Летящая с небольшой скоростью группа на минуту остановилась, чтобы дать своему «доисторическому предку» впервые полюбоваться местностью, где он таким чудесным образом оказался.

Против ожидания зрелище его не удивило. Он увидел небольшой городок, асимметрично разбросанные постройки, окруженные разнообразными живописно расположенными зелеными насаждениями. Рядом с великолепными образцами тропической флоры[101] соседствовали представители зоны умеренного климата, хорошо различимые по их кронам. Сочетание это составляло очаровательный контраст. Красивые здания, далеко отстоящие друг от друга, в большинстве своем были довольно высокими и отличались архитектурным своеобразием. Сверкали на солнце крыши и стены — многоцветные, различных оттенков. Но в целом все это буйство красок являло редкую по своей гармоничности картину.

— Эти, если не ошибаюсь, — тихо сказал господин Синтез, — китайские домики очень похожи на те, которые я видел в свое время на землях Поднебесной империи. Их форма и характер остались почти теми же.

— Как и наш язык и наши черты лица, Сьен-Шунг, — отозвался Тай Ляое. — Зачем менять то, что красиво и удобно? Это фарфоровые дома — чистенькие, свежие, безвредные для здоровья. Они имеют то преимущество, что не впитывают миазмов, исходящих от болот на побережье, непроницаемы для насекомых и вредных рептилий, защищают от палящих солнечных лучей. Чего ж еще хотеть?

— Значит, для их создания нужны и искусные строители, и сноровистые ремесленники, добывающие необходимые материалы?

— Для этого у нас есть подсобные рабочие, мао-чины.

— Действительно. Видя вас, таких благородных, таких утонченных, ни в малейшей степени не пригодных для грубых работ, я забыл, что на Земле живет еще одна раса… моя раса. Раса угнетенных, проклятых…

— Но они не унижены и не прокляты, как вы подумали, Рожденный-Прежде. Это просто существа низшего порядка, которые трудятся пусть без инициативы, но и без отвращения, почти как животные. Они не придумывают ничего нового, но, выполняя наши приказы, стали отменными ремесленниками, рабочими, земледельцами.

— Но им запрещено подняться над их жалким положением?

— Разве в ваше время было иначе? Разве не было людей низших, обездоленных, обреченных выполнять самые неблагодарные, самые тяжелые работы, в то время как счастливцы извлекали выгоду из их изнурительного труда, из их пота? А сами вы, Сьен-Шунг, человек высокого развития и культуры, разве вы когда-нибудь копали землю лопатой, переносили грузы, ткали одежду, убирали хлеб? Вы все это приказывали выполнять нижестоящим, вашим мао-чинам, к которым вы не относились как к равным себе, хотя это были такие же люди, как вы, лишь уступающие вам в интеллекте. В ваше время разница между эксплуататором и эксплуатируемым была не так заметна, как сегодня, тем не менее она существовала.

— Но мы им платили.

— Неужели вы думаете, что мао-чины работают бесплатно? Мы даем им все, что может понадобиться: пищу, крышу над головой, одежду, медицинский уход, если они больны, приют и отдых, когда они состарятся. Делали ли вы то же самое для людей одной с вами расы?

— Между тем все, что они здесь производят, в первую голову принадлежит им самим: и пища, которую вы им даете, и одежда, которую они сами шьют, и дома, которые возводят, и еще бесконечное множество вещей. Если бы вас не было, они продолжали бы производить для собственного потребления все, что вы считаете нужным им давать. Короче говоря, они могут прожить без вас.

— Вы забыли о том, что они — порабощенная раса, а мы — их господа. Все, что вы видите вокруг, — принадлежит нам, они не могут и не должны владеть чем-либо на правах собственности. Для них наша воля — закон, потому что совершенно очевидно, что они ниже самого худшего из нас. Вы все поняли, не так ли? — закончил Тай Ляое свою речь, в течение которой его музыкальный голос ни разу не зазвучал громче.

