Недостроенное здание

Земное.

Это жизнь тебя затиснула

В скорлупку,

Где в пространстве преют мысли,

Словно в шубке!

Выдыхаешь их на личную

Зеркальность,

А они до неприличья

Натуральны.

И не видеть бы, не слышать

Никого бы,

Одуванчик целовать бы рыжий

В лобик

И тянуть строку на белую

Бумагу,

К ожиданиям не делая

Ни шага.

Одиночество прилюдно

Это дикость,

Обвивает оно будни

Повиликой!

Впрочем, что я раскричался

Глупой шавкой,

Если мне оно по пальцам,

Как булавкой...

«»»»»»»»»»»»

Могу я соловьёв пересвистать,

Могу не пересвистывать их вовсе

И перед вами с розою предстать

Варяжским, то есть долгожданным гостем.

Подошвами поширкав половик,

Войти в квартиру, радостно хмелея

От скорого вкушения любви,

Разлившейся по венам апогеем.

Могу, могу, я многое могу,

Но я пришёл к вам с миром, не со шпагой

И потому затягиваю в жгут

Свою любвеобильную отвагу.

Прикрыв полою половой синдром,

Бросаюсь в кресло с кружевом на спинке,

Чтоб взгляд ваш не заметил перелом

Моей фигуры в области ширинки…

Да чушь всё это! Трепотня, враньё!

Я тих и смирен, и шуршу осокой,

В трюмо видно обличие моё,

Похожее на лист фанеры сбоку.

Не раскатал я губ, не раскатал

И растерял слова ещё в прихожей,

И все мои размякшие места

Ничем грудную клетку не тревожат.

Люблю ли чай? Естественно, люблю!

С лимоном? Да! И сахара две ложки.

И промолчу, что обожаю блюз,

Не визготню какой-то драной кошки.

Ты что же, брат? -- шепчу я сам себе, --

Орёл орлом, а тут мышонком серым

Примазываешь перышки к трубе

Центральных отоплений за портьерой?

Да ладно, брат, -- в ответ я говорю, --

Сломался я, наверное, в полёте,

Из мая выплыл сразу к октябрю

Продавленною баночкою шпротов...

Могу я соловьёв пересвистать?

Конечно, можешь, если согласятся

Перенести со старого листа

Тебя на блеск потёртых инкрустаций...

«»»»»»»»»»»

Опять трава по лугу побежала,

Опять весна пробила скорлупу

Заточенным до узости кинжалом

И растеклась по мартовскому лбу.

Стреляя влёт по первому разводью,

Загомонили гуси, не решась

Лететь на заповедные угодья,

Где властвует мороз, жестокий князь.

У них инстинкты выпуклей и резче,

Чем у людей, живущих при тепле,

Порою вытекающим из трещин

Стен и сердец на крошечной Земле.

Но, чур, меня! Зачем мне эти бредни?

Смотри, подснежник у сугроба встал

И чтит ему, как истый исповедник,

Не требник с отходной, а мадригал!

Прощание без горьких сожалений…

Всё обоюдно, как тут не крути,

Ведь это же не смена поколений,

Когда уместно говорить «прости».

Весна, весна, мне не помеха лужи,

Ночные холода мне ерунда!

Быть может, я тебе не очень нужен,

Но ты нужна мне. Это навсегда.

Хотя бы потому, что твой подснежник,

Всего один, всего один, весна,

Я каждый год дарю, как знак надежды,

Своей подруге с именем «жена»!

«»»»»»»»»»»»

Пирамидка под берёзкой,

На звезде зари полоска,

На кириллице латунной

Отблеск солнечный и лунный.

Я иду, а ты недвижим,

Я кричу, а ты неслышим,

И склевали трясогузки

Поминальный хлебец русский.

Согласись, отец, со мною,

Хлебец дело наживное,

Если он доступен глазу,

Кто-то съесть его обязан.

За решётчатой коробкой

Я тебе оставлю стопку,

Ты любил опохмелиться,

Не коверкая традиций.

Остальное всё пустое

И не стоит беспокоить

Под берёзами лежащих

Словом, праведно звучащим.

