Маймонид побледнел, но кивнул. Ослушаться приказа султана, особенно когда его темные глаза пылают, как сейчас, холодным огнем, не имело смысла, потому что было сродни самоубийству.

Уильям стал прерывисто хватать ртом воздух, словно последние несколько минут не дышал. Он явно не ожидал, что султан так легко согласится помочь.

— Ты настоящий дворянин, султан, — низко кланяясь, поблагодарил рыцарь. — Возможно, в другое время, при иных обстоятельствах я счел бы за честь назвать тебя господином.

Саладин в ответ улыбнулся, и на сей раз это была не просто вежливая улыбка.

— А я, в свою очередь, вдвойне счел бы за честь называть тебя своим вассалом, — сказал султан. — Любой человек, который рискует собственной жизнью и честью ради спасения своего господина, ступает на верный путь Пророка (мир ему!), даже если этот человек и носит клеймо неверного.

Уильям не знал, как ответить на такой комплимент, поэтому чопорно поклонился. Он вздрогнул, когда Саладин внезапно, но холодно вновь обратился к нему, на этот раз уже по-французски:

— Сэр Уильям, передай своему господину, когда он проснется.

Придворные взглянули на йеменца, но одного взгляда на суровое лицо султана было достаточно, чтобы раб понял: султан желает, чтобы эта часть беседы не достигла посторонних ушей.

— Что передать, султан? — осторожно поинтересовался Уильям, внезапно ощутив, как изменилась атмосфера.

— Передай своему Ричарду, что я не позволю ему подохнуть, как собаке, — негромко предупредил Саладин. — Но, не колеблясь ни секунды, сам убью его в честном бою, если он развяжет против меня войну.

Уильям побледнел, но кивнул, давая понять, что принял предупреждение. Саладин встал и молча покинул зал. Все взгляды устремились на только что назначенного султаном посла в лагерь франков. Маймонид, на чьи старческие плечи взвалили будущее войны, вздохнул.

— Возьми свои лекарства, раввин, — велел Таки-ад-дин. — Мы выезжаем до восхода солнца.

Глава 27

ПОМОЩНИЦА ЛЕКАРЯ

Мириам не признавала отказа. Она несколько часов со своей испуганной теткой изнывала от беспокойства, пока где-то далеко муэдзин не возвестил о первом луче солнца и времени утреннего намаза. Заслышав приближающийся к дому цокот копыт, девушка подбежала к окошку и выглянула на улицу — к воротам их жилища подъезжали два таинственных телохранителя-близнеца, перевернувшие их жизнь с ног на голову. Бледный, взволнованный Маймонид слез с лошади и поспешил к дому по выложенной камнем тропинке. Мириам встревожилась, заметив, что к стражам-близнецам, которые остались восседать на своих вороных жеребцах, присоединились еще несколько всадников. Один — красавец с редкой бородой, облаченный в пластинчатые доспехи, которые носят солдаты, сражающиеся с остатками крестоносной чумы. Остальные двое выглядели еще более зловеще: в черных одеждах с капюшонами, которые скрывали их лица. Кто бы ни были эти люди, Мириам хотела, чтобы они как можно скорее убрались подальше от ее семьи.

Маймонид ворвался в дом, поцеловал ее в щеку, рывком обнял жену и стал собирать свою медицинскую сумку. Невзирая на их непрекращающиеся настойчивые расспросы, Маймонид продолжал заверять, что все в порядке, просто от него требуется небольшая, но срочная медицинская помощь. Почему бы им просто не пойти спать? Лишь когда он услышал, как от страха зарыдала Ревекка — его решительная жена вообще редко плакала, — рискнул рассказать правду. С горящими глазами он открыл своим женщинам суть происходящего, что в действительности испугало их обеих. Его посылают во вражеский лагерь, чтобы спасти жизнь варварскому королю.

Ревекка закричала, что он глупец, потому что согласился на такую миссию: спасать жизнь тому, на ком нет благословения Господа. Маймонид решительно возразил ей: он — лекарь и у него нет выбора.

— Такова воля султана, — сказал он, как будто одного этого уже было достаточно, чтобы освятить бессмысленный план спасения правителя кровожадных франков.

