Сказано это было с явным подтекстом.

— Странно… С кем же вы разговаривали? — попросил уточнить Буслаев.

— Право, не знаю. Должно быть, с дежурным по редакции. У него даже список сотрудников под рукой оказался.

— Значит, сомневаетесь во мне? Не из КГБ ли? Не из уголовного ли розыска?

Жарковский и Поваляев загадочно переглянулись.

— Мы, в общем-то, так и подумали, — не отрицал Поваляев. — Тем более что и в адресном столе города ваша фамилия не значится.

— Ну, за неразбериху в милицейских учреждениях я не в ответе.

Антон еще раз предъявил удостоверение корреспондента «Вечерней Москвы». Незваные гости внимательно его изучили.

— Это рассеивает ваши сомнения? — спросил Буслаев.

— Да, конечно! — почувствовал себя виноватым Поваляев.

— Позвонили бы главному редактору Постнову Михаилу Михайловичу. Я внештатный корреспондент и выполнял его личное поручение, — пояснил Антон. — Собственно, что я оправдываюсь, что-то доказываю? Вы и сейчас вправе мне не верить. Если не убедил давайте, соединю вас по телефону с Главным. Человек он обстоятельный и все объяснит. А очерк ждите в ближайших номерах. Следите за газетой. Кстати, после моего доклада ему, Михаил Михайлович хлопочет о комнате для вас площадью побольше и с удобствами.

— Ради Бога извините, — приложил руку к сердцу Поваляев. — И большое спасибо редакции о заботе о нас. Так хочется пожить достойно!

Вскоре Поваляев был приглашен в жилотдел Моссовета, где ему вручили ордер на большую светлую комнату в малонаселенной квартире на Москворецкой набережной. И он с женой были счастливы, и Антон Буслаев горя с Поваляевым больше не знал. Куда девалась антисоветчина?

В Коломенском горотделе Буслаев просмотрел с десяток дел с окраской «террор». Все они оказались бездоказательными и малозначимыми. Лишь одно заслуживало внимания, да и то условно. Объект разработки Филипенко, 1914 года рождения, сын осужденного в 1937 году «за связь с троцкистами», как-то сказал источнику, что «если бы довелось встретиться со Сталиным, он высказал бы ему в лицо все, что накипело. Сказал бы, что только за то, что он допустил массовые репрессии в стране, дутые дела вроде „Дела врачей“, он не имеет морального права стоять во главе государства и должен уступить место лидеру достойному. Не уйдет с дороги, его следует устранить».

Антон задумался. Материалы трехлетней давности. Филипенко осуждает «вождя народов» за бессмысленные гонения и репрессии, считает, что его следует за это отстранить от дел… Но даже если и устранить? Он же не говорит, что Сталина надо убить и что лично готов осуществить в отношении него террористический акт. Да и всех материалов в деле, не считая оперативных проверок, — одно единственное агентурное донесение. Товарищи из горотдела как ни бились над тем, чтобы добыть дополнительные компрометирующие его материалы, ничего не добыли. А может быть, это наговор на него источника-стукача? Другим же агентом он характеризуется положительно!

Однако, если существует дело со зловещей окраской «террор», оставить его без внимания нельзя. До Сталина Филипенко не добраться, но он может выместить свое зло на Хрущеве…

Буслаев дал указание на время пребывания Никиты Сергеевича в Коломенском районе не спускать с Филипенко глаз. Когда стали устанавливать его местонахождение, выяснилось, что еще накануне он выехал к теще в деревню Захаровка. И хотя деревня находилась в стороне от заявленного Хрущевым маршрута, Буслаев поручил держать его и там под наблюдением.

— Я бы поступил иначе, Антон Владимирович, — сказал начальник горотдела. — И это было бы надежнее.

— Что вы предлагаете?

— Подержать пару суток в КПЗ отделения милиции. Учиним дебош, в котором Филипенко окажется замешанным. Ну и задержим. Уедет Никита Сергеевич, выпустим на свободу.

— Вы знаете, как это называется?

— Но если надо, так надо!

— Мы и так поступаем безнравственно, взяв в разработку человека только потому, что на него кто-то однажды указал пальцем.

На границу Коломенского района с Броннецким секретарь райкома партии и Буслаев выехали каждый на своей машине. Был прекрасный июньский день. Пели жаворонки. Вскоре показались три черных ЗИСа — открытый и два закрытых. Хрущев ехал в закрытой машине в центре. Впереди и сзади шли машины с охраной.

