– Роб, вы мой самый первый гость, – крикнула она ему, когда он подъехал. – Приветствую вас в моем новом доме.

Он спешился, его широкое загорелое лицо расплылось в улыбке.

– А я к вам на новоселье с маленьким подарком от Конной полиции, – объявил он, показывая на кобылу. – Ее зовут Минни, это доброе и спокойное существо.

Пейдж в изумлении уставилась на него.

– Роб, я не могу принять такой подарок…

– Тихо! – скомандовал он, махнув рукой. – Минни оставили в форте, потому что она хромала, бедняжка, а доктор Болдуин стал ее лечить, и теперь она в полном порядке, но он говорит, что ее нельзя оставить в полиции, она недостаточно вынослива. Ей нужен хороший дом, сказал он, а вам нужна лошадь, если вы собираетесь оставаться здесь жить. – Он обвел рукой поля вокруг дома Пейдж. – Здесь для нее полно трав, пока не выпадет снег. Все, что от вас требуется, это спутывать ей ноги, и все будет хорошо. – Он обошел вокруг дома и вернулся явно довольный. – Там за домом есть сарай, где ей будет тепло и сухо зимой. Я сделаю ей стойло и привезу мешок овса.

Пейдж понимала, что в эту эпоху лошадь равноценна автомобилю в ее время: она обеспечивает возможность передвигаться. Лошади здесь дорогие и весьма ценятся, как машины в ее время. Щедрость Роба вызвала у нее слезы на глазах, и она начала благодарить его.

– Это было предложение доктора Болдуина.

Опять Майлс. Она ощутила эмоциональный шок.

– Вы умеете ездить верхом? Я постараюсь достать дамское седло…

– Брат учил меня ездить верхом, но про дамское седло забудьте. Я буду сидеть по-мужски. И не осмотрите на меня с таким потрясенным видом, Роб Камерон. Я вам никогда не рассказывала, что в мое время в Конной полиции служат и женщины?

Смотреть на его усатое лицо нельзя было без удовольствия.

– Заходите, садитесь и выпейте чашку чая, прежде чем упадете в обморок. А еще лучше будет, если вы сначала покажете мне, что я делаю неправильно с этой проклятой плитой, а то я никогда не смогу довести воду до кипения.

Прошла неделя. Пейдж истратила три доллара в магазине Компании Гудзонова залива, купив там пару мужских хлопчатобумажных брюк, которые надевала во время прогулок ранними утрами на Минни. Брюки сидели на ней не так хорошо, как ее сшитые по заказу джинсы, оставшиеся дома, но в общем устраивали ее. Они хорошо облегали бедра и живот, обшлага она подвернула и на поясе приспособила ремень.

Она старалась чем-то занять себя, чтобы не замечать, что почти все время проводит в одиночестве.

Роб приезжал дважды. В первый свой визит он смастерил стойло для Минни, а в следующий раз привез седло, которое, как он объяснил, неофициально одолжил на складе у интенданта. Он привез также два мешка овса, и Пейдж решила не спрашивать, не взят ли овес тоже в долг.

Роб учил ее верховой езде, объяснял, как определять направление в открытой прерии по солнцу и ветру.

Когда он в первый раз увидел ее в брюках, то ничего не сказал. Он только сглотнул слюну и старался смотреть ей только в лицо, словно она забыла одеть на себя какую-либо одежду ниже пояса. Пейдж не могла удержаться от того, чтобы немножко поддразнить стеснительного молодого полицейского.

– Поверите вы или нет, Роб, но там, откуда я, женщины все время ходят в таких брюках, только еще более облегающих, чем мои.

Она медленно повернулась, а он выглядел шокированным.

– Лучше не одевать их в церковь, – посоветовал он с непроницаемым лицом и смешинкой в глазах.

Две передние комнаты Пейдж переделала в удобную комнату для ожидания и кабинет для осмотра, где в настоящее время имелись только два стула и буфет, который Роб перетащил из кухни. В нем она будет хранить лекарства и инструменты, решила Пейдж, сказав себе, что она неисправимая оптимистка. Может, лучше поинтересоваться, не нужна ли им продавщица в дамском магазине Роуз Рафферти, ворчала она. Здесь можно умереть с голоду в ожидании несуществующих пациенток, чтобы осматривать их с помощью несуществующих инструментов.

Однажды утром после прогулки верхом Пейдж уселась за стол с календарем и чашкой кофе и стала подсчитывать, сколько прошло недель с того рокового дня, когда она прибежала на поле Тони, чтобы посмотреть на круг в пшенице.

