— У нее сегодня ночью снова было видение, — объяснила мне Каролина.

— Вот именно, — сказала бабушка Мэдди. — Это было ужасно. Такпечально.Я страшно расстроилась. Там было прекрасное сердце из граненого рубина, оно сверкало на солнце… Оно лежало высоко-высоко на выступе скалы.

Я не была уверена, что хочу слышать, что было дальше.

Мама улыбнулась мне:

— Съешь что-нибудь, дорогая. Хотя бы фрукты. И не слушай, что она говорит.

— И тут пришел Лев… — Бабушка Мэдди вздохнула. — С шикарной золотой гривой…

— Уг-у-у-у, — выдал Ксемериус. — И могу поспорить — с сверкающими зелеными глазами.

— У тебя на лице следы фломастера, — сказала я Нику.

— Тс-с-с, — ответил он. — Становится интересно.

— И когда Лев увидел лежащее сердце, он сильно ударил его лапой, и сердце упало в пропасть, глубоко-глубоко, — сказала бабушка Мэдди и драматически прижала руки к груди. — При ударе оно разбилось на сотни маленьких кусочков, и когда я посмотрела пристальнее, я увидела, что это были капли крови…

Я сглотнула. Внезапно меня затошнило.

— Упс! — сказал Ксемериус.

— А дальше? — спросила Шарлотта.

— Ничего дальше, — ответила бабушка Мэдди. — Это всё. Достаточно для ужаса.

— О, — сказал Ник разочарованно. — Так хорошо начиналось.

Бабушка Мэдди сердито сверкнула на него глазами.

— Я не пишу сценарии, мой мальчик!

— И слава богу, — пробормотала тетя Гленда. Потом она повернулась ко мне, открыла рот, чтобы что-то сказать, но тут же его снова закрыла.

Вместо этого заговорила Шарлотта:

— Гидеон рассказывал, что ты неплохо справилась с суаре. Я должна признать, что почувствовала облегчение по этому поводу. Я думаю,всепочувствовали облегчение.

Я игнорировала ее и вместо этого укоризненно смотрела на люстру.

— Я хотел вчера тебе рассказать, что эта выскочка встречалась с Гидеоном за ужином. Но… как бы это получше сказать? Ты была… несколько… не расположена, — сказал Ксемериус.

Я фыркнула.

— А что я могу сделать, если твой драгоценный камушек приглашает ее остаться на ужин? — Ксемериус оттолкнулся от люстры и полетел над столом к пустому месту, где обычно сидит бабушка Мэдди. Там он уселся, аккуратно сложив свой хвост ящерицы вокруг лап. — Я хочу сказать, на его месте я бы тоже так поступил. Во-первых, она целый день была нянькой для его брата, а потом еще навела порядок в его квартире и погладила ему рубашки.

— Что?!

— Я ж говорю — что я могу сделать? Во всяком случае, он был так благодарен, что тут же решил продемонстрировать, как быстро умеет готовить спагетти для трех персон… Нужно сказать, у него было отличное настроение! Можно было подумать, что он что-то принял. А сейчас захлопни рот, а то все смотрят на тебя.

Действительно, все смотрели на меня.

— Я пошла красить второй глаз, — сказала я.

— И можешь наложить немного румян, — сказала Шарлотта. — Просто совет.

— Я ее ненавижу! — сказала я. — Я ее ненавижу. Я ее ненавижу!

— Ой-ой-ой! Только потому, что она погладила его дурацкие рубашки? — Лесли смотрела на меня, качая головой. — Это действительно… глупо.

— Он для нееготовил ужин, — убивалась я. — Она целый день была в его квартире.

— Хорошо. Но тебя в церкви он обнимал и целовал, — сказала Лесли и вздохнула.

— Нет!

— Но он хотел.

— Он Шарлотту тоже целовал!

— Но только на прощание, в щечку, — рыкнул Ксемериус прямо мне в ухо. — Если я еще раз должен буду это повторить, я лопну. Я ухожу. Эти девичьи страдания меня когда-нибудь убьют.

Ударив пару раз крыльями, он взлетел на школьную крышу и удобно уселся там.

— Я не хочу больше слышать ни слова на этот счет, — сказала Лесли. — Намного важнее, чтобы ты сейчас вспомнила всё, о чем вчера говорилось. И я имею в виду важные вещи, ты понимаешь — те, в которых речь идет о жизни и смерти!

