— Так это Егор!
— Вижу, вы в курсе… — тяжело вздохнул Михаил Никитич… — Гоша, то, о чем я вам сейчас рассказал, дело очень тонкое, деликатное. Егор близкий для вашего папы человек, а Александр Николаевич строг, и может сгоряча квалифицировать его действия как предательство…
— А это не так?
— Ну что вы… Егор просто знал, что ваш отец не проиграет в любом случае, а мне эта победа нужна до зарезу… Он считал, что не просто решает свою финансовую проблему, но восстанавливает вселенскую справедливость. Конечно, он ошибался… Но намерения его были самыми добрыми…
— А что с деньгами?
— Егор готов их вернуть, только не знает как… Звонил мне сегодня, советовался…
— И что вы предлагаете?
— Я не предлагаю, я прошу вас передать от имени Егора деньги вашему отцу. А я, в свою очередь, сам ему позвоню и замолвлю словечко за вашего брата…
— Почему сам Егор не попросил меня об этом?
— Ему стыдно… Старший брат — и вдруг такая несусветная глупость… Ну, вы же понимаете, людям свойственно ошибаться…
Гоша призадумался:
— А про «Олимпию» вы отцу скажете?
— Да уж придется покаяться… Но здесь достанется скорее мне, чем вашему брату… Мне сейчас терять нечего… А Егора с отцом ссорить нехорошо… В общем, придется признать, что я сбил молодого человека с истинного пути — умолял, уговаривал…
— С вашей стороны очень благородно так выручить брата…
— Гоша, я, конечно, не стар, но и не настолько молод, чтобы вовсе не думать о душе…
«В Великобритании скончался министр финансов Иэн Маклеод… Имя преемника в данный момент обсуждается…» Академик приглушил радио и посмотрел в окно. Погода была замечательная, летняя… Надо бы снова вырваться за город. Нельзя при таком солнце париться в городе… Ну ничего, еще пара дней, и вопрос с «Олимпией» будет решен… Тогда можно с чистой совестью взять отпуск…
Зазвонил телефон…
— Лиза, я возьму… — крикнул Александр Николаевич в сторону кухни и поднял трубку: — Слушаю!
— Александр Николаевич?
— Я.
— Александр Николаевич, Сушко на проводе, каяться пришел…
Иванов был в отличном настроении, а потому встретил слова Михаила Никитича хоть и с иронией, но без обиды:
— Каяться, значит? Это по поводу того, что чертежи спер?
Голос Михаила Никитича был полон раскаяния:
— Не поверишь, не знал, что твои… Один умник с карьерными амбициями приволок, денег хотел… Хотя и я не без греха — не проверил, откуда материалы… Уж больно идея была хороша, боялся, что узнаю, откуда — и воспользоваться рука не поднимется…
— А пока, значит, не знал, чьи чертежи, использовал без угрызений совести?
— Добиваешь?
— А ты чего хотел? Звона литавров? Скажи лучше, кто этот борец за распространение научных теорий? Кто тебе чертежики приволок?
— Ты ж его на заборе повесишь!
— А тебе не все равно?
— Да и тебе, в общем, эта информация много не даст. Так, мелкий лаборантишка…
— Вот как? — Иванов знал, что Михаил Никитич врет, но настаивать не стал. Ясно, что конкурент, даже побежденный, просто так своего агента не выдаст. Авось еще пригодится. Поэтому он задал Сушко совсем другой вопрос: — Неужели совесть так мучает, что по ночам спать не дает?
— Не поверишь, мучает… Но ты прав, звоню не только поэтому. Должок у меня перед тобой, помочь тебе хочу…
— И как же ты мне помочь можешь? — удивился Иванов.
— Да есть тут одна ситуация… Помнишь, мы с твоим Гошкой по поводу его диссертации общались?
— Так и что? — насторожился академик.
— Ну, Гоша-то о наших разногласиях не знает, думает, что мы большие друзья — вот и пришел ко мне за советом.
— На тему диссертации?
— Да нет, на тему жизни… Ты его только не брани, он у тебя парень хороший — но сам знаешь, кто по молодости глупостей не делал. В общем, деньги нужны были ему до зарезу — он у тебя в кабинете их и взял. Теперь вернуть хочет, да не знает, как это сделать…
Голос Иванов мгновенно стал ледяным:
— А ты-то здесь при чем?
