Мето кивнул головой худенькому подмастерью и зашёл на кухню. На столе, среди груды тканей, подобрав под себя ноги, сидел невысокий седеющий человечек с грубым, нахальным лицом. В этот момент он перегрызал нитку и исподлобья взглянул на Мето, который тяжело опустился на кровать, прямо на только что выглаженные костюмы и пальто.

— Ты что! — буркнул портной. — Совсем одурел? На новёхонький товар грязным задом!

— Заткни пасть, Ткачик, — обессиленно выговорил. Мето. — Меня сегодня уже никто не испугает…

Ткачик посмотрел на него и замолчал. Мето тяжело приподнялся, сбросил пальто, швырнул его в угол и начал раздеваться. Стянул двубортный плохонький пиджак и штаны и снова сел на кровать.

— На тебе. Чисть и гладь, — бросил он свою одежду Ткачику. — А потом пальто…

— Что случилось? — спросил Ткачик.

Мето неподвижно сидел на кровати в трусах, свитере и молчал. Шапочка его сползла на синее страшное лицо.

Ткачик обратился к своему подручному:

— Гуля! Холера на твою голову! Видишь штаны пана Мето?

Гуля схватил штаны и прошепелявил:

— Уже делаю, пан шеф!

Зазвонил звонок. Гуля пошёл открывать. Через минуту в кухню вошёл невысокий, крепко скроенный блондин с широким розовым лицом; он был без пальто и шапки, съёжившийся, замёрзший и явно нетрезвый.

— С самого утра гости, — ворчал Ткачик. — Сперва этот, — он ткнул пальцем в Мето, — привидение в опере…

Мето не шелохнулся. Блондин с интересом наклонился к нему.

— Мордашка! — удивился он. — Мето! Дорогой мой… У-у-ух, какое личико! Кто это тебя так разукрасил?

Мето ответил:

— Мотай отсюда, — и снова ушёл в своё тупое молчание. Блондин сел рядом. Гуля накинул куртку и вышел. За дверью стоял высокий парень, который как раз собирался позвонить.

— День добрый, пан Мехцинский, — сказал Гуля и в два прыжка сбежал вниз.

Мехцинский открыл дверь на кухню.

— Как дела? — приветствовал он Ткачика, подавая ему руку. — Готово?

— Готово! Готово! — передразнил его Ткачик. — Как может быть готово, когда с самого утра ремонт. — И показал на двух человек, сидящих на кровати. Мехцинский присвистнул от удивления, увидев Мето:

— Вот это красота! Образцовая работа. Кто тебя так отделал?

Мето не ответил.

— Уже полчаса так сидит и молчит, — буркнул Ткачик.

— Сигарету! — вдруг отозвался Мето. — Дайте кто-нибудь сигарету!

Прозвенел звонок.

— Это Гуля, — проговорил Ткачик. — Иди, Мориц, открой.

Мориц вышел и вскоре вернулся с Робертом Крушиной.

Крушина подал всем руку и сел рядом с Ткачиком на столе.

— Что случилось? — обратился он к Мето.

— Не знаю, — тупо ответил тот.

— Он что, под мухой? — спросил Крушина у Ткачика.

— Холера его знает, — пожал плечами Ткачик, — сидит так уже целый час.

— Оставь его в покое! — посоветовал Мехцинский. — Где-то набрался, вот его и отделали. Очухается.

— Ну и дела, — с издёвкой сказал Крушина. — Настоящие модели… Хватит дурака валять! — добавил он резко. — Выкладывай, Мето, что и как? Где Ирись? Где Манек? Где остальные? Я знаю, что вы вчера скандалили на каких-то именинах, недалеко от Мокотова.

— Это меня не касается, — выговорил Мето и уже осмысленно посмотрел на присутствующих. — Дальше играйте без меня. Я пас.

Он встал, подошёл к крану, открутил его и жадно припал к струе воды. Потом заявил:

— Обойдётся без глажки. Давай штаны, Ткачик.

Вырвал пиджак из рук Ткачика и с усилием натянул. Теперь он стоял в пиджаке и трусах, растерянный и жалкий.

Крушина, не вставая со стола, резким движением толкнул его на кровать и сурово приказал:

— Рассказывай. Но всё…

…Когда Мето закончил, снова прозвенел звонок.

Мехцинский открыл, и в кухню вошёл Гуля с бутылкой водки. Он вымыл стаканы и разлил водку. Ткачик рисовал узоры портновским воском на стене. Уставившись в какую-то точку отсутствующим взглядом, портной проговорил:

— Настоящие гвардейцы. Ирись, Мето, Манек… Семеро. Лейб-гвардия.