— Я все, что знаю, рассказала, — заверила я ее и потерла лоб. Благодаря трем таблеткам аспирина голова больше не болела, но вискиеще давило.

— Хм-м-м. — Лесли склонилась над своими записями. — Почему ты не спросила у Гидеона, при каких обстоятельствах одиннадцать лет назад он уже встречался с лордом Аластером и о каком фехтовальном бое шла речь?

— Я не спросила его о много-много большем, поверь мне!

Лесли опять вздохнула.

— Я напишу тебе список. Ты можешь каждый раз выяснять по одному вопросу — когда это стратегически будет подходить и твои гормоны тебе позволят. — Она спрятала блокнот и посмотрела на школьные ворота. — Нам нужно идти наверх, а то опоздаем. Я обязательно хочу присутствовать при том, когда Рафаэль Бертелин первый раз зайдет в класс. Бедный парень, наверное, школьная форма ему кажется арестантским костюмом.

Мы еще сделали крюк, чтобы пройти мимо ниши Джеймса. В утренней суете никто не обращал внимания, когда я с ним разговаривала, тем более, что Лесли специально становилась так, чтобы можно было подумать — я разговариваю с ней.

Джеймс прижал надушенный платок к носу и оглянулся, что-то ища.

— Я вижу, на этот раз ты не взяла с собой своего невоспитанного кота.

— Представь себе, Джеймс, я была на суаре у леди Бромптон, — сказала я. — И я делала книксен точно так, как ты меня научил.

— Леди Бромптон, так-так… — сказал Джеймс. — Нельзя сказать, чтобы у нее была репутация хорошего общества. Говорят, ее приемы проходят очень бурно.

— Да, это так. Я надеялась, что это, возможно, норма.

— Слава богу, нет! — Джеймс уязвленно сжал губы.

— Ну, как бы то ни было, в следующую субботу я приглашена на бал к твоим родителям — лорду и леди Пимплботтом.

— Не могу себе представить, — сказал Джеймс. — Моя мать придает очень большое значение безукоризненному обществу.

— Большое спасибо, — сказала я и повернулась, чтобы уйти. — Ты настоящий сноб!

— Я не хотел тебя обидеть, — крикнул Джеймс мне вслед. — А что такое «сноб»?

Рафаэль стоял уже в дверях, когда мы подошли к нашей классной комнате. И он выглядел таким несчастным, что мы остановились.

— Эй, меня зовут Лесли Хей, а это моя подруга — Гвендолин Шеферд, — сказала Лесли. — Мы познакомились в пятницу перед кабинетом директора.

Слабая улыбка осветила лицо Рафаэля.

— Я очень рад, что хотя бы вы меня узнали. У меня были проблемы, когда я стоял перед зеркалом.

— Да, — согласилась Лесли. — Ты выглядишь, как стюард на одном из круизных пароходов. Но к этому привыкаешь.

Улыбка Рафаэля стала шире.

— Ты только должен следить, чтобы галстук не оказался у тебя в супе, — сказала я. — Со мной это происходит постоянно.

Лесли кивнула.

— Еда, кстати, здесь ужасная. Во всем остальном — не так уж плохо. Я уверена, скоро ты почувствуешь себя как дома.

— Ты никогда не была в южной Франции, да? — спросил Рафаэль немного с горечью в голосе.

— Нет, — ответила Лесли.

— Заметно. Я никогда не буду себя чувствовать как дома в стране, в которой круглые сутки идет дождь.

— Мы, англичане, не любим, если кто-то постоянно ругает нашу погоду, — сказала Лесли. — О, вон идет миссис Каунтер. Она — на твою удачу — немного франкофил. Она будет тебя любить, если ты время от времени, как будто случайно, будешь вставлять в свою речь французские слова.

— Tu es mignonne,[47] — сказал Рафаэль.

— Я знаю, — сказала Лесли, затаскивая меня в класс. — Но я не франкофил.

— Ты ему нравишься, — сказала я и бросила книги на парту.

— Да ради бога, — сказала Лесли. — Но он не в моем вкусе.

Я не сдержала смеха.

— Ну да, конечно!

— Ах, перестань, Гвен, достаточно, что одна из нас не в своем уме. Я знаю таких типов. С ними только проблемы. Кроме того, он интересуется мной только потому, что Шарлотта сказала, что меня легко завоевать.

— И потому, что ты выглядишь, как его собака Берти, — сказала я.