Сегодня было пятое октября. Она находится в Баттлфорде шесть недель. За окном падали снежинки. Благодаря терпеливым инструкциям Роба она знала все секреты этих капризных печей, и теперь в ее доме было тепло и уютно – если только она не забывала подбрасывать дрова в их прожорливые пасти.

И – еще раз спасибо Робу! – она освоила кое-какие самые примитивные приемы приготовления пищи. Со смехом и шутками он показал ей, как варить фасолевый суп, овсяную кашу и печь лепешки. Она даже освоила приготовление бисквитов, что требовало некоторого умения и несколько расширило ее меню.

Сейчас она почувствовала себя более спокойной, чем когда-либо за эти шесть недель, если не считать постоянной заботы о деньгах.

Она осталась без единого цента. Не следовало далее обманывать себя, она должна выйти из дома и отправляться искать работу, любую работу. Она подумала о социальных программах ее времени и усмехнулась.

Она платила огромные налоги, помогавшие поддерживать эти социальные программы, а теперь, когда ей самой нужна помощь, никто об этих программах и понятия не имеет.

Резкий стук в дверь заставил ее подпрыгнуть.

Она побежала в холл, открыла дверь, и сердце ее заколотилось.

Там стоял Майлс, его красный мундир и широкополая шляпа засыпаны снегом. В одной руке он держал медицинскую сумку, а в другой большой тяжелый мешок.

– Майлс, заходите. Как хорошо, что вы заглянули ко мне!

В некотором смысле она ждала его. Она недвусмысленно пригласила его в своей благодарственной записке, а теперь, когда он приехал, она разволновалась. Все, о чем она могла думать, глядя на него, это о том, как его губы ласкали ее рот.

Держись, Рандольф!

– Приятно снова видеть вас. Заходите, у меня готов кофе, если вы не откажетесь от чашки.

Ей вдруг стало не хватать воздуха. При виде его, высокого и изящного, улыбающегося ей, Пейдж охватила необъяснимая радость.

Он пригнул голову, чтобы не задеть притолоку двери, а, оказавшись внутри, заставил холл выглядеть еще меньше, чем обычно. Он опустил сумки на пол и снял шляпу и перчатки. Она приняла их из его рук.

– Этот дом предназначен для людей маленького роста, – сказала она, укладывая перчатки на дно его шляпы и вешая ее на старую вешалку, установленную ею в холле. – Будьте осторожны или ваши мозги останутся на притолоке. Даже я уже пару раз стукнулась.

Она провела его в кухню. Ладони у нее вспотели.

– Садитесь, – предложила она, достала с полки чашку и налила кофе из эмалированного кофейника, стоявшего на плите. – Кофе только что приготовлен, вам повезло.

Пейдж вернулась от плиты и поставила чашку на стол перед ним, она уже забыла все, что только что говорила.

– Что?

Он уставился на синие хлопчатобумажные брюки, обтягивающие ее бедра и ноги. Она так привыкла ходить дома в брюках, что и забыла о них.

– Черт возьми, я и забыла, что женщины еще не начали носить брюки! Почему – я этого никогда не пойму. Эти идиотские длинные юбки тяжелы и неудобны.

Он все еще смотрел на нее, его серые глаза сузились, лицо стало непроницаемым, и она разозлилась.

– Бога ради, Майлс, вам не приходило в голову, что под всем этим дерьмом, которым они прикрывают нижнюю часть своего тела, у женщин есть ноги?

Его взгляд поднимался, пока он не посмотрел ей в глаза, и, к ее изумлению, она увидела, что он сердится. Если говорить точнее, то он разгневался. Гнев закипал в его глазах, и в его мягком южном акценте появилась сталь.

– Вы живете здесь одна, Пейдж, вдали от города. Вы молоды и красивы.

Это не было комплиментом, судя по тому, как он произнес эти слова. Они прозвучали скорее как обвинение.

– Знаете ли вы это или нет, но здесь все еще граница. Половина мужчин в городе воспримут вашу манеру одеваться как откровенное приглашение изнасиловать вас. – Его серые глаза поблескивали, как лед, и она почувствовала, как жар поднимается по ее шее и заливает щеки. Она уже открыла рот, чтобы обругать его, но он не дал ей этой возможности. – Я предупреждаю вас, если вы хотите заниматься врачебной практикой здесь, вы должны подчиниться условностям этого города. Уже по одному тому, что вы женщина и врач, вы бросаете вызов всему тому, что люди считают приличным для женщины.