Мадрасская окружность весьма заселена и довольно приятная, но дорога от города до горы Святого Фомы, по обе стороны которой построены прекрасные европейские дачи, безподобною назваться может. Она простирается на 8 1/2 миль и представляет одну из знатнейших аллей в свете. Я ее имел случай видеть наполненную народом в разных повозках, когда у горы был конный бег, и скажу безпристрастно, что таковой картины мне никогда не представлялось прежде.
Европейцы здесь живут в удивительной роскоши, они на лето удаляются в свои загородные маленькие дворцы, а в городе бывают только по должностям от 10-ти часов утра до 5-ти вечера. Экипажи их так же великолепны, как и все прочее; кроме карет и фаэтонов все употребляют паланкины или род четыреугольного ящика около семи фут длиною и трех шириною, окруженного жалюзями. Сии покойные повозки обыкновенно носятся людьми, которые подпрягают себя под длинный шест, утвержденный на середине. Они одеваются достаточными в кисейные платья, как и те, которые бегут впереди и позади с короткими копьями для церемонии.
По малому пребыванию мне нельзя много сказать об индейцах, но, по-видимому, жизнь их довольно порядочная. Они вообще роста довольно высокого, построены хорошо и имеют черты лиц приятные, а особливо женский пол, который, исключая темного цвета тела, не уступят много своим товарищам в Европе. Бедная часть ходит совершенно почти нагая, кроме небольшого куска полотна, покрывающего наготу, богатые также одеваются в миткаль или кисею. Они также употребляют род юбок и корсетов с длинными рукавами, но все генерально носят на головах тюрбаны. Мущины бреют свои длинные волоса и оставляют токмо одну макушку и усы, а некоторые носят бороды; женщины же подкалывают свои косы, скручивая наверх.
Оба пола здесь весьма любят украшать себя разными побрякушками; они не только носят цепи или бусы на шее, перстни на пальцах и брыслеты на руках, но надевают толстые метальные кольца на ноги и имеют серьгу в носу от 3-х до 4-х дюймов в диаметре. Уши женщин вокруг увешаны украшениями, а у многих даже пальцы на ногах в перстнях, ибо оне ходят босые, а мущины только употребляют туфли, носки которых загибаются наверх.
Индейцы ездят в паланкинах, верхами на слонах или лошадях и в одноколках, везомых парою быками, но если последние особливо принадлежат мусульманам, оне не что иное, как небольшие круглые с верхом балдахины с занавесками, под коими сидеть должно с поджатыми под себя ногами, я видел весьма богатые из них, которые казались весьма красивыми.
Исключая европейцев и армян, место сие населено родом женту и мусульманами. Хотя последние произошли от монгольцев — победителей Индостана, но теперь составляют одну массу с настоящими жителями. Они имеют свои мечети, но последователи Брамы не вмешиваются в их религию, а занимаются своею, к которой столь много привержены, что селения их генерально наполнены храмами и нет переулка, где бы не находилась часовня с идолом. Прогуливаясь по городу вскоре после восхождения солнца, я часто видел раскладенные огни на перекрестках и предместиях, богослужения, вокруг которых толпы народа приносили свои молитвы светилу, озаряющему все творение, которым, видно, индостанцы представляют себе Всевышнее Существо.
Нет в свете народа, который мог бы сравниться с женту в разсуждении чистоты; можно сказать, что они не ложатся и не встают без обмывания всего тела. Люди сии также могут служить примером по скромности своей жизни, пища их состоит из сорочинского пшена и зелени, а питие из чистой воды; при всем том рабочий народ трудится не менее нашего. Быстрота ума индейцев безподобная, ибо со всевозможною бережливостью редко кому удастся скрыть свою мысль от слуги или дебоша, а кольми паче от последнего, который безпрестанно смотрит в глаза и старается узнать, чем лучше может обмануть. Этот дворецкий не требует никакой платы, а довольствуется тем, что перепадет в его руки от покупок; удивительно видеть, с какой пылкостью народ сей в уме делает арифметику, у них в минуту тысячи множатся, слагаются и делятся.
