«Предатели, жалкие предатели, — кипятился Михаил Никитич, — так легко разбежались! Вы думаете, Иванов — это сила? Нет, сила — это Сушко! Вы еще узнаете Сушко! Сушко еще вам покажет! Случайно, что ли, Гришка со мной все планы прорабатывал? Не случайно! Потому что Гриша у нас кто? Гриша у нас КГБ! Стало бы КГБ моими делами интересоваться, если бы Иванов им поперек горла не встал! Нет, Иванов им не нужен, им нужен я! И они помогут мне избавиться от этого придурка!»

Отчаяние почти дошло до точки кипения, когда в его голову вдруг пришла спасительная мысль:

«Стоп! А чего я, собственно, волнуюсь? Может, все так и было задумано? Может, меня просто проверяли в деле? Ну конечно же, никто не хотел разваливать контору Иванова — отличный, хорошо работающий механизм. Нет, им нужно было убрать только его, его самого. А контора останется, и возглавлять ее будет кто? Тот, кто хорошо знает дело, кто работал над большинством ивановских проектов, кого уважают в этом коллективе… То есть я?! Ну конечно! Все именно так, все должно быть именно так! Гриша потому и не звонил, что готовил дело… А отпуск? Любой человек, зная, что сделал что-то важное и полезное, имеет право отдохнуть! Гриша думает, что я в порядке, и потому не звонит мне… Господи! Да как же я раньше не догадался, что все так просто!» От безумных мыслей у Сушко даже закружилась голова… Он совсем не удивился, когда зазвонил телефон и в трубке прозвучал голос Гриши:

— Ты искал меня?

— Да! Гриша, тут такое… — быстро затараторил Михаил Никитич, но собеседник его холодно прервал:

— Я в курсе…

— И что мне делать? — с надеждой произнес Сушко.

На другом конце трубки возникла удивленная пауза:

— Разумеется, забыть все, что было, и все начинать с нуля. Этот бой проигран.

— Как с нуля? — не понял Сушко. — Ты хочешь сказать, что Иванов так и останется на своем посту?

— Конечно! Иванов показал себя как прекрасный ученый и опытный руководитель!

Михаилу Никитичу показалось, что собеседник над ним просто издевается. Он растерялся.

— А я?.. — задал Сушко совсем детский вопрос охрипшим от беспокойства голосом.

— А ты, Миша, будешь работать, как работал раньше… В каком-нибудь институте или конструкторском бюро. Специалист ты отличный, и многие охотно возьмут тебя ведущим инженером… — терпеливо объяснил Гриша. И поспешил добавить: — Ну, бывай, у меня еще море дел…

— То есть как ведущим… — попытался возразить Сушко уже издающей короткие гудки трубке.

В голове был полный сумбур… Нет… Он не может снова стать просто ведущим инженером! Такую должность он занимал десять лет назад. С тех пор многое изменилось, сам он стал другим — знающим, многоопытным руководителем, способным свернуть горы! Ему было нужно настоящее, большое дело! Не мог он больше, как мальчишка, бегать с этажа на этаж с кипами чертежей и жить от зарплаты до зарплаты… Ему как воздух были необходимы уютный кабинет, и машина с водителем, и деньги… настоящие деньги…

Подлец Гриша! Предал его… Или не предал? Гриша человек зависимый, явно не сам решает такие вопросы… Видать, там, в верхах, было принято решение оставить Иванова в покое… И уж наверняка это произошло не без ведома всесильного академика… Наверное, старый интриган нашел способ защитить себя… Возможно, не самым чистоплотным способом… Иначе как он, Михаил Никитич, человек талантливый и уважаемый, мог оказаться не у дел? Разве что в силу собственной нравственной щепетильности и порядочности…

Сушко уже успел забыть о краже чертежей и представлял себя самого почти как ангела во плоти. Зато образ Иванова рисовал все в более мрачных тонах. Этот образ в его сознании становился синонимом понесенного поражения…

«Мерзавец, — думал он об академике, — ему было мало победы в конкурсе, мало того, что мое конструкторское бюро разрушили до основания… Он не может простить, что его бывший сотрудник стал конкурентом и потому хотел извести меня до конца, на корню…»

Постепенно созданное его сознанием чудовище со стальными глазами Александра Николаевича стало казаться настолько страшным, что холодный пот потек по спине Сушко… Ужас подступил к его горлу. Он вдруг почувствовал себя совершенно беспомощным… Что, если Иванов объявил ему крестовый поход? Решил полностью его уничтожить? Не подпускать к работе, оклеветать перед знакомыми? Если это война, то какие у него есть шансы на победу?

