгоценные права своих ближних. Чего же остаётся тогда ждать от тех, кого упорно и последовательно унижали? Приходится ли удивляться тому, что именно среди угнетённых легче всего находятся люди, которые соглашаются стать слепыми и безжалостными орудиями угнетения?
Надеясь воспользоваться расположением мистера Мартина в добрых целях, я тщательно скрывал от него, какое отвращение у меня вызывают обязанности, которые он возлагал на меня. Не раз, в то время как он был убеждён, что я предан ему душой и телом, я мешал осуществлению его планов, успевая предупредить тех, кого он рассчитывал поймать с поличным. Мистер Мартин, хоть он и пользовался неограниченной властью над судьбами сотен людей, был человек крайне невежественный и к тому же неумный. Будь он наблюдательней, он легко мог бы разгадать многие мои уловки. Но я так хорошо разыгрывал свою роль, что доверие его ко мне росло с каждым днём. Вскоре я имел случай в этом убедиться. Однажды, приехав в поле, где я работал вместе с другими, он нашёл, что работа двигается недостаточно быстро. Подозвав нашего надсмотрщика, он выхватил из его рук бич, служивший символом его власти и одновременно орудием для поддержания её. Потом он позвал меня. Хлестнув меня раз двадцать или тридцать, как в таких случаях полагалось, мистер Мартин вручил мне бич, заявив, что назначает надсмотрщиком меня; он тут же велел мне показать своё умение обращаться с плетью, поупражнявшись на спине моего предшественника.
В Каролине все работы на плантации производятся под постоянным наблюдением надсмотрщиков, которых управляющий выбирает из числа рабов. Сам я управляющие, заразившись от своих господ высокомерием и любовью к роскоши и лени, не желают утомлять себя чрезмерным трудом и разъезжать по плантации под палящим солнцем. Рабов распределяют по группам. Каждая группа поручается надсмотрщику, назначенному на этот пост за подлое умение пресмыкаться перед управляющим и готовность, с которой он выжимает все соки из таких же, как он, и предаёт любого из своих товарищей. Надсмотрщик облечён такой полной и неограниченной властью, какой обладает разве только сам хозяин. Он получает удвоенный рацион, сам не работает, и единственной его обязанностью является наблюдение за группой рабов, среди которых он расхаживает, вооружённый своей грозной плетью.
Стоит показаться управляющему, как все надсмотрщики собираются вокруг него и ждут его приказаний. Каждый из них отвечает за работу небольшой группы рабов, и для того чтобы он твёрдо знал, как добиваться успеха в работе, самому надсмотрщику прежде всего дают основательно почувствовать, что такое плеть, которой ему в дальнейшем надлежит пользоваться. Если управляющий часто, следовало бы даже сказать — всегда, злоупотребляет своей неограниченной властью, то надсмотрщик в этом отношении заходят ещё дальше, чем он. Он в точности подражает вызывающим манерам и надменному тону управляющего, а власть его ещё больше от того, что он постоянно находятся среди работающих. Он ведь такой же раб, как и все остальные, и само собой разумеется, что у рабов его распоряжения вызывают ещё большую враждебность, чем всё, что исходит от управляющего или другого белого, — те ведь стоят рангом выше их и поэтому вправе рассчитывать на повиновение. К тому же надсмотрщик отнюдь не удовлетворяется тем, что может удовлетворить управляющего, — хорошо выполненной работой. У него есть ещё целое множество собственных прихотей и притязаний, которые рабам приходится исполнять. Фактически он является полновластным хозяином всего, чем его подчинённым случается владеть. Он так же свободно распоряжается всеми женщинами на плантации, как управляющий и сам хозяин. Но даже если он случайно и оказался бы склонен к некоторой снисходительности, то опасение, что его сместят и на него ляжет ответственность за все упущения его подчинённых, удержит его и заставит вместо этого быть грубым, придирчивым и жестоким.
Господь свидетель, что, заняв место надсмотрщика, я делал всё, что было в моих силах, чтобы облегчить страдания моих подчинённых. Вся моя группа состояла из бывших рабов Карлтона, с которыми я жил долгое время и которых вправе был считать моими друзьями и товарищами по несчастью. Не раз, заметив, что тот или иной из них готов упасть от непосильного труда, я отбрасывал бич, схватывал мотыгу и, вместо того чтобы понукать их, старался ободрить их и помочь им справиться со своей работой. Так я поступал не раз, хотя мистер Мартин, когда он заставал меня за таким занятием, неоднократно высказывал мне своё неудовольствие, говоря, что делать этого не следует и что этим я подрываю уважение к надсмотрщикам.