Он резко опустился в кресло, уперся руками в колени и, выждав секунду, заговорил:

— Есть, правда, один способ… Я не уверен, что можно его рассматривать, но… Раз уж дело зашло так далеко… Другого выхода все равно, похоже, нет… Драгоценности…

— Нет!

Резкий и уверенный ответ матери застал его врасплох. Такого Марлоу не ожидал.

— Нет! — повторила леди Амелия. — Это подарки. И я их не отдам.

Очередная сцена! Марлоу глубоко вздохнул, чтобы скрыть нарастающее раздражение. Но на этот раз режиссером будет он, а не мать.

— Если я не ошибаюсь, — заговорил он, чеканя каждое слово, — все они записаны как «собственность супруги владельца Банкрофт-холла». Вы, мама, больше не подпадаете под это определение, поэтому не имеете права ими распоряжаться. Теперь все драгоценности принадлежат моей жене, и я, как законный супруг, имею полное право поступать с ними по собственному усмотрению.

— И ты считаешь нужным продать их так же, как продал все ценное, что было в этом доме? — воскликнула леди Амелия и с горечью добавила: — И только ради того, чтобы сразу же выбросить эти деньги на ветер. Может, уточнишь, для чего именно понадобились мои драгоценности? — Она в упор посмотрела на сына. — На плантации действительно недополучили сахара или ты опять проигрался и влез в долги? Тебе нужны деньги для спасения Банкрофт-холла или своей шкуры? На этот раз, Марлоу, я отвечу тебе отказом: ты не получишь моих драгоценностей.

Встав с кресла, Марлоу криво улыбнулся, и Амелия заметила в его глазах стальной блеск.

— Не ваших драгоценностей, мама, и не вам решать, что с ними делать, — насмешливо обронил он.

— Я…

— Хватит!

Короткое слово прозвучало, как щелчок хлыста, как выстрел.

— Я — хозяин Банкрофт-холла, мама, и все здесь должны подчиняться моей воле. Если вас это не устраивает, можете возвращаться в свой любимый Уитчерч-эбби. Посмотрим, что вам даст ваше благородное происхождение, когда вы вернетесь оттуда нищенкой!

«Я — хозяин Банкрофт-холла…»

Слова, на которые у нее не нашлось ответа, снова пронеслись в голове Амелии, когда она наблюдала, как из ее личного маленького сейфа извлекают украшения, подаренные ей мужем. Марлоу, уходя из комнаты, не услышал шепота матери.

— Мы заслужили это, — едва слышно произнесла леди Амелия. — Ты, Сол, женившись на аристократке, хотел, чтобы для тебя открылись двери в высшее общество. Им же были нужны только твои деньги. А я… Я ненавидела этот город, этот дом… Ненавидела тебя за то, что ты выбрал меня. Стоит ли удивляться, что жизнь теперь мстит мне? Наш сын стал лжецом, игроком, убийцей… Мы заслужили такого сына, Сол. И ты, и я — мы оба заслужили!

Сжав пальцы на скользкой, облепленной тиной ткани, Алиса подтащила к себе бесформенное тело. Сколько еще она сможет удерживать его, если пальцы уже занемели в ледяной воде? Как будто подслушав ее мысли, ветер подул сильнее, отчего успокоившаяся было вода вновь покрылась рябью, потом пошла мелкими волнами и стала накатывать на Алису мощными толчками. Девушка тут же почувствовала, как ее ноги начали постепенно съезжать вниз по опасному глинистому берегу. Нужно было выбраться из воды, отойти подальше от этого коварного земляного козырька, подсказывал ей разум. Еще несколько минут — и будет слишком поздно. Очередной удар воды чуть не сбил ее с ног, и ей чудом удалось удержать безжизненное тело матери.

— Не могу… — обливаясь слезами, прошептала Алиса. — Не могу… Я больше не могу!

Она сделала все, что было в ее силах, но ей так и не удалось вытащить тело матери из воды. Теперь придется его отпустить…

«Помни…»

Тихие, нежные, как поцелуй, ласковые, как отцовская рука, гладящая по голове, слова прозвучали у нее в голове:

«Помни, малышка, не всегда можно верить тому, что видишь…»

Опять эти слова! Алисе показалось, что они прогнали овладевшее ею отчаяние.

— Помоги! — закричала она налетевшему ветру. — Отец, помоги мне!