— Это конец, — неуверенно сказал блондин. — Сколько их было? Двадцать? Тридцать?

— Сколько? — повторил Мето. — Сначала только двое, шофёр и тот, высокий. А потом? Не знаю. Может сто, а может…

— Может, один… — иронично усмехнулся Мехцинский, затягиваясь недокуренной сигаретой.

— Шофёр и тот, высокий, уже лежали, уже были готовы, — заговорил Мето. — А потом… клянусь здоровьем! Я не знаю. Дали мне раз в живот, второй раз в сердце, посмотри! — схватил он с полу пальто. — Через такое толстое пальто. Конец. Я пас! Понимаешь?

— Роберт, — обратился Мехцинский к Крушине. — Помнишь, я рассказывал вам, как мне досталось на Вейской и что говорил тот врач скорой помощи в комиссариате. Потом была история со Стрицем…

— С каким Стрицем? — спросил блондин.

— С тем, с Черняковской улицы. Не знаешь что ли Стрица, Яська Стрица?

— А потом кто-то обработал Леона и Юлека Мигдаля на углу Видок и Кручей, — заявил Ткачик.

— Не говоря уже обо всех этих мелких случаях в городе и за городом. Знаешь, истории с мелкими фраерами в разных районах…

Крушина выпил водку и закусил огурцом. Вытер пот тёмной мясистой ладонью.

— Ну и что с того? — спросил он равнодушно.

— В этом что-то есть, — невесело усмехнулся Мехцинский.

— Факт, — подтвердил Ткачик. — Об этом говорят здесь, на Шлицкой. И на Желязной. И на Гжибовской.

— И на Праге. И на Охоце, и на Воле, — добавил Мехцинский, взяв в руки стакан.

— Земляки! — взволнованно начал блондин. — Это мой завтрак… И пана Ткачика. А вы тянете, будто и не водку пьёте. Она, между прочим, денег стоит. Это дорогая жидкость.

— Ты это оставь, Мориц, — раздражённо бросил Мехцинскому Крушина. — Не твоё дело. Тебя последнее время где-то черти носят, никогда нет, когда ты нужен. Кто знает, где ты теперь болтаешься.

— Моё дело, — холодно ответил Мехцинский, — где я бываю. Всё, что мне поручили, сделано. А чем я занимаюсь после работы, только меня касается. Личная жизнь.

— Ну и молодёжь! Будущее народа! — резко остановил их Ткачик. — Только без споров. Тут работают. Тут шьют.

Мето снова встал и стал надевать брюки.

— Как хотите, — заявил он. — Обойдётесь теперь без меня.

— Не узнаю тебя, Мето, — медленно проговорил Крушина. — Кто-то отделал тебя на Инфлянтской, как последнюю тряпку, а ты спокойненько себе идёшь домой. Может, запишешься в Союз польской молодёжи? Тебя там только и ждут. Будешь работать курьером в какой-нибудь конторе, получишь комнату на окраине. Мето! Знаменитый фраер из правобережной Варшавы, гордость Бжеской улицы! Неужели ты не хочешь найти того, кто тебя так обработал?

— И что потом? Что ты ещё скажешь, Крушина? — с иронией бросил Мехцинский.

— Мориц, — спросил Крушина, поднимаясь. — Тебе в городе ничего не надо?

— Прекратите этот базар, — твёрдо сказал Мето. — Хватит с меня ваших глупостей. Слушай, Крушина: я уезжаю из Варшавы. Не стану никого искать. Скажи это кому надо, и баста. Я хочу, чтобы меня оставили в покое. Ирись, Манек и другие, которым не терпится отомстить, пускай разыскивают того или тех, кто их так обработал. Я смываюсь. Покоя, понимаешь, хочу, хочу, чтобы меня оставили в покое!

«Так говорил и тот врач в Аллеях», — подумал Роберт Крушина. Он подошёл к Мехцинскому:

— Покажи подбородок, Мориц!

— Тут вам не кино… — буркнул Мехцинский.

— Ты же сам говорил тогда, что у него был кастет или что-то в этом роде. Нет?

— Может, был, — ответил Мехцинский, проводя рукой по шраму.

— Ты говорил, что там, в скорой помощи, говорили о таких же ранах. У Юлека Мигдаля и Леона были точно так же сворочены челюсти.

— Ну и что из этого? А Стрица топтали ногами, как собаку. А как Мето — ты слышал сам. А Ирися, Манека и остальных — железнодорожными гайками… Ты же слышал, Мето рассказывал.

— Жаль, — процедил Крушина, разглядывая свои ногти. — Жаль, что вы все струсили. Что смываетесь отсюда. Ведь мы уже знаем, сколько их и кто они. И чего хотят.