1922 г.
"Опять прохожу через двор,"
Опять прохожу через двор,
Скользя по тропинке извилистой;
Гашу полуночный дозор —
Фонарь, задохнувшийся сыростью.
И, времени огненный глаз,
Часы на музее Бурылина
Следят, из тумана слезясь,
Как сердце мое обессилено.
Мерцает в потёмках капель
И снег под ногой расступается…
Лель-Ладо, весёленький Лель,
Крась луком пасхальные яйца.
Все семь монотонных недель
Со снегом раскисшим обрушатся,
Фиалками милый апрель
Обсадит последние лужицы.
И робкие в сердце моём
Подснежнички тихо распустятся,
Омоюсь хрустальным дождём
На глинистой вязкой распутице.
О, тёплое солнце весны,
Ты в силах мне дать искупление
Коснёшься последней струны
И вызовешь песен цветение.
Год не известен
СОН-ТРАВА
Над весёлыми трущобами
Тонет неба синева.
За последними сугробами
Расцветает сон-трава.
Тёмно-синими букетами
На проталинах сырых,
Молчаливыми приветами
Пчёл встречает золотых:
«Не для вас мы распускаемся,
Не храним душистый мёд;
Мы одним теплом питаемся,
Отогревшим клубней плод.
Не цветы мы на проталинах,
Мы весенний сон земли:
Снятся сохнущей проталине
В синем небе журавли».
Отвечают пчёлы сонные:
«Пусть и нам вы только сон,
Пусть цветами благовонными
Тихий лес не напоён.
Мы не мёда ищем нового —
В сотах старого полно —
Цвета вашего лилового
Не видали мы давно.
Хорошо в луче играющем
Виться низко у земли;
Свой венок сугробам тающим
Вы недаром заплели».
1922 г.
"В клетки круглой крышки люка"
В клетки круглой крышки люка
На подсохнувшем дворе
Налил дождь прозрачной влаги,
Настояв на янтаре.
Сорвались, вонзились в щебень
С тонкой солнца тетивы
У краев чугунной крышки
Стрелки трубчатой травы.
1922 г.
"Пусть август жизни наступил,"
Пусть август жизни наступил,
И сердце-солнце греет стыло,
Пусть лёгкие кресты стропил
Нам время потолком забило.
Но как на этом потолке
Играют зайчики чудесно,
Как длинный поезд вдалеке
Проносится тяжеловесно.
Как пёстр, пахуч букет листвы,
Как трезв и ясен воздух ржавый,
И неожиданно новы
Церковные над лесом главы.
Довольно этого окна
И этой комнаты довольно —
Жизнь в чуткий шорох сгущена,
В молчании многоглагольна.
Лицом к лицу вся жизнь моя…
Кончаясь мной, сияет вечность
И сердцу остриём копья
Дарует вечную беспечность.
1924 г.
ЛЮТЕ
Сиренью зацвело окно
Ещё так робко, неприметно;
Перед крыльцом, где так темно,
Не видно маргариток бледных.
Пропела колокольня — два,
В лесу провыл трамвай устало,
Малиновка едва-едва
Неявственно забормотала.
Ещё один упорный час
И там, за окружной дорогой,
Засветится янтарный лаз
У солнцезарного порога.
Тебе, счастливица моя,
Он каждый день готовит встречу;
К твоим ногам его стезя
Ложится через рытвин плечи.
Частишь всё ближе каблучком,
Поспешно чокнула калиткой;
И, пробудясь, перед крыльцом
Зарозовели маргаритки.
Год не указан
"Что нужды, что много растеряно"
Что нужды, что много растеряно
И книг, и бумаг, и вещей.
С рубином колечко Колерино
Ещё на руке моей.
Что нужды, что стал я развалиной
И той, чьё колечко со мной,
Теперь не до встреч над проталиной,
Как было далёкой весной.
Что нужды, что тело измучено,
Что втоптана в мусор душа,
Что вдосталь на плечи навьючено
Невидимого багажа.
Ах всё-таки, всё-таки встречного
Весеннего ветра опять
Я жду, как предвестника вечного,
Что можно из гроба восстать.
1925 г.
"И я с Дубны. Её прозрачной влагой"
И я с Дубны. Её прозрачной влагой
И окрещён и вспоен. Навсегда
Мне памятна, сквозь долгие года,
Дубов морёных чёрною корягой
Настоенная накрепко вода.
И памятен целебно-жгучий холод
Недвижно тёмносиних омутов…
Всё кажется: нырну — и буду молод,
Глотну воды Дубны — и муть годов
Из гнили жизни выплесну, как солод.
Но не вернусь к Дубне я никогда,
А и вернусь — нам не узнать друг друга.
Осталась той же в ней одна вода,
И разве камнем кинуться туда,
Чтоб разошлась она свинцовым кругом.