Она не чувствовала, как вода противодействовала, не желая отдавать свою добычу, не чувствовала, какой тяжестью навалилось на нее мокрое тело, когда она наконец вытащила его на берег, не чувствовала ни своего надсадного дыхания, ни боли, пронзавшей все ее мышцы. В ту минуту Алиса ощущала лишь тепло, которое, казалось, обволакивало ее, вливало в нее новые силы, и эти силы позволили ей, оттащив тело от воды, опуститься рядом с ним на колени, обнять обеими руками и прижать к себе.

Но потом тепло исчезло. Она опоздала. Озерная вода, стекая ручьями по лицу, смешивалась с горькими слезами. Она опоздала. Как будто убаюкивая ребенка, Алиса медленно покачивалась, одной рукой прижимая к себе мать, а другой доставая из мокрых седых волос длинные водоросли.

— Прости меня, мама, — шептала она. — Мне нельзя было оставлять тебя одну… Это я во всем виновата…

Стайка скворцов, свившая гнезда на одиноком дереве неподалеку, начала вечернюю песню. Подняв голову, Алиса посмотрела на последний луч солнца, скользнувший по водной поверхности затопленной шахты.

Всего несколько мгновений… Если бы она заметила мать хоть на минуту раньше и вытащила из воды, смогла бы она отогреть ее, вернуть в это изможденное тело жизнь?

— Прости, — снова прошептала она, прижавшись губами к холодному лбу. — Я старалась, мама, старалась изо всех сил.

Полный скорби крик растворился в сгустившихся сумерках, перемешался с плеском воды и затих. Но в душе Алисы продолжал звучать другой крик, крик от боли, которую нельзя было высказать словами.

— Я старалась, мама… изо всех сил старалась сделать так, чтобы ты меня любила.

14

— Если вы с Лорой возьмете девочку к себе, это будет доброе дело. Спасибо вам. Я знаю, как Алиса боится того, что люди будут болтать, если она останется в Холл-энд-коттедже со мной. У людей злые языки…

Неужели чьи-то злые слова так напугали девушку, что она вынуждена была бежать из Вензбери? А когда он столкнулся с ней, она вытаращилась на него такими испуганными глазами, будто сам сатана предстал перед ней, а затем оттолкнула и умчалась прочь.

Не находя ответа на этот вопрос, Пол Тарн сказал:

— Не надо меня благодарить, Иосиф. Конечно, девушка может остаться у нас…

— Всего на один день, — перебил его Иосиф, но тут же неуверенно покачал головой. — То есть я хотел сказать, что Алиса не из тех, кто пользуется добротой людей и живет за их счет. Кое-кому в Вензбери показалось, что Алиса жила у меня в Холл-энд-коттедже нахлебницей, но она за все заплатила. И за себя, и за мать…

— Значит, женщина, которую она прижимала к себе, ее мать…

— Да, это была Анна, упокой Господи ее душу. Бедная женщина была не в себе. Она все время звала мужа и сыновей, которые погибли на шахте много лет назад. Сдается мне, она думала, что идет к ним, когда угодила в затопленную шахту.

— Это у Маршаллов?

— Да, — Иосиф кивнул. — На «Снежной». После взрыва на шахте Анна осталась одна с двумя дочками на руках. Тогда погибло много шахтеров.

— Я помню. Страшная была трагедия.

— Для самого Лавана Маршалла это тоже был удар. После того случая он как будто стал другим человеком. Надо сказать, что хозяин шахты сделал все, что было в его силах, для семей, которые потеряли кормильцев, а тем, кто стал калекой, разрешил жить в домах, принадлежащих «Снежной», бесплатно. Только легче ему от этого не стало. Не выдержал Маршалл этой тяжести, лег в могилу. Теперь, правда, на «Снежной» заправляет его племянничек и там все меняется. Он ведь мерзавец, каких поискать.

— Это ты о Линделле?

— О нем, о ком же еще, — Иосиф презрительно хмыкнул. — Только в Дарластоне мало кто его так называет. Когда говорят о Каине Линделле, чаще вспоминают самого черта. Этому кровопийце мало одной шахты, он еще хочет, чтобы люди, которым его дядя разрешил жить при ней, теперь платили за аренду. Калекам приходится идти на улицу или в богадельню. Чтоб ему пусто было… Ему и дружку его, извини, что я так говорю…