Мириам сделала шаг назад. По телу вновь пробежала странная дрожь, которая начала ее пугать. Девушка засмеялась, надеясь подавить нарастающую внутри бурю.

— А когда она постареет и увянет? Тогда ее красота тебя утешит?

Саладин наклонился к Мириам, как будто собирался выдать ей государственную тайну.

— Тогда я найду утешение в ее смехе.

Мириам заметила, что ее невольно тянет к султану. Как мотылька на пламя.

— Сеид…

Он наклонился, как будто хотел ее поцеловать. Мириам почувствовала, как заколотилось сердце. Неожиданно султан отступил.

— В прошлый раз меня поразила твоя смелость. Мало у кого хватает духу говорить о том, что думаешь, в моем присутствии, — сказал султан.

Мириам покраснела. Ее ставила в тупик эта игра, а замешательство неизбежно затрагивало гордость и злило. Она не какая-нибудь безграмотная селянка, с которой можно играть в кошки-мышки.

— Разве не ваш Пророк сказал: «Главный джихад — это когда человек говорит правду в лицо правящему тирану»?

Саладин повернулся к Мириам, изумленный тем, что она цитирует одно из преданий о словах и деяниях Пророка — хадису. Редко кто, за исключением учащихся медресе[42], мог похвастаться тем, что цитирует тысячи изречений Мухаммеда. И уж точно он не ожидал таких познаний у юной еврейки.

— Ты не перестаешь меня удивлять! — воскликнул султан. Мириам заметила, что его восхищение было неподдельным.

— Моя тетушка воспитала образованную девушку, — ответила она, не в силах скрыть надменность в голосе.

Саладин внезапно опять шагнул к Мириам и взял ее за руку. Она вновь смутилась, ощутив жар его тела.

— Равно как и красивую, — добавил он.

Черт бы его побрал! Она вдруг поняла, что раздражение, вызванное поведением Саладина, перерастает в желание. В его присутствии Мириам чувствовала себя на удивление беспомощной, что одновременно пугало и захватывало ее.

— Опять это слово, — все, что она успела произнести, прежде чем он нагнулся и поцеловал ее. Мириам решила сопротивляться, но уже в следующее мгновение осознала, как ее неумолимо затягивает в бурный поток его судьбы. «Против течения истории не поплывешь» — так, кажется, говорил султан. И против страсти.

Они целовались долго и страстно, время как будто остановилось. Мириам, конечно, целовалась не в первый раз. Ее тетушка ужаснулась бы, узнав, насколько Мириам искушена в делах сердечных. И плотских. Но было в объятиях Саладина что-то первобытное, подавляющее, как будто ее затягивало в водоворот, а сердце сладостно щемило.

Мириам вырвалась из его объятий, как тонущий выныривает на поверхность в надежде последний раз глотнуть воздуха. Она хотела продолжить поцелуй, забывшись в порыве страсти, и боялась этого.

Саладин смотрел на спутницу, его бледное лицо горца разрумянилось. Какая бы сила ни охватила ее, она затронула и султана.

— Что ты скажешь, если я предложу тебе присоединиться к моему гарему?

Ну, это уж слишком! Слишком много событий для одного летнего дня. Она обязана положить этому конец, пока ее саму не поглотило безумие.

— Я бы ответила, что недостойна такой чести.

— А если я утверждаю, что достойна?

Мириам заставила себя посмотреть в глаза султану. Казалось, что она смотрит прямо на солнце. Однако даже не моргнула.

— Но, сеид, ты уже взял в жены четырех самых красивых женщин халифата. Насколько я понимаю, больше жениться тебе вера не позволяет.

Саладин помолчал, пристально разглядывая ее лицо.

— Это правда. Но тебе не нужно быть моей женой, чтобы делить со мной ложе, — ответил он.

Его слова резанули, словно нож, она почувствовала, как внутри все закипает от гнева, — совершенно неподобающее поведение для вассала в присутствии короля. Она отстранилась от него, и на этот раз он не стал удерживать ее.

— Дядя говорил, что ты мудрый правитель, а не тиран. Могу я говорить откровенно, как тогда, в тронном зале?

Саладин улыбнулся, даже Мириам с ее наметанным глазом не могла понять по лицу султана, о чем он думает. Может, своими словами она подписывает себе смертный приговор?