На последнем перегоне

Ты дожёг свои патроны,

Сэкономленные здраво

Под Бобруйском и Варшавой.

Ты и в землю лёг солдатом,

Лёг под собственные даты,

Лёг под солнечные струны

На кириллице латунной.

""""""

…А мне ничего и не нужно,

Я как-нибудь так протяну

Стихов недопетое кружево

В свою золотую весну.

Кому-то она за бродяжку,

А мне её терпкий накал

Последними в мире подтяжками,

Которых я не надевал…

Собой перепутав дороги

Кому-то, когда-то и где,

Хотелось бы мне Козерогом

Отмыться в прозрачной воде.

В воде родниковой, калёной

До нервного скрипа зубов,

До выкриков новорождённых

Последних, по сути, стихов.

Они от меня пуповиной,

Её никогда не порвать,

А смерть не приходит с повинной,

На жизнь предъявляя права…

«»»»»»»»»»»»»»»

Свечи жёлтые гаснут с треском,

Накрывают их колпачком

Три лакея, один дворецкий

При камзоле и нос крючком.

Фортепьяно закрыто крышкой

И паясничает на нём

Надоедливым злым мальчишкой

Шут гороховый, юркий гном.

Я его бы выпорол плетью

За несдержанность языка,

Колокольною павшей медью

На усталого старика.

Не виновен старик в женитьбе,

Окрутил его знатный род,

Чтоб долги свои оплатить бы

За его генеральский счёт.

Молодая жена красива,

Офицеры толпой за ней,

Голубые глаза игривы,

Генеральские побледней.

Шут гороховый между юбок

Покрутился и выпал в крик,

Из фарфора гусарских трубок

Пепел гному за воротник.

Не трепи языком бездельно,

Не вываливай без нужды

Скаламбуренную прицельность

На заслуженные кресты!

Спит старик, завалившись в кресло,

Выпив полный бокал вина,

И флиртует вовсю невеста,

Впрочем, с ночи уже жена.

Тушит свечи дворецкий с носом,

Шут гороховый под столом

Сам себе задаёт вопросы,

Чтобы всех рассмешить потом.

Офицеры проходят мимо

Крепко спящего старика,

Начинается пантомима

Жизни, слепленной кое-как.

«»»»»»»»

Я могу быть вежлив изысканно

И могу быть предельно грубым,

Если вдруг поленюсь, не выскребу

У себя джентльменские трубы.

Дирижёр, властелин метафоры,

Наполняю себя сомнением

И коленом давлю на амфоры

С генетическим вожделением.

И размахиваю гиперболой,

Как весенней набухшей вербою,

Гротесково, но без надрыва

Проникаю в себя стыдливо.

Перекланявшись с дамой в розовом,

Прохожу в себя Каракозовым,

Перебросившись с дамой в бежевом,

Ощущаю себя невежею.

Рядом топчутся Карамазовы,

Но со мной они не повязаны

Мелкой сетью мещанских сплетен

При дневном или лунном свете.

Не двуличное состояние,

Не потребность в дешёвом трюке --

Это лично моё желание,

Мне упавшее прямо в руки.

Тот не вымучил и не выродил,

Кто не нюхал ни синь, ни пороху,

Не вживался собою в Ирода,

А слова понасыпал ворохом.

Справедливые и сердечные,

Но пустые они, беспечные,

По пыли, по грязи под шляпами,

Жёлтой сукровицей не ляпаны.

Я обязан жить на вулкане

И карабкаться вверх по склону,

Чтобы бомбы по филиграни,

Чтобы лава прожгла ладони.

Перевесив собой препятствия,

Пересилив свою растерянность,

Я над словом могу повластвовать,

Представляя всю жизнь феерией.

Я участник в любом движении,

Соучастник любых событий,

Не залеченный снисхождением,

Сытой вялостью не покрытый.

О высоком предназначении

Вслух не треплются даже гении,

Быть простым, как алкаш у пристани –

В этом тоже своя изысканность.

Джентльменство до первой ругани,

Где у барда язык обугленный

От сгоревшего междометия,

Если барда дерьмом пометили.

И не нужно кривляться в зеркало,

На надежду собой посверкивать,

Я поэт и моё значение,