— Не знаю.

— Или к убийству? Есть тут какая-то связь?

— Хороший вопрос.

— Берн, это совершенно не похоже на пастрами.

— Я тоже так думаю.

— И просто не понимаю, как с этим может сочетаться крем-сода. Она вообще ни с чем не сочетается.

— Ты совершенно права.

— Берн, так что произошло прошлой ночью?

— Хотел бы я знать, — вздохнул я, — потому что я был там и меня загребли, так что лучше бы мне знать, что случилось.

Я пересказал ей все еще раз — от самого моего прибытия в отель «Паддингтон» прошлым вечером до того момента, как я покинул его в наручниках и под сольную арию Рэя, спевшего для меня «предупреждение Миранды».

— Мама всегда говорила, что нужно носить чистое нижнее белье, — продолжил я. — На тот случай, если меня собьет машина.

— Моя говорила то же самое, Берн, хотя никогда не объясняла зачем. Я просто решила, что это одно из правил, которым следуют приличные люди. Впрочем, какая разница? Если тебя собьет машина, разве твое нижнее белье не испачкается вместе со всем остальным?

— Я как-то об этом не думал, — признался я. — Но я следую ее совету и каждое утро надеваю чистое белье и за все эти годы ни разу не попал под машину.

— Какое расточительство.

— На самом-то деле ей стоило бы сказать, что чистое белье нужно носить на случай, если тебя будет обыскивать полиция.

— Потому что это гораздо более вероятно, чем угодить под «тойоту»?

— Ну, для меня уж наверняка. Конечно, очень неловко, если на тебе при обыске обнаружат грязные трусы. Впрочем, в чистых тоже чувствуешь себя неловко.

— Воображаю.

— Но если попадешь под машину, то рискуешь оказаться без сознания.

— Или даже мертвым.

— В любом случае ты даже не узнаешь, что нижнее белье у тебя грязное. А если и будешь в сознании — тебя это будет волновать? Мне лично найдется о чем подумать помимо того, что на мне грязные трусы.

— Ты испытывал неловкость прошлой ночью?

— Когда меня обыскивали? Надо сказать, было бы гораздо хуже, если бы они что-нибудь нашли. Я не о грязных трусах.

— Это хорошо, — кивнула она, — потому что мы и так слишком много о них говорим, и я бы предпочла больше не касаться этой темы. Так они ничего не нашли, Берн?

— Абсолютно! Они не обнаружили мои инструменты, иначе мне много бы чего предъявили. И не обнаружили писем Гулливера Фэйрберна к своему агенту, что естественно, поскольку я тоже их не обнаружил. А еще они не обнаружили…

Дверь магазина отворилась.

— …что случилось с Метсом вчера вечером, — невинным тоном продолжал я. — Этот юный левша, которого вызвали из Сарасоты, собирался начать вчера вечером, но я так и не узнал, удалось ему или нет.

Кэролайн посмотрела на меня как на человека, внезапно потерявшего рассудок или, как минимум, его существенную часть. Потом обернулась на дверь и все поняла.

Глава 9

Это был Рэй Киршман, в темно-синем костюме, при галстуке в красно-синюю полоску и, скорее всего, в чистом нижнем белье, которое, я надеялся, сидит на нем лучше, чем костюм. Он посмотрел на меня, покачал головой, посмотрел на Кэролайн, снова покачал головой, после чего подошел и облокотился на мой прилавок.

— Узнал, что тебя выпустили, — заговорил он. — Извини, что вообще пришлось тебя задержать. Но у меня не было выхода.

— Конечно, — ответил я. — Понимаю.

— Без обид, Берн?

— Без обид, Рэй.

— Рад слышать. Берн, должен сказать, ты уже несколько староват, чтобы шнырять по отелям. Это занятие для молодежи, а ты уже давно не мальчик. Ты уже на пороге солидного возраста.

— Если и на пороге, то не спешу через него переступать. А если мне не откроют, то взламывать замок я не стану.

— Впервые в жизни, — заметил Рэй. — Ты был в комнате той старушки прошлой ночью?

— Что тебя навело на эту мысль?

— Ничего, — коварно усмехнулся он.

— Ничего?

— Совершенно ничего, Берн. Ни инструментов взломщика, ни пачки бабла, ни коллекции монет, ни драгоценностей. Что там говорит наш друг-англичанин насчет собаки, которая не лает?

