Ричард отвернулся от Уильяма и улыбнулся приближающимся передовым полкам. Он поднял руку, приветствуя своих воинов, как вдруг грянул гром.

Сначала Ричард решил, что это один из мириады хаотических звуков, сопровождающих передвижение любой армии. Но звук нарастал, становясь все отчетливее. От этого неистового грохота кровь застыла в жилах Ричарда.

А потом совершенно неожиданно мост через Рону обвалился.

Центральные балки, поддерживающие старый настил, искривились под весом закованной в латы армии, тяжело шагающей по мосту, — такого массового шествия не мог предвидеть ни один из инженеров. Когда рухнули арочные подпорки, сотни мужчин и лошадей оказались в неистовой реке. От их испуганных, оглушающих криков душа Ричарда готова была разорваться на части. Он с беспомощным ужасом смотрел, как его храбрые солдаты падают прямо в реку. Лошади лягались и дико храпели, но быстро погибали, как и многие воины, которые или не умели плавать, или тонули под весом тяжелых доспехов.

— Боже! — вскричал Ричард, и это было единственное, что он мог сказать в этот миг. Разум отказывался верить тому бедствию, которое разворачивалось на его глазах.

Уильям с выражением неизбежности грустно наблюдал за водоворотом тонущих мужчин и животных, как будто именно этого и ждал.

— Полагаю, сир, вот и предзнаменование.

Ричард смерил рыцаря гневным взглядом. Нет, его не победить! Во всяком случае, не так легко. Король спрыгнул с коня и быстро освободился от лат. Уильям с остальными рыцарями последовали его примеру. Ричард бросился в реку и поплыл в самый водоворот барахтающихся тел. Волна накрыла короля, и он почувствовал, как идет на дно. Он захлебнулся грязной, перемешанной с илом водой, и на одно ужасное мгновение ему показалось, что он вот-вот окажется вслед за своими тонущими солдатами в царстве Нептуна. Усилием воли Ричард заставил себя вынырнуть на поверхность и глотнуть воздуха. В ту же секунду он почувствовал, как в его душе зарождается благословенная ярость, как его гнев оборачивается на непокорную реку-предательницу. С яростным криком Ричард Львиное Сердце стал сражаться с вспенившейся рекой.

Он протянул руку к солдату, плывущему лицом вниз в этом хаосе.

Король схватил мужчину, немолодого крестьянина в поржавевшем нагруднике, бывшем, вероятно, древней семейной реликвией после давно забытого сражения со скоттами, в котором участвовал еще его дед. Когда солдат стал хватать ртом воздух, Ричард потянул его к берегу реки. Король уложил крестьянина на поросшем травой холме, но было уже поздно. Старый организм, подорванный тяжелым физическим трудом, не смог пережить потрясения от погружения в ледяную воду. Ричард едва сдержал слезы разочарования, когда храбрый солдат, который покинул родной дом, чтобы последовать за своим королем, поднял на него свои угасающие глаза.

— За Иерусалим, мой король… — из последних сил, харкая водой, произнес он. Ричард протянул руку и бережно закрыл глаза мертвецу.

— Клянусь, мой вассал. Клянусь тебе…

Король с мрачной решимостью наблюдал за тем, как его солдаты вытаскивают на берег тех, кто очутился в смертельных объятиях ледяной реки, однако многие так навсегда и сгинули в ее пучине. От постигшей его войско несправедливости в глазах Ричарда пылал гнев, но сердце словно окаменело. Он не повернет. Не может повернуть назад.

Кто-то — он не помнил кто — однажды сказал ему, что Бог — великий насмешник. Вероятно, Всевышний находит смешной трагедию, ознаменовавшую начало его священной миссии. Честно говоря, Ричард понятия не имел, какой бог мог создать настолько несовершенный и ущербный мир, в котором оказалось человечество. Мир, где страдания и несправедливость неразрывно связаны с радостью и красотой, — даже крики его умирающих солдат смешались с пением беззаботных птиц, парящих в безоблачном небе. Но в одном Ричард нисколько не сомневался: у него есть предназначение, которому не помешают ни смерть, ни беда. И где-то в глубине души молодой король знал, что его предназначение свершится лишь тогда, когда он встретится лицом к лицу с человеком, который принес смерть и позор в самое сердце христианского мира. Когда Ричард Львиное Сердце встретится на поле боя с Саладином, мир наконец увидит настоящее лицо и Бога, и человека.