— Тогда султан сумасшедший! — помимо воли выкрикнула Ревекка. В доме наступила гробовая тишина. Маймонид бросил на жену испуганный взгляд, потом поглядел в окно на своих нетерпеливых спутников. К счастью, никто не услышал ее изменнического обвинения, а может, они попросту решили не обращать внимания на ее слова из-за спешной миссии мужа.

В противном случае слова Ревекки повлекли бы за собой немедленную казнь.

Маймонид повернулся к жене, его била крупная дрожь. Их взгляды встретились, они без слов (ведь столько лет прожито в браке!) поняли друг друга. Они долго стояли обнявшись, его слезы смешались с ее слезами. Потом Ревекка бросилась в свою спальню и громко хлопнула дверью, а Мириам осталась, чтобы помочь дяде собрать в кожаную сумку все необходимые пузырьки с лекарствами. И убедить его взять ее с собой в эту губительную поездку, в пасть к Левиафану.[61]

— Даже не проси, — опять и опять повторял он.

— Если бы я была мальчиком, ты бы согласился, — сердито заявила она, поняв, что сладкими мольбами ничего не добьешься.

Маймонид взял длинный острый нож, которым делал операции, и осторожно поместил его в специальный футляр, а затем в свою сумку.

— Ты права, — признался он, избегая встречаться с ней взглядом.

— Тебе понадобится моя помощь, — стояла на своем Мириам, стараясь сдерживать злость. Почему он такой упрямый?

— Глупости! — Маймонид продолжал укладывать в сумку хрупкие хрустальные флаконы с лекарственными мазями и камфарой.

Мириам нежно прикоснулась к его руке, и в ее голосе зазвучали просительные нотки:

— Дядя, ты идешь в логово к волку. Не ходи туда один.

Маймонид замер. Она чувствовала, как под ее нежными пальцами дрожат его немощные руки.

— Франки не причинят мне вреда, — неуверенно возразил он.

Мириам собралась с духом, понимая, что сейчас затронет больную тему.

— Ты стар, — сказала она. — Если твоя рука дрогнет, франки подумают, что ты хочешь убить их короля.

Он резко вырвал руку, в глазах вспыхнула оскорбленная гордость. Маймонид бросился в угол к старому сундуку из кедра и достал тяжелую стеклянную колбу, в которой смешивал лекарства. По тому, как он нес ее к потертой сумке, Мириам поняла, как ему тяжело: он боролся с подагрой, которая за последние несколько месяцев все усиливалась.

— У меня твердая рука… — Хватка дяди ослабла, и он уронил колбу. Та разбилась на тысячу мелких осколков о холодный каменный пол их квартиры.

Немощное тело не слушалось его. Маймонид опустил голову, пылая от ярости и стыда, и стал на колени, чтобы убрать с пола осколки. Мириам присела рядом и молча смела осколки в мусорное ведро. Хотя дядя не поднимал головы, Мириам заметила, как в уголках его глаз блеснули слезы. Ее сердце разрывалось на части. Как же она любит этого человека! Она проклинала себя за то, что обидела его, насыпав соль на душевные раны. Однако девушка понимала: другого выхода нет. Она не могла позволить ему отправиться к франкам одному. Ее дядя — Божий человек, он не знает всех глубин зла, которые скрыты в сердцах грязных европейских захватчиков. А Мириам уже встречалась с этим злом по дороге из Синая. Франки не щадят ни детей, ни стариков; если король Ричард умрет, что, скорее всего, и случится, они не станут раздумывать, а выместят свой гнев на слабосильном старике. Мириам не сумела защитить от варваров отца и мать, но она не позволит им забрать у нее Маймонида.

Мириам наклонилась и обхватила руками дядино лицо, как он часто делал сам, когда в детстве хотел ее утешить. Он наконец встретился взглядом с племянницей и увидел, как по ее щекам тоже текут слезы.

— Дядя, пожалуйста. Ты ведь именно для этого обучал меня искусству врачевания. Не позволяй своей гордости встать на пути верного решения. Для тебя. И для твоего пациента.

Маймонид посмотрел на осколки в своих трясущихся руках.

— Все, что есть у человека, — это его гордость, — тихо ответил он. Мириам взяла его за руку и нежно пожала ее.