А действительно, что? Я обдумал эту фразу и предположил, что англичанин, который имеется в виду, — это Шерлок Холмс, а собака, которая имеется в виду, отнюдь не знаменитая собака Баскервилей (распространенная ошибка), а собака из рассказа «Серебряный», которая молчит как басенджи. Но в данный момент единственным англичанином, о котором я мог думать, был Редмонд О'Ханлон, а он, насколько я понимал, гораздо больше интересовался ягуарами, скорпионами и кусачими мухами, не говоря уж о нашей подруге рыбке-зубочистке. Какое ему дело до собак?

— Не знаю, Рэй, — признался я. — Что он говорит насчет собаки?

— Она кусается, Берн. Так же, как твоя история про номер, снятый для свиданий с девушкой. Такой человек, как ты, мог выбросить большие деньги за гостиничный номер по одной-единственной причине — чтобы совершить крупную кражу. Ты там собирался кое-что стырить.

— Допустим…

— Берн…

— Кэролайн, — сказал Рэй, — тебя разве не учили не перебивать?

— Меня очень старались научить, — ответила она, — но я плохо обучаюсь. Берн, вчера ночью он уже зачитывал тебе права? Следи за тем, что говоришь, потому что это может быть использовано против тебя. Он может поклясться в суде, что ты это сказал.

— Поклясться я могу в любом случае, — резонно заметил Рэй, — и неважно, что там скажет Берн. Человеку, который, давая свидетельские показания, не в состоянии истолковать дело в свою пользу, в полиции делать нечего. Но речь не о суде, Берн. Речь о том, как нам с тобой благополучно выбраться из этой истории. Ну так что, мне продолжать или пойти прогуляться?

— У меня есть выбор?

Он уставился на Кэролайн, а я допил последний глоток крем-соды.

— Продолжай, — решил я.

— Ты был в этом отеле, — констатировал Рэй. — И привели тебя туда не амурные дела. И ты был на шестом этаже, потому что именно там ты наткнулся на Алиготе.

— Алиготе?

— Уже запамятовал? Черная девушка, та самая, которая завопила, когда ты пытался проскользнуть через вестибюль.

— Айзис Готье.

— Я и говорю — Алиготе.

— Я встретил ее в коридоре, но мне показалось, что мы расстались вполне мирно.

— Скажем, ты произвел на нее впечатление, Берн. Она направилась прямиком к дежурному и сообщила, чтобы он кончал мазать гуталином свою шевелюру и быстренько набирал девять-один-один, потому что в здании находится подозрительный тип.

— Не понимаю, с чего она взяла, что я подозрительный, — возразил я. — Я-то ничего не подозревал.

— Конечно, ты был спокоен, как огурец в бочке с рассолом. Кстати, об огурцах. Ты этот будешь доедать?

Я отрицательно покачал головой. Он забрал его у меня с тарелки и схрумкал в два счета.

— Спасибо. Итак, Берн, ты услышал про эту дамочку Ландау и ее письма. Отправился взглянуть на них, но нарвался на труп.

— Хочешь сказать, что это не я ее убил?

— Разумеется, Берн. Ты не убийца. Ты — вор, причем один из лучших, но, когда речь идет о насилии, ты просто второй Махатма Ганди.

— Ты прав, — кивнул я.

— Итак, Ландау. Она мертва. Ты выходишь из номера и закрываешь за собой дверь на замок. Это твой стиль.

— Я аккуратен от природы, — согласился я, — но…

— Дай договорить. Ты проник внутрь, обнаружил мертвую женщину и вышел обратно. И тут наткнулся на живую.

— Айзис Готье.

— Да, эту черную, — кивнул он, — с французской фамилией. Она уходила. Почему бы тебе не войти вместе с ней в лифт и не смыться с места преступления? Таким образом, к тому моменту, как парни в синем появились в вестибюле гостиницы, ты мог бы уже оказаться дома, в своей постели.

— Рэй, не сомневаюсь, что ты знаешь ответ.

— Конечно, — кивнул он. — Собака.

— Какая собака?

— Которая молчит. Мы обыскали тебя, Берн. Обыскали с ног до головы и перевернули вверх дном твой номер на четвертом этаже. И знаешь, что мы обнаружили?