— Вне всякого сомнения. Меня окружают подхалимы. Приятно услышать правду, — ответил он.

Она собралась с духом и бросилась в омут с головой.

— Не стану отрицать: предложение быть с тобой — заманчиво, — начала она. — Но я свободная женщина. Я не позволю запереть себя в гареме в качестве любовницы. Даже в золотой клетке султана.

Уф! Сказала наконец.

Саладин замер как громом пораженный. Он не сводил с нее глаз.

— Ты поистине храбрая женщина. Ни одна женщина никогда так со мной не говорила.

Мириам почувствовала, как екнуло сердце. Внезапно все детские фантазии о прекрасном принце на белом коне, который увозит ее в далекие замки, исчезли. Она стояла перед самым могущественным мужчиной на земле, ухаживания которого только что отклонила. Сейчас она узнает истинную сущность власти Саладина.

— Значит, дядя ошибался? Сегодня вечером моя голова будет висеть на дворцовой стене? — единственное, что ей удалось вымолвить. Если суждено умереть, то она скажет все своему палачу прямо в лицо.

Саладин помолчал, а потом рассмеялся. И это был не холодный, натянутый смех обиженного мужчины, желающего скрыть уязвленную гордость. Нет, это был искренний смех взрослого человека, которого в веселой игре оставило с носом любимое дитя.

— Я восхищен твоим характером, Мириам, — смеялся он. — Если ты придешь ко мне, то по собственной воле, а не под страхом меча. Мир тебе, дочь Исаака.

Потом самый могущественный человек на земле молча повернулся и пошел прочь из сада, оставив ее наедине со шквалом эмоций, бушевавших в душе этим теплым июльским днем в Иерусалиме. Мириам перевела дух и пошла назад, к повозке, которая доставила ее домой к субботнему ужину. Она не заметила закутавшегося в плащ мужчину, который следил за ней, скрываясь в постепенно удлиняющихся тенях сада.

Глава 13

СУЛТАНША

Султанша не питала ложных надежд. Худой, рыжеволосый, веснушчатый евнух, армянин по имени Эстафан, отвесил низкий поклон величественной Ясмин бинт Нур-ад-дин, самой могущественной женщине на земле, и подробно поведал ей о встрече Саладина с Мириам. Ясмин, сияя безупречной оливковой кожей, сидела нагая в исходящей паром ванне, выложенной мозаикой, а мускулистая наложница-африканка втирала ей в плечи мирру и ароматические масла. В купальне не было окон, но комнату ярко освещал ряд хрустальных светильников, полукругом расставленных вокруг ванны. На стекле были вытравлены тексты безупречной арабской вязи.

— Кто эта девчонка? — с холодной яростью спросила султанша. Большие миндалевидные глаза — отголосок персидских корней ее бабушки — пылали, как беспощадное солнце в пустыне.

— Племянница Маймонида, недавно прибывшая из Каира, — ответил Эстафан еще более высоким, чем обычно, голосом. Задание было не из приятных, и его довольно робкий характер едва мог выдержать напряжение порученной ему слежки. Эстафан, конечно, незаметно все разведал, прежде чем предстать перед госпожой. Выяснил даже имя девчонки, с которой встречался султан. Ясмин ожидала подробного доклада о малейших изменениях при дворе, а если ей не угодишь, то не слишком осведомленного вестника, вероятнее всего, ожидали неприятности — например, несчастный случай в темных уголках гарема.

— Еврейка? — По тону Ясмин было ясно, что к гневу примешивалось недоверие. Она жестом велела наложнице прекратить массаж. Африканская красавица отступила, а Ясмин повернулась к евнуху, принесшему плохие новости. Исходящая паром ванна покрылась рябью и пеной, что напоминало бурю, разбушевавшуюся в душе красивой царственной купальщицы.

— Да, султанша, — ответил евнух дрожащим голосом и подумал: «Может, не стоило проявлять такое рвение в расследовании?»

— И она отвергла моего мужа? Должно быть, она сошла с ума.

— Вне всякого сомнения. — Эстафан давно понял, что лучше соглашаться с сильными мира сего, — реже будешь попадать в неприятности.