Изменить стиль страницы

1959

Веселые нищие

Б. Семенову

Кому из смертных сколько жить осталось —
Об этом, к счастью, знать нам не дано.
Скучает состоятельная старость,
С утра томится и глядит в окно.
А там — и бог готов развеселиться,
Когда, тряхнув армейской стариной,
Два нищих друга — два седых счастливца,—
Веселые, выходят из пивной.

1965

«Нам ли храбрости набираться…»

Нам ли храбрости набираться,
Понимавшим прямую суть
Отвлекающих операций,
Но идти, если выбран путь,
В бой, во имя своей Державы,
Наносящей удар врагу,
И в безвестности — и без славы
Умирать на сыром снегу?!

1964(?)

«Участвовать в былой судьбе…»

Участвовать в былой судьбе
С победой и обидою —
Нет, милый друг,
Я ни себе,
Ни прочим не завидую.
А все же нужен —
Так иль так —
Пренебрегая датами,
Хотя бы самый малый такт:
Не ссориться с солдатами.

1964

За великой стеной

Есть трагедия веры,
С которой начнется
Закаленных дивизий
Разлад и распад:
Это вера солдат
В своего полководца,
Что давно уже стар
И не верит в солдат.

1964

Лесник

Живет в избушке отставной сержант,
Всему живому родственник и друг.
Был у него в боях другой талант,
Но генеральских не было заслуг.
И пенсией старик не награжден —
Не гонит на охоту егерей,
Но, как мудрец, сосуществует он
С державой птиц, деревьев и зверей.

1964

Сосед

В окне всю ночь
Не гаснет свет —
Всю ночь
Работает сосед,
Всю ночь
Не гаснет свет в окне...
Кто я ему,
И кто он мне?
Но сердце говорит:
Он твой
Сосед
По точке огневой,
С которым вместе,
День за днем,
В бой за грядущее
Идем.

1962

Четыре войны

Нам дан был подвиг как награда,
Нам были три войны — судьбою,
И та, четвертая, что надо
Всю жизнь вести с самим собою.
От этой битвы толку мало,
Зато в душе у нас осталась
Сопротивляемость металла,
Где нету скидок на усталость.

1961

Из Анри Лякоста

В декабре 1943 года, когда я лежал в госпитале на Волховском фронте я перечитал «Падение Парижа», и вот что пришло мне в голову, а что, если бы Люсьен остался жив, Люсьен, для которого «мир хорошел, люди становились милыми», который стал думать о товарищах — «хороший человек»?

В госпитале было время для размышлений, и я выдумал тогда французского поэта Анри Лякоста, соединив имя знаменитого одного теннисиста с фамилией другого. Я выдумал его биографию, выдумал первую его книгу «Горожане», а затем его стихи — солдата армии Сопротивления.

Моя задача заключалась в попытке написать об известных событиях в Западной Европе так, как это сделал бы мой товарищ по профессии — французский поэт и военный корреспондент, сражавшийся в рядах вооруженных сил армии Сопротивления.

Анри Лякост — фигура примечательная среди молодых поэтов Франции. Младший брат знаменитого теннисиста, он сам вначале приобретает известность как выдающийся игрок в пинг-понг. Первая и единственная книга его стихов «Горожане» вышла в 1939 году в Лионе, в количестве восьмидесяти экземпляров. Тем не менее критики немедленно отметили ее появление, и некоторые из них называют Лякоста чуть ли не «единственной надеждой молодой французской поэзии».

Знаменательно, как под влиянием войны изменилась психология автора, которую Брюньон назвал в свое время «мужеством отчаяния».

С этой книгой, представляющей библиографическую редкость, меня познакомил мой друг, английский писатель Леонард Уинкотт. Он же сообщил мне некоторые подробности биографии Лякоста. В частности, он рассказал, что в газетах сражающейся Франции промелькнули сообщения о том, что Лякост находится в армии генерала Жиро и, в чине сержанта колониальных войск, принимал участие в битве за Сицилию.

Разумеется, мои переводы не претендуют на то, чтобы составить у читателя более или менее полное представление о творчестве французского поэта. Не совсем обычные условия для работы над переводами отнюдь не способствовали тщательности их отделки. Тем не менее сержанту Лякосту, сражавшемуся за Сицилию, возможно, приятно будет узнать, что стихи его переводились под музыку артиллерийской канонады, гремевшей у берегов Волхова и на Ленинградском фронте.

А. Г.

Горожане

Да, мы горожане. Мы сдохнем под грохот трамвая.
Но мы еще живы. Налей, старикашка, полней!
Мы пьем и смеемся, недобрые тайны скрывая, —
У каждого — тайна, и надо не думать о ней.
Есть время: пустеют ночные кино и театры.
Спят воры и нищие. Спят в сумасшедших домах.
И только в квартирах, где сходят с ума психиатры,
Горит еще свет — потому что им страшно впотьмах.
Уж эти-то знают про многие тайны на свете,
Когда до того беззащитен и слаб человек,
Что рушится все — и мужчины рыдают, как дети.
Не бойся, такими ты их не увидишь вовек.
Они — горожане. И если бывает им больно —
Ты днем не заметишь. Попробуй взгляни, осмотрись
Ведь это же дети, болельщики матчей футбольных,
Любители гонок, поклонники киноактрис.
Такие мы все — от салона и до живопырки.
Ты с нами, дружок, мы в обиду тебя не дадим.
Бордели и тюрьмы, пивные, и церкви, и цирки —
Все создали мы, чтобы ты не остался один.
Ты с нами — так пей, чтоб наутро башка загудела.
Париж, как планета, летит по орбите вперед.
Когда мы одни—это наше семейное дело.
Других не касается. С нами оно и умрет.