— Георгий тебе сегодня принесет деньги, я его заверил, что ты не будешь браниться…
— Много на себя берешь…
— Парня жалко.
— Жалко у пчелки. Ладно, спасибо за информацию, обещаю тебе, избежит твой протеже родительского гнева… А тебе, Михаил Никитич, скажу следующее: кабы не эти чертовы чертежи — век бы тобой восхищался. Люблю достойных конкурентов.
— Сам понимаю. Прощай…
Александр Николаевич положил трубку и уставился в окно. Настроение совсем испортилось. Вот тебе и на… И чего он с самого начал подозревал только Лизу и Егора? А ведь, похоже, Сушко не врет. Ведь и жена, когда он припер ее к стенке, призналась, что видела, как Гоша выходил из кабинета, что-то пряча за пазуху. Сходится, черт возьми, все сходится…
От злости Александр Николаевич изо всех сил треснул по столу старинным мраморным промокательным прибором, валявшимся на столешнице для красоты. Перепуганная грохотом Лиза заглянула в кабинет:
— Все в порядке?
Иванов выгнал ее одним взмахом руки. Все было далеко не в порядке, но он не собирался обсуждать свои проблемы с женой…
К вечеру злость поутихла. Он был разочарован в Гоше, но, черт возьми, и Сушко тоже прав… Кто не делал в молодости ошибок?
Когда вечером Гоша молча положил на сервант деньги (150 тысяч лир по курсу в рублях), он не сказал сыну ни одного слова. Как будто все так и надо…
А потом Гоша и Настя уехали в Тюмень, и казалось, что история с деньгами забылась навсегда…
Санкт-Петербург, август 1996 года.
— Господи, да откуда ты все это знаешь! — информированность Марты меня поражала.
— Ну кое-что папашка рассказывал, кое-какие сплетни в свое время слышала Лариса. А о некоторых вещах я догадалась только сейчас, услышав твой рассказ. Ясно, что Сушко подставил Гошу, хотя на самом деле виноват в краже чертежей и денег был Егор.
Мне стало горько:
— Но почему дед так легко поверил в виновность моего папы! Он же любил его!
Марта пожала плечами:
— Да, говорят, Гоша был любимым ребенком Александра Николаевича. Но, знаешь, может в этом все и дело? Ты не забывай, в каком году Иванов родился… начало века. Он ведь начал создавать свою империю во время войны, потом были сталинские годы… Ты, конечно, знаешь, что он сидел?
— Как сидел? — Я недоуменно посмотрела на собеседницу. Академик и тюрьма казались мне вещами несовместимыми.
Марта вздохнула:
— Вот видишь, ты даже не знаешь о нем таких важных вещей. Впрочем, я и сама узнала недавно. И совсем случайно. Мне отец рассказал — ему Егор как-то по пьяному делу сболтнул, — что Александра Николаевича арестовали, правда, очень удачно, уже в 53-м. Всего-то три дня просидел… Затем выпустили…
— Арестовали-то за что?
— Да какая разница? Шпионаж или вредительство… Кого только в то время не брали под подозрение… А он такой заметный человек… Да еще талантливый… Мало ли кто захотел его подставить… Удивительно не то, что арестовали, а то, что сумел выкрутиться…
— Ну всего-то три дня просидел…
— А страху, наверное, на всю жизнь хватило… Откуда ты знаешь, что он там за эти три дня передумал-перечувствовал… Уж, наверное, всех, кто мог его предать, мысленно перебрал… И ты хочешь, чтобы он после этого не стал подозрительным?
— Даже в отношении близких?
— Может быть… Знаешь, мне кажется, что Александр Николаевич по-настоящему и не верил в виновность Гоши. Но и в невиновность его, не имея на то существенных оснований, он верить не мог…
— Не доверял, получается?
— Скорее, считал нужным проверить…
Глава 7
Москва, сентябрь 1970 года.
Сквозь толстые шторы в окна пробивалось еще теплое сентябрьское солнце. Лиза потянулась в постели, повернула голову, чтобы посмотреть на часы. Ровно семь. Самое время вставать. Через полчаса за стеклянными дверьми раздастся шум, и Александр Николаевич, проведший ночь на широком диване в кабинете, как это часто бывало в последнее время, начнет делать гимнастику. А затем пора будет подавать завтрак.