Остановились. Хрущев и встречающие его покинули машины. Поздоровались. Буслаева Хрущев видел впервые, спросил:

— Должно быть, из Комитета?

— Из Московского Управления, Никита Сергеевич.

Хрущев решил пересесть в открытый ЗИС, чтобы лучше видеть поля, сельские постройки.

— Не положено, Никита Сергеевич, — сказал комиссар.

— Теперь не только моя охрана будет меня охранять, но и Буслаев. Так что опасаться за мою жизнь не стоит, — пошутил секретарь Центрального и Московского Комитета партии.

Он пригласил в машину секретаря райкома, чтобы тот давал ему пояснения в пути. Первая остановка была там, где скирдовали колхозное сено. Хрущев спросил женщину агронома:

— А не лучше ли делать большие скирды?

— Нет, Никита Сергеевич. Маленькие скирды лучше.

— Но ведь много сена пропадает.

— Ничего. На подстилку скотине пойдет. Все в дело!

— Как говорится, дуракам закон не писан, — недовольно произнес Хрущев и приказал шоферу: — Поехали дальше!

В соседнем колхозе он увидел, что сено укладывают в скирды длинные, похожие на бараки.

— А мелкие скирды, что же, не делаете?

— Не выгодно, Никита Сергеевич.

— Почему?

— Отходы большие получаются. Лучше одну большую скирду сметать, нежели двадцать мелких. Так экономичнее.

— Правильно! — согласился Хрущев с председателем колхоза и попросил его: — Поезжайте к соседям и объясните это. У меня с ними разговор не получился. Сами с усами!

Впереди было кукурузное поле. Остановились. Хрущев приблизился к нему вплотную.

— Кто же создал эти африканские джунгли? — спросил он.

— Моя бригада сеяла кукурузу, товарищ Никита Сергеевич. — сказал мужчина, полагая, очевидно, что его за это похвалят.

— Стало быть, вы — бригадир.

— Бригадир. А вот эти бабы и девки — члены моей бригады.

— Да. Это наш дорогой товарищ бригадир, — подтвердила старуха в белой косынке.

Никита Сергеевич сдвинул со лба на затылок шляпу.

— Это вы хорошо сказали — «дорогой бригадир»! Представляю, в какую копеечку он обходится колхозу, а значит, всем вам. Не поняли? Давайте посчитаем вместе. Сколько можно получить зерна и силоса с правильно засеянного поля и сколько с засеянного бестолково? Как у вас, к примеру.

Колхозники стояли воды в рот набрав. Они никогда над этим не задумывались. Зачем, когда есть бригадир?

— А сколько свиней вы лишите ценного корма. Не знаете? А я вам скажу: ровно столько, сколько получите от такого посева убытка! То откормили бы сорок поросят, а то только двадцать. Есть разница? То-то!

Тут же Хрущев доходчиво объяснил, как надо сеять кукурузу.

— Ваше поле засеяно хаотично. Должно быть, стародедовским способом сеяли, из лукошка? Но век-то нынче другой! Как теперь станете пропалывать кукурузу? Как в старину, вручную? А было бы засеяно по правилам агротехники, так, чтобы машина могла пройти между рядами, каждый стебель был бы сочным, мясистым, а початок налитым, крупным. Теперь понимаете, во что обходится вам бригадир? Ведь поле не пересеешь.

— Мы исправимся, Никита Сергеевич, — сказала молодая звеньевая и обратилась к женщинам: — Дело говорит Никита Сергеевич, дай Бог ему здоровья на многие лета. В будущем году посеем кукурузу так, чтобы не стыдно было в глаза ему смотреть. А значит, с доходами будем, достатка в домах прибавится.

В колхозе «Мячиково» Хрущеву понравилось, как в парниках круглый год выращивают лук и огурцы для горожан, как строят скотный двор и жилые дома.

Но особенно то, что колхозники сами изготавливали кирпич для своих нужд. Небольшой кирпичный заводик, и не надо сидеть на шее у государства, ждать у моря погоды. Референту своему поручил взять на заметку вдруг возникшее у него соображение — обсудить опыт мячиковцев на заседании бюро Обкома партии, распространить его на другие колхозы области и даже страны. — Поменьше иждивенчества, товарищи! — сказал он. — Государство — не дойная корова. Чтобы кому-то дать, у других потребуется отобрать. А мы ведь социализм строим. Его принцип вы знаете: от каждого по способности, каждому по труду!