С приезду нашего на берег мы каждый вечер забавлялись здешними свадебными церемониями, которых в городу было великое множество. Сие время предвозвещено было по их религии счастливым, следовательно, каждый, кто имел сына или дочь у себя, старался их женить не теряя времени. Не успеет солнце опуститься за горизонт, как повсюду сделаются слышны трубы и барабаны, церемонии за церемонией протекает улицы, которые от факелов кажутся издали горящими. Бывши однажды приглашен на свадьбу к богатому купцу, мне хотелось узнать весь обряд оной, а потому я решился присутствовать с начала и до конца. В 6-ть часов вечера мы вышли из дому в таковой процессии. Сперва шла музыка, перед которою один трубил в предлинную трубу, потом ехал мальчик верхом в знатном азиатском уборе, оному последовали азиатские и европейские коляски, наполненные мальчиками и девочками от 4-х до 10-ти лет. После сего везен был жених с невестою верхом на лошади. Оне были убраны брилиантами с ног до головы, лошадь же вели два индейца, по бокам которой шло для церемонии по три человека с копьями и по одному, который держал по большой парасоли над женихом и невестою. За сею группою ехало несколько мальчиков на лошадях; они были одеты в разные европейские мундиры и представляли весьма смешную фигуру, а кольми паче когда проезжали толпу зрителей и снимали шляпы.
Каждая из ихних лошадей имела также двух провожатых, что с факелами, парасолями и другими принадлежностями составляло немаловажный вид. Мы посещали все улицы до 8-ми часов, а тогда прибыли в дом, назначенный для свадебного пиршества. Я принужден был дожидаться на улице, покудова обряд церковный женитьбы не кончился, ибо в продолжение оного людям другой религии присутствовать не позволяется, о чем хозяин при первой встрече извинился, а между тем представил меня молодым, которые тогда уже сидели под великолепною балдахинью, одетые в белое кисейное платье. Мальчику не было более 10-ти, а девочке около 6-ти лет. По здешнему обыкновению отцы всегда составляют партии и нередко женят детей 4-х или 5-ти летних, которые до пришествия в возраст живут порознь. По обе стороны балдахина было поставлено по корзине с кокосовыми орехами, подле которых сидело по человеку с бумагою.
К молодым подходили их знакомые по порядку и свидетельствовали свое почтение им, обмокнувши палец в большую чашу краски и потом дотронувшись лба жениха и невесты. После сего приветствия каждый давал подарок, состоящий из денег (которые тогда же и записывались в приход), и получал в обмен кокосовый орех. В продолжение сего публика забавлялась танцовщицами, которыя мне однако не понравились. Все их движения состояли в двух или трех выступках вперед и назад, что только производило шум побрякушек, которыми ноги их были покрыты. Я было позабыл упомянуть, что правые руки новобрачных были связаны тонким бумажным шнурком, которого конец висел на шее жениха, а сие и представляло священную связь замужества.
Здесь обыкновение, чтобы для свадеб строить временные строения перед домом отца жениха. Сие делается по достаткам, так что другие занимают великое пространство. Оные обыкновенно разделяются на 3 или 4 горницы, первые три бывают наполнены простым народом, а последняя остается для гостей почетных и фамилии хозяйской. Сия убирается лучше прочих, хотя и те увешаны коврами, цветами и разными фигурами, сделанными из фольги, что все вместе с люстрами, фонарями и музыкою походит более на игрище украшенное.
Хотя жара была чрезвычайная, но мы принуждены были взойти на довольно порядочную возвышенность и весьма обрадовались достигнуть предместья пещеры, которое укрыло нас от зноя солнечного. Сия славная пещера длиною в 50 шагов совершенно выбита из крепкого дикого камня и разделена на три отделения ужасной толщины столпами на четырехугольных основаниях. На правой стороне оной находится алтарь, половина коего уже разрушилась. Все стены сего удивительного храма покрыты резьбою, представляющею баснословие Гиндыстана, и хотя многого уже разсмотреть невозможно от древности, но нельзя чтобы не удивляться искусству старинных жителей сих мест, к которым нонешние должны подходить весьма немного. Жаль, что место сие содержится в небрежении, от которого приходит ежедневно в разрушение, инако оное могло бы служить еще долгое время памятником величества тех, которых потомки сделались почти невольниками горсти европейцев.