Пуля, пущенная драгуном по имени Суберан, попала ему в грудь и сразила его насмерть.
Как только Майи, Гримо, Кутро, Герен и Рессаль, пять офицеров-рубашечников, увидели, что их вождь умер, они, не думая более о сопротивлении, сдались, как малые дети.
Тело Ролана с триумфом перевезли в Юзес, а оттуда в Ним, где над мертвецом устроили суд, словно он был жив. Приговор гласил: выставить на публичное поношение, а затем сжечь на костре. Решение было приведено в исполнение со всеми подробностями, кои в одних поселяют вечную память о казни, а в других — вечную память о мученике; затем прах его был развеян по ветру.
Вскоре за этой казнью последовала казнь пяти офицеров: их приговорили к колесованию и привели в исполнение приговор над всеми одновременно. Но смерть эта вместо того чтобы устрашить протестантов, напротив, укрепила их дух: все пятеро вынесли пытку с твердостью и даже весело, чем поразили всех, в особенности тех, кто не видел прежде, как умирают рубашечники.
Маларт раболепно принял две сотни луидоров, кои были ему обещаны. Доныне в тех краях его имя произносят наравне с именем Иуды.
Но удача отвернулась от рубашечников: вместе с Кавалье они лишились военного гения, вместе с Роланом — веры. В самый день смерти последнего близ Туара был захвачен склад, где нашли более восьмидесяти мешков зерна. На другой день Катина, вместе с двенадцатью товарищами, укрывавшийся в винограднике близ реки Вонаж, был обнаружен солдатами суассонского полка; девять его людей были убиты, одиннадцатый схвачен, а сам он, раненный, с огромным трудом спасся. 25 числа того же месяца близ Сова была обнаружена пещера, служившая беглецам складом: там нашли сто пятьдесят мешков отборнейшей пшеницы. Наконец, шевалье де Фруле наложил руку на третий тайник неподалеку от Миале, служивший одновременно лазаретом: помимо солонины, на которую ушло десять быков, помимо вина и муки, там нашли шестерых раненых рубашечников, которых расстреляли на месте.
Полностью уцелел только отряд Раванеля, но поскольку после отъезда Кавалье его бывший помощник терпел неудачу за неудачей и видел, как другие отряды один за другим подвергаются разгрому, он приказал начать торжественный пост, чтобы привлечь Господа на сторону реформатов. И вот в субботу 13 сентября Раванель вместе со своим войском отправился в лес Сен-Беназе, чтобы провести там в молитвах следующий день. Однако предательство распространялось, как зараза. Двое крестьян, знавших об этом намерении, сообщили о нем г-ну Ленуару, мэру Ле Вигана, а тот немедля доложил маршалу и г-ну де Бавилю, бывшим в то время в Андюзе.
Столь важная новость необычайно обрадовала маршала, и он принял все необходимые меры, дабы одним ударом покончить с мятежниками. Он приказал г-ну де Куртану, бригадному генералу, командовавшему войсками в Але, взять людей, находившихся в его распоряжении, и прочесать берег Гардона между Нером и Кастаньолем: эту местность могли, по всей вероятности, избрать себе убежищем рубашечники после того, как их начнут теснить другие войска с противоположного берега; последние были приведены из Андюза и ночью расположились в окрестностях Доммерсарга. Оба подразделения вместе составляли небольшую армию, в которую входил батальон швейцарцев, батальон полка из Эно, батальон шаролезцев и четыре эскадрона драгун Фимарсона и Сен-Сернена.
Все произошло, как предупредили двое крестьян. В субботу тринадцатого рубашечники вошли в лес Сен-Беназе, а ночью с субботы на воскресенье их окружили.
На рассвете отряд королевских войск, подошедший к Доммерсаргу, начал наступление. Передовой дозор рубашечников вскоре заметил какое-то движение и известил о том Раванеля; тот немедля собрал несколько человек на военный совет. Все единодушно высказались за отступление; итак, отряд отошел к Неру, чтобы переправиться через Гардон выше этого города, но г-н де Виллар предвидел этот маневр. Мятежники как нельзя лучше следовали его плану и шли прямиком в ловушку.
В самом деле, не успели они выйти из леса Сен-Беназе, как между Марвежолем и мельницей, называвшейся Мулен-дю-Пон, заметили отряд королевских войск, который их поджидал. Видя, что путь с этой стороны прегражден, они повернули налево и пошли оврагом, тянувшимся вдоль Гардона до Марвежоля, а миновав Марвежоль, переправились на другой берег.
Они надеялись, что благодаря этому маневру ушли от опасности, но вдруг близ мельницы, называвшейся Мулен-де-ла-Си заметили другой отряд, солдаты которого преспокойно разлеглись на траве. Рубашечники снова остановились и, полагая, что их не обнаружили, потихоньку отступили; они решили переправиться через Гардон ниже Кастаньоля и добраться до Карде; но, выбравшись из одной ловушки, они сразу же угодили в другую, потому что в той стороне наткнулись на драгун и батальон из Эно, которые немедля на них обрушились. Тут некоторые из этих несчастных, воодушевляясь командами Раванеля и других офицеров, попытались справиться со всеобщим смятением и изготовились к обороне, но опасность была так велика, враги столь многочисленны и круг защитников так быстро сужался, что даже пример мужества не произвел на них впечатления: все ударились в бегство и рассеялись кто куда, думая не о спасении отряда, а о своем собственном.
То было уже не сражение и даже не бегство, а резня: королевских солдат было вдесятеро больше, чем мятежников, а у тех едва ли шесть десятков человек имели ружья, а остальные кое-как вооружены скверными саблями, вилами да штыками, прикрепленными к палкам, поскольку все склады оружия один за другим были ими утрачены. Таким образом почти все они погибли, а сам Раванель спасся только потому, что бросился в Гардон и спрятался в расселине между двумя утесами, высовываясь из-под воды, только чтобы вдохнуть воздух. Так он просидел семь часов. Наконец, когда настала ночь и драгуны ушли, он ударился в бегство.
То была последняя вооруженная стычка в войне, продлившейся четыре года. Вместе с двумя севеннскими исполинами, Кавалье и Роланом, исчезла вся мощь мятежников. И вот, как только распространился слух об этом новом поражении, солдаты и вожди восставших решили, что Бог от них отвернулся, и начали сдаваться. Первым подал пример Кастане. Через неделю после поражения Раванеля, то есть 6 сентября, он сдался маршалу. 19-го его примеру последовали Катина и Франсуа Совер, его помощник; 22 сентября — Аме, брат Ролана, 4 октября — Жоанни, 9 — Лароз, Валетт, Саломон, Лафоре, Мульер, Салль, Абраам и Марьон, 20 — Фидель и, наконец, 25 — Рошгюд.
Каждый из них вступал в переговоры по отдельности и сдался на возможно более выгодных условиях. В общем всем им было дано вознаграждение, кому поболее, кому поменее; самое скромное достигало двух сотен ливров. После этого те, кто сдался, получали пропуск на право покинуть королевство, и их с эскортом и за счет короля препровождали в Женеву. Вот, между прочим, рассказ Эли Марьона о его договоре с маркизом де Лаландом; по всей видимости, другие мятежники сдавались если не на таких же, то на сходных условиях:
«Я был избран, — пишет он, — чтобы сообщить наместнику о капитуляции; я вел переговоры о своем отряде, а также об отряде Лароза и о жителях тридцати — тридцати пяти приходов, оказывавших нам поддержку во время войны. По нашему договору все пленные из наших кантонов должны были быть отпущены на свободу и всем должно было быть возвращено их имущество. Жители приходов, сожженных неприятелем, освобождались от податей на три года; ни те, ни другие не подлежали преследованиями за прошлое и гонениям за веру; у себя дома им разрешалось молиться, следуя велениям их Совести».
Добавим, что эти условия были доскональнейшим образом соблюдены: в самый день сдачи, то есть 9 октября, Лароз сам распахнул ворота замка и двери башни св. Ипполита, где томилось около восьмидесяти узников.
Как мы уже говорили, по мере того как реформаты сдавались, они удалялись в Женеву. Д'Эгалье, о чьей участи, забежав вперед, рассказали, появился там 23 сентября со старшим братом Кавалье Мальплашем, секретарем Ролана, и тридцатью шестью рубашечниками. 8 октября туда явились Катина и Кастане с двадцатью двумя людьми, и, наконец, в ноябре месяце прибыли Лароз, Лафоре, Саломон, Мульер, Салль, Абраам Марьоне и Фидель в сопровождении г-на де Прадина и четырнадцати фимарсонских драгун.