«Увы! — сказал себе господин Синтез. — Я слышал, как точно так же рассуждали во времена моей юности рабовладельцы. Точно так же думали позднее американцы в Южных штатах, пока не грянула кровопролитная Война за независимость[102], разбившая цепи стольких несчастных, но не покончившая с этой омерзительной язвой — рабством. Однако какой же нынче взяли реванш отдаленные потомки дяди Тома![103]»

Группа снова пустилась в полет, прибавив в скорости, в то время как старый ученый, погрузившись в раздумья, с небес рассматривал землю: ручьи и реки, леса, поля, строения, согбенных на ниве или медленно бредущих по дорогам мао-чинов, в то время как большеголовые церебралы лениво скользили мимо или, повинуясь капризу, стрелой проносились в небесах.

Тай Ляое первый нарушил молчание, которое почтительно соблюдали его товарищи, бывшие моложе и явно ниже по положению в этой таинственной иерархии Церебральной Республики.

Добрейший старец, видимо, был немного говорлив, и молчание его тяготило.

— Не хотите ли, — обратился он к господину Синтезу, — чтобы мы еще увеличили скорость полета? До самого Тимбукту здесь нет ничего интересного. Там сделаем небольшую остановку и полетим дальше вокруг всей планеты.

— Пожалуйста, Тай Ляое. Однако мне хотелось бы получить от вас некоторые сведения касательно структуры вашего общества, чтобы целиком и полностью отдаться созерцанию чудес, которые вы мне покажете, и не отвлекаться ни на что другое. Я всегда был человеком методичным, даже скрупулезным[104], не люблю делать несколько дел сразу.

— Вы всегда можете положиться на мою к вам благосклонность, Сьен-Шунг.

— Мы, по вашим словам, направляемся в Тимбукту, город, где вы живете постоянно. Не соблаговолите ли рассказать, каков у вас семейный уклад, каковы связи между вами, как вы относитесь к мао-чинам, презираемым, но необходимым помощникам. Владеет ли каждый из вас одним или многими рабами, или ваше главенство распространяется на всю расу в целом?

— Я кратко и ясно отвечу на вопросы, свидетельствующие об интересе к нашему обществу. Постараюсь так проинформировать вас, чтобы вы смогли вскоре подкованным войти в нашу жизнь. Но сначала скажите, как вы себя чувствуете?

— Великолепно!

— Вам нравится так передвигаться?

— Я был бы неблагодарным человеком, если бы не счел это замечательным. Нечего и говорить, я сожалею лишь о том, что моя старость мешает мне самому овладеть этим способом передвижения. Но не стесняю ли я вас, не утомляю ли?

— Нисколько. Мы не знаем, что такое усталость, ведь наши психические возможности безграничны. Следовательно, такой добавочный груз, как ваше тело, плывущее в нашей нервной атмосфере, весит для нас не более мельчайшей пушинки. Вернусь к вопросу о семейном укладе. Предки были полигамны[105]. Но вот уже пять или шесть тысяч лет назад вошла в обычай моногамия[106], хотя никакого законодательства по этому вопросу нет — нигде не сказано, сколько жен может быть у гражданина. Такая же свобода в выборе местожительства.

— Как, разве каждая супружеская пара не владеет собственным домом в избранном ею месте, разве не дома воспитываются дети, содержится прислуга?

— И да и нет. Дома являются всеобщей собственностью. Каждый выбирает себе дом по вкусу, устраивается, живет в нем некоторое время и в один прекрасный день покидает — иногда по необходимости, иногда — по прихоти фантазии. Построенные из массивного фарфора дома почти невозможно разрушить, они служат многим и многим поколениям. Если домов становится недостаточно или старые приходят в негодность, мао-чины их тотчас же заменяют.

— Охотно допускаю такую систему, в чем-то сходную с американской системой меблированных комнат. Но как живут мао-чины?