В этой местности, в отличие от других, почва не была ровной. Кругом бросались в глаза следы конвульсий земной коры, перемещения земных пластов, страшных катаклизмов, тысячелетней борьбы. Судя по хаосу, безостановочно производимому гигантом, который грохотал и яростно встряхивал шевелюрой, состоящей из пламени и дыма, суша возобладала над Океаном не мирным путем.

Господин Синтез, не побоясь злоупотребить учтивостью сопровождающих, продолжал поиски среди масс застывшей лавы. Пористые камни, скопление выветренных скал, осколки кораллов, местами в изобилии выступившие на поверхность из расселин… Вдруг ученый испустил такой вопль, что церебралы были не в силах сдержать горестный стон, настолько услышанный звук ранил их чувствительные организмы. Словно бы не заметив их смятения, швед указал пальцем на коралловую глыбу довольно правильной цилиндрической формы, стоявшую чуть наклонно, как исчезнувшая Пизанская башня[149], на слое лавы.

— Вон она!.. Вон!.. — кричал он в таком экстазе, что его спутники подумали: уж не постигло ли старика внезапно психическое расстройство.

Они приблизились к глыбе, ступили на горизонтальную поверхность и, пораженные, стали наблюдать за охваченным лихорадочным волнением человеком.

Старик измерил шагами узкую полоску суши, не более двадцати пяти метров в диаметре, остановился на месте, снова заходил, жестикулируя, время от времени нагибаясь, затем отломил несколько громадных коралловых ветвей, рассмотрел их, потом громко заговорил, обращаясь к самому себе:

— И я тоже пережил свое время… Эти обломки, эта инертная масса, которую невежды… И вы более чем кто бы то ни было… И вы их относите к природе. Эта глыба, образованная напластованиями мертвых кораллов… Это мое творение. Тут был океан! Огромный Тихий океан, и его зеленые воды бились о скалы. Именно здесь я успел подойти вплотную к осуществлению наиболее возвышенной идеи, какую когда-либо порождал человеческий мозг! Я торжествовал в тот момент, когда этот проклятый вулкан сокрушительно сотряс землю, тем самым победив мой ум. Да что я говорю! Разве разум мой действительно померк? Разве погибло мое Великое Дело? Неужели я проспал десять тысяч лет? Неужто я пережил всех, кто был дорог моему сердцу? Так не очнуться ли мне сейчас; не пробудиться ли от кошмара, гнетущего меня? Анна, девочка моя, увижу ли я, как, склонив надо мною свое пленительное лицо, ты жадно ловишь малейшие признаки моего возвращения к жизни? Услышу ли, как твой нежный голос шепчет мне: «Отец!» Но нет! Лишь пламя слепит мне глаза… Лишь грохот стихии оглушает меня… Я совсем одинок… Я проклят… Пусть будет так! Я не пойду дальше. Потому что истекли века, а судьба по неправдоподобной случайности, которой я не искал, забросила меня сюда. И еще потому, что вулкан, поглотивший Великое Дело моей жизни, вынес по прихоти своей на поверхность со дна иссохшего океана эту коралловую глыбу… Так пусть же этот обломок станет моей могилой, усыпальницей, которую я заслужил! Здесь должен был родиться первый представитель новой расы, чью судьбу никто не мог заранее предсказать, так как мое Великое Дело изменило бы лицо мира. Здесь же умрет последний человек, чьи иллюзии разбила природа… Уснуть… Я хочу уснуть навсегда… И никогда больше не просыпаться!

Пока старый ученый произносил эти слова, его глаза были прикованы к выветренной глыбе, отражавшей ослепительные лучи экваториального солнца.

Взгляд его остановился на этом испепеляющем источнике света с отчаянием самоубийцы, который смотрит на клинок или на яд, способные избавить его от постылой жизни.

Промелькнуло всего несколько мгновений — гипноз подействовал, быстрый, убивающий молниеносно. Господин Синтез запрокинулся, лег навзничь на коралловую глыбу и застыл, неподвижный, скованный. Глаза его были устремлены к свету.