…Никаких. Теперь, без должности, без Гришиной поддержки за спиной он был беспомощен, как младенец…

Сушко подошел к серванту, налил полный стакан водки и залпом выпил. Страх постепенно отошел, а ему на смену хлынули горячие волны адреналина…

«Ничего, ничего, — утешал себя Михаил Никитич, — я напоследок еще поборюсь, покажу тебе, что и я на что-то способен… Моя голова обойдется тебе недешево».

Теперь он знал, что хочет отомстить и мишенью должен стать тот, кто наиболее близок Александру Николаевичу…

Кто? Егор? Нет, не Егор… Сушко чувствовал, что при всей внешней приближенности Егора к отцу академик не испытывает особого уважения к старшему сыну, воспринимая его как зависимое и нуждающееся в опеке существо. Совсем иным было отношение к Гоше. Иванов никак не афишировал свою горячую привязанность к молодому человеку, но, когда они были вместе, в его глазах, в легких пикировках и шутливых поединках проскальзывала затаенная гордость. Иванов как будто проверял, действительно ли Гоша так хорош, как ему кажется, и радовался каждый раз, когда находил новые подтверждения уму и душевным качествам Георгия. Именно Георгий должен стать главной фигурой в его плане…

Ни на секунду не вспомнил Сушко о словах, сказанных когда-то его старым учителем: «Профессионал не может стремиться к личной мести…»

— Георгий? Это Михаил Никитич…

— Здравствуйте! — Георгий искренне обрадовался старому другу отца, который когда-то так помог ему с материалами для диссертации.

— Георгий, мне нужна ваша помощь.

— Михаил Никитич, о чем речь! Все, что могу…

— Видите ли, Гоша, — Сушко художественно выдохнул в трубку, — тут вопрос деликатный. Касается вашего брата… Да и меня тоже…

— Егора? Вас? Что случилось? — удивился молодой человек.

— Я, знаете ли, Гоша должен вам покаяться. Грешен… Вы знаете, мое конструкторское бюро закрывают, конкурс был последней надеждой… Нет, не подумайте, что я имею что-то против вашего отца. Александр Николаевич гений, мне с ним не тягаться… Но вы понимаете, два месяца делать проект и знать, что нет шансов на победу… Это тяжело.

Сушко замолчал.

Гоша тоже не знал, что ему сказать, но Михаил Никитич, собравшись с силами, продолжил:

— Видите ли, за пару месяцев до сдачи проекта ко мне пришел ваш брат, Егор. Принес с собой очень интересную разработку и объяснил, что это его личная идея, которую он хотел бы реализовать. Независимо от отца реализовать. Проект мне понравился, и я согласился с ним поработать, более того, пообещал ничего не говорить вашему отцу. Понимаете, Егор, видимо, чувствовал себя ущемленным известностью родителя и хотел реализоваться сам, без отцовской поддержки. Впрочем, их отношения не мое дело… Просто я так подумал в тот момент… Мне показалось, что дело обстоит именно таким образом… В общем, мне тогда до зарезу нужна была хорошая идея, и я с радостью взял в работу чертежи, даже как следует не проверив их источник. Конечно, я не должен был этого делать…

— Это были первые чертежи «Олимпии»? — уточнил Гоша, кое-что слышавший о делах в институте отца.

— Да, — опять театрально вздохнул Сушко, — это были именно они. — Но, Гоша, я не сказал вам самого главного.

— Чего именно? — еще больше насторожился Гоша.

— Ваш брат попросил у меня небольшой аванс в счет будущих премий. Относительно небольшая сумма, но я так понял, у него были проблемы с деньгами…

— Вы дали?

— Увы, нет. Вернее, я не видел оснований отказывать, но в тот момент денег у меня просто не было. Я обещал дать позже. Теперь очень об этом жалею. Когда деньги у меня появились и я их хотел отдать Егору, тот признался, что влип в страшную неприятность — взял деньги из кабинета отца и не знал, как их вернуть…