Глава 15

СПОР С СУЛТАНОМ

Пожилой раввин мялся у кабинета султана. Вездесущие близнецы-египтяне возвышались по обе стороны от резной железной двери — как обычно, наизготовку со своими смертоносными ятаганами. Маймонид припоминал, что их, кажется, зовут Хаким и Салим, последний чуть выше и крепче своего в остальном похожего как две капли воды брата. Несмотря на особое благоволение Саладина к раввину, Маймониду так и не удалось завоевать расположение этих двух стражей за долгие годы службы в Каире. Мало что изменилось с тех пор, как они вошли в Иерусалим, и два гиганта с привычным подозрением разглядывали раввина.

— Какое у тебя дело к султану? — прошепелявил тот, что повыше. Уже по его тону было понятно, что он считает раввина лишь очередным безымянным просителем, который жаждет получить непрошеный доступ к главе государства.

— Личное, — решительно ответил Маймонид. Стражи не пошевелились.

— Султан занят, — произнес тот, что пониже. С этими словами оба отвернулись от раввина, потеряв к нему всякий интерес, и стали смотреть прямо перед собой. По их глазам было ясно видно: разговор окончен.

Маймонид постоял еще немного, но потом решил — дело того не стоит. То, что он хотел сказать, может подождать. Повернувшись спиной к облаченным в черное охранникам, раввин, признаться, в глубине души испытал облегчение. Хотя султан благоволил к нему, старый лекарь боялся заговорить с ним о том, что не давало ему покоя. Существуют, в конце концов, границы дозволенного в отношениях между султаном и скромным советником, даже если Саладин обычно обходится без лишних формальностей. Не стоит испытывать терпение и задевать самолюбие султана, особенно идя на поводу у дворцовой молвы.

Но Бог с его неподражаемым чувством юмора так легко не собирался отпускать старика. Едва тот развернулся, чтобы направить свои стопы по ярко освещенному, отделанному мрамором коридору в открытую для всеобщего доступа часть дворца, как дверь кабинета распахнулась и вышел Саладин.

— Мне показалось, что я слышу твой голос. — Султан весь так и лучился радостью и выглядел сегодня чрезвычайно молодым. Маймонид поморщился, догадываясь о причине отличного настроения своего друга. Может, в конце концов, и не стоит откладывать этот разговор в долгий ящик?

Маймонид повернулся к султану и низко поклонился.

— Готов ли ты уделить мне минуту своего времени, сеид? — Маймонид старался говорить как ни в чем не бывало, но в голосе звучали резкие нотки.

Саладин внимательно взглянул на раввина, и улыбка на его лице постепенно угасла.

— Разумеется, — ответил он после секундного молчания. — Проходи в кабинет, там поговорим.

Маймонид решительно миновал громил-близнецов, которые продолжали стоять не шелохнувшись — на мрачных лицах не было и намека на извинение за то, что всего мгновение назад они отказались его впустить. Если султан желает принять старого еврея — его право, но стражи явно полагали, что этот раввин — недостойная для их повелителя компания.

Маймонид последовал за Саладином в покои, стража захлопнула за ними обитую железом дверь. Комната оказалась просторной, но почти без мебели — во вкусе Саладина, сторонника аскетизма. Голые белые стены из известняка, лишь один большой гобелен напротив сводчатого окна, выходящего в дворцовый сад.

На полотне ручной работы в изумительных оттенках бирюзового, темно-красного и зеленого была изображена легендарная «Ночная прогулка», во время которой, как гласило предание, Мухаммед перенесся из Мекки в Иерусалим на спине своего Бурака — чудесного коня с телом лошади, головой женщины и крыльями птицы, а потом вознесся через семь небес к Аллаху. На богато расшитом гобелене в мягком стиле современных персидских мастеров был изображен Пророк с лицом, полностью закрытым вуалью, как того требовали строгие исламские законы (запрет изображать человеческое лицо разделяли и семитские религии). Пророк величественно парил в небесных сферах в сопровождении Гавриила и ангелов — все безбородые и, на взгляд раввина, похожие на китайцев. Особенно сильное впечатление на Маймонида произвел Бурак, на котором восседал Пророк. Поскольку Маймонид разбирался в религиях, он знал, что легенды о Бураке поразительно напоминают крылатых серафимов, охраняющих ковчег Завета.[47] А будучи египетским гражданином, он не мог не увидеть сходства еврейских и мусульманских легенд с величественным сфинксом, охраняющим пирамиды. И такое поразительное сходство культур и религий на протяжении тысяч лет уже давно убедили его в том, что вера в Бога, хотя и принявшая бесконечное разнообразие форм, едина для всего света.