– Мой народ очень обеспокоен тем, что бизоны исчезают, – сказала она, и ее прелестное лицо стало грустным.

– А почему это происходит?

Майлс упоминал эту проблему, но Пейдж тогда не обратила внимания.

– Мой народ издавна охотился с помощью лука и стрел, – объяснила Тананкоа, – и убивали столько, сколько нужно, чтобы насытиться. Когда здесь появились белые люди со своими скорострельными ружьями, они начали уничтожать бизонов тысячами ради спорта, а не для еды. Теперь их стало так мало, чтобы мы могли на них охотиться, и это очень серьезная проблема, потому что для нас бизоны не только пища, мы используем их шкуры для одежды, укрываемся ими, когда спим, мы шьем из этих шкур мешки, в которых носят сушеное мясо, их кости дробят и готовят мозговой горох. Сухожилия используются для шитья, рога вычищаются внутри, и в них держат порох.

Пейдж кивнула.

– Я понимаю, что ты имеешь в виду. – Она дотянулась и взяла руку Тананкоа в свои. – Мне очень жаль.

Что еще она могла сказать? Она испытывала злость и смущение за свою белую расу, и ей было стыдно, когда она думала, сколь малому они научились за последующую сотню лет.

Они болтали еще о многом, пока не пришло время для Пейдж ехать домой, пока зимний день не перешел в сумерки, а потом и в темноту.

Она натянула свои ботинки. Тананкоа вручила ей пакет с травами.

– До свидания, Пейдж. Я надеюсь, что ты вскоре опять приедешь.

– Обязательно, – пообещала Пейдж. – А когда вы с Деннисом приедете в город за покупками, вы должны заехать ко мне. Мне хочется показать тебе мой врачебный кабинет.

По лицу Тананкоа пробежала тень.

– Я не езжу с Деннисом в город за покупками. Я говорю ему, что мне нужно, и он все покупает.

Пейдж все поняла и рассердилась, что Тананкоа вынуждена жить в таком изгнании.

– В следующий раз приезжай и проведешь весь день у меня. Деннис может завезти тебя ко мне, а потом забрать тебя, когда покончит с покупками. Тебе нужно вырываться иногда отсюда, Танни. Тебе здесь очень одиноко.

– Когда Деннис уезжает, я хожу навещать своих в резервации Повелителя Грома. Но к тебе я, наверное, приеду. Мне хочется посмотреть, как ты живешь.

Они обнялись на прощание.

По дороге домой Пейдж переводила Минни на рысь каждый раз, когда дорога позволяла, она ощущала бодрость во всем теле.

– Я полагал, что сказал тебе не ездить одной к Куинланам, Пейдж. – Серые глаза Майлса сузились, глядя в ее глаза, челюсти сжались, в голосе сплошная сталь. – Чего ты, дьявол меня побери, добиваешься – чтобы тебя убили? Когда я даю тебе прямой приказ, я ожидаю, что ты будешь ему подчиняться.

Пейдж с трудом поверила в то, что услышала.

– Подчиняться? Ты ожидаешь, что я буду тебе подчиняться? – Ее голос поднялся до самых высоких нот. – Я не вхожу в число ваших констеблей, Майлс Болдуин, чтобы поворачиваться как вам это нравится. Я не подчиняюсь приказам ни от тебя, ни от кого другого.

Злость и горькое разочарование усиливали ее раздражение. Сегодня была пятница, он отсутствовал всю неделю. Он подъехал к ее задней двери менее получаса назад, и она бросилась в его объятия, помня о том, как ей было одиноко без него, сообщая ему поцелуем, как она рада его возвращению.

Ей так не хватало страстных занятий любовью, сокровенных разговоров, простого и острого наслаждения от сознания, что у тебя есть лучший друг, которому ты можешь поведать все, что произошло за эти дни.

А он вместо того, чтобы схватить ее в свои объятия и отнести в постель, как он обязан сделать, этот невозможный мужчина стоит, уперев руки в бока, и смотрит на нее, словно она нашаливший ребенок.

– Черт побери, Пейдж, не будь такой упрямой! Я предупреждал тебя насчет мародеров-индейцев и волков, и… белых людей, которые ничуть не лучше диких зверей. В это время года даже погода может резко измениться, может начаться снегопад, и ты заблудишься.

– Майлс, послушай сам себя. В том, что ты говоришь, нет никакого смысла. Все, что я сделала, это совершила маленькую поездку к подруге.

Он оглядел ее ледяным взором.

– Ты не сообщила ни одной живой душе, куда поехала и когда можешь вернуться, так ведь? Есть правила, которым ты должна следовать, если ты собираешься ехать одной по прерии. – Его лицо окаменело. – Правила, Пейдж, ты слышишь? – Он понизил голос, но все равно в его словах не было и тени нежности. – Я не хочу, чтобы ты игнорировала все, что я говорю тебе, подвергала свою жизнь опасности, как только я отлучаюсь. Я этого не потерплю. У тебя вообще есть здравый смысл?

Этот саркастический вопрос переполнил чашу ее терпения, и она вышла из себя. Пейдж выругалась и стукнула кулаком по столу с такой силой, что сахарница подпрыгнула, а ложки задребезжали.

– Вот еще, здравый смысл! Не будь мелодраматичен, Майлс Болдуин! Я взрослая женщина, и я привыкла ездить туда, куда захочу. Я привыкла ездить по большому городу в любое время дня и ночи. Я привыкла…

К ее изумлению, Майлс схватил ее за плечи своими сильными руками, глаза его горели яростью.

– Забудь, к черту, к чему ты привыкла! – выговорил он сквозь сжатые зубы, дергая ее при каждом слове взад и вперед. – Забудь, ты меня слышишь. Пейдж? Мне уже до смерти надоело слушать твои рассказы о твоей другой, такой замечательной жизни.

– Майлс… Майлс, прекрати, ты делаешь мне больно!

Его пальцы впивались в мягкую плоть ее плеч.

Он отпустил ее так неожиданно, что она чуть не упала ничком. Он ее быстро подхватил, его прикосновение вновь стало нежным, и она поняла, что он так же поражен своей выходкой, как и она.

Какое-то мгновение они смотрели друг на друга, потом она, вся дрожа, прижалась к нему, обняв его, пока его руки не поднялись медленно и не заключили ее в свои объятия.

– О Боже, прости меня, Пейдж! – Голос его прерывался и был полон раскаяния. – Мне очень жаль. Я сам не знаю, что на меня накатило.

Но если он этого не знал, то знала она. Как гром среди ясного неба, она неожиданно поняла причину его злости, и ее злоба испарилась.

– Мне тоже очень жаль, Майлс.

Это же было так ясно, она должна была понять это раньше. Он боится потерять ее. Вся его жизнь состояла из одних потерь, и, полюбив ее, он снова оказался уязвимым. У нее защемило сердце от этого открытия, и огромность ее любви вызвала слезы у нее на глазах.

Потом уже, когда ее нагое тело прижималось к нему, она прошептала:

– Майлс?

Уже полусонный, он пробормотал что-то в ответ.

– Ты знаешь, насколько была совершенна та моя жизнь, о которой тебе тошно слышать.

По тому, как напряглись его мускулы, она почувствовала, что разбудила его, но он не вымолвил ни единого слов.

– Она вовсе не была совершенной, ничего похожего. Я гораздо счастливее здесь, чем была там. В той жизни не было ничего, что могло бы сравниться с тем, что мы испытываем вместе.

Его мускулистая рука, прижимавшая ее, расслабилась, и она услышала у своей шеи тихий вздох облегчения.

– Ничего похожего на это.

Она чуть пошевелила мускулами живота, достаточно, чтобы возбудить его, ее рука скользнула вниз по его телу и коснулась его члена. Она тут же почувствовала немедленную и мощную реакцию и услышала, как у него перехватило дыхание.

– Вот теперь я понимаю, что такое совершенство, Майлс Болдуин, – прошептала она, когда он лег на нее.

Майлс больше ничего не говорил о том, чтобы Пейдж не ездила одна к Тананкоа, – вместо этого он дал ей револьвер и научил стрелять из него.

Он убедил ее брать с собой оружие и некоторый запас еды, если она собирается ехать куда-нибудь одна. Поначалу ей было страшно даже прикасаться к оружию, но потом она обнаружила в Майлсе прекрасного учителя и вскоре стала прекрасным стрелком. Когда она в следующий раз поехала к Куинланам, то последовала его совету.

В течение февраля и марта, когда только позволяла погода, она отправлялась навестить Тананкоа, часто вместе с Майлсом, иногда одна. Поездки эти отчасти были деловыми: Пейдж нужно было постоянно обновлять запас лекарственных трав, которыми она теперь с большим успехом